— Скажи: твоя мама выходит замуж за нашего олигарха?
— А что, чтобы стать богатой, нужно обязательно выйти замуж?
— Я не хочу слушать про всякие дамские увёртки. И хватит меня ловить на слове. Давай лучше обедать. Да, кстати, иди помой руки.
Алёнка встала и потянулась.
— Точно, когда мы с дедушкой выходили из леса, он меня всю осматривал — искал клещей. Пойду ополоснусь, а то неизвестно, что мы там насобирали.
— Блин, я тогда тоже пойду в сад, ополоснусь в бочке. Ой, мама, я уже весь чешусь.
— Это блохи или клещи. Шучу. Не забудь, возьми полотенце.
Выйдя из душа Алёна, увидела мокрого Женю, он сидел и улыбался:
— Пронесло, пронесло! Я чистый.
— А я не уверена, и подожду маму. Кто тебе смотрел спину? Может, мой ёжик?
— Так его давно не видно.
— Точно.
Женя уехал через полчаса, наскоро похлебав щей и выпив чаю. Алёна попросила его собрать максимум информации по острову на Гнилом болоте, а сама легла с книгой на кровать, но не читалось. День был ужасно тяжелый, ничего не хотелось: ни говорить, ни слушать, а просто забыться и дремать.
Но она всё же развернула книгу. Дантеса вместо умершего аббата несли хоронить. Бедный арестант почувствовал, как его бросают в неизмеримую пустоту, он, подобно раненой птице, рассекает воздух и падает, падает в леденящем сердце ужасе. Наконец с оглушительным шумом он вонзился, подобно стреле, в ледяную воду и, не успев крикнуть, тотчас захлебнулся.
Как бедняга Дантес погружался в солёную пучину, так и уставшая девочка засыпала с книжкой в руке. Пришедшая с работы мама извлекла из её рук пузатый томик Александра Дюма и накрыла дочь пледом. Судя по грязной обуви и немытым тарелкам, день у неё и Жени, выдался непростой.
А где-то рядом всё звучала и звучала дедушкина сказка: «А что же во дворце творится? Неузнанным из-за лохмотьев, спешит он к высокому терему… А там любимая жёнушка суетится, весела и молода: ну кровь с молоком, на стол накрывает: кушанья подаёт и вина разливает. Во дворе Змей Змеевич хозяйничает! Признал его князь по хвосту, торчащему из-под одежды. От горькой обиды подступили слёзы, тогда выхватил Всеслав свой меч, да он же сломан! Крикнул тогда ненаглядной жене:
— Миля жёнушка, неси скорее мой верный меч из опочивальни!
— На кой ляд мне такой супруг! — отвечает неверная жена. — А твой меч заговорённый давно у моего любимого Змея Змеевича служит вместо кочерги!
Вскрылся наконец-то обман и надувательство. Князя Всеслава обвели вокруг пальца коварная княгиня и Змей Змеевич. Так ему стало от этого горько, всё потерял он — мать, родных и друзей, княжество и свою Верную Охоту. Руки у Всеслава опустились, словно плети, висят.
А Змей Змеевич этого только и дожидался, и так любезно молвит князю:
— Здорово, князь Всеслав! Наверно, отродясь не думал, не гадал, что в собственном доме в полон угодишь, а всё хлопотами той ненаглядной красы, которую пригрел на своей груди? Да, видно, придётся тебе испить горькую чашу позора и унижений! Но я не желаю марать руки об тебя! Возьми мой подарочек — на шейку шёлковая петля! А вздумаешь упрямиться — мои змейки тебя на части разорвут и всю родню твою и дружину верную!
— Погоди, змей! Да, твоя взяла, я в полной твоей воле! Только прошу, не губи мать и родных, дружину и Верную Охоту! Позволь мне перед смертью спеть всего-то три старые песни, что пели за свадебным столом?
— Ладно, пой, есть такой обычай — пусть исполнится последнее твоё желание, — отвечает Змей Змеевич, а сам уже примеряет корону княжескую.
Запел Всеслав первую песню — даже подлая змеюка заслушалась. А верный ворон каркает на ухо своему князю:
— Пой, пой, князь Всеслав! Твоя Охота уже три двери прогрызла!
Спел другую песню — Змей Змеевич прослезился. А верный ворон опять каркает, пусть даже стража отгоняет его:
— Пой, князь, ещё пой, твоя Охота уже девятую дверь испортила!
— Хватит! — зашипел Змей Змеевич. — Полезай, князь, в петлю, да поскорей! Хороши песни, но нечего жаловаться на судьбу, нам веселье портить да горькими слезами уродовать мою победу!
— Послушай третью песнь, Змей Змеевич! На своей свадьбе её пел я с друзьями, никогда не думал, что спою её перед своей могилой.
Затянул последнюю третью песню Всеслав, а ворон снова каркает со всей мочи, хоть и гонят его со двора:
— Пой, пой, князь! Твоя Охота последний замок ломает!»
Глава 11Маскарад
Заляпанный торфом уазик, в просторечье «буханка», натужно преодолевал лесное бездорожье. За три дня без дождя, дорога стала более-менее сносной, конечно, по здешним меркам. Третий год, с июня по август, этот путь в сторону Гнилого болота и обратно до соседней деревни или в посёлок, становился привычным.
Машина старательно объезжала все просёлки с гравийкой, способные вывести к людям, а искала пути поглуше, в объезд, несмотря на повсеместно разбитое дорожное полотно с глубокой колеёй от лесовозов. Подальше положишь, поближе возьмёшь, вот истина людей, которым не надобны лишние глаза и уши.
Вылазки за продуктами давались непросто, терялся целый день, да ещё надо было подгадать, чтобы хотя бы пару дней не было дождя. С собой везли все: еду, сигареты, спиртное, бензин, новые лопаты, батарейки, средства от комаров. Пакеты прыгали в салоне, на кочках и колдобинах, словно живые. На подъёмах скатываясь к задней двери, а на спусках и при резком торможении бились о перегородку, отделявшую грузовой салон от кабины.
Водитель и пассажир за всю дорогу не произнесли ни слова. О чем им говорить, если всё давным-давно сказано за бесконечные дни совместной работы и вечерние передышки? Лучше просто молчать и думать о своём, глядя в окно, о том, как осенью вернёшься в столицу и тогда уж пошикуешь на широкою ногу. Позовёшь друзей в кабак, накроешь поляну, всласть выпьешь и, захмелев, ткнёшь кулаком в отрыжку Гарику или Сёме, и, нагнувшись к испуганному лицу, обдашь перегаром трезвеющего от панического страха друга и заорёшь прямо ему в харю:
— Ну, что, уроды, всё лето опять пробухали, а я в лесу, как проклятый, третий год ишачу, чтоб всех вас изжога до пяток достала, козлы!
Утром приехал Женя, постучал в калитку.
— Привет! Заходи, я сейчас выйду, — крикнула Алёнка и открыла входную дверь.
— Привет! Ты скоро?
— Торопишься?
— Да нет.
— Прикинь, ты вчера уехал, и я проспала до утра, встала в шесть часов и проводила маму на работу.
— Рассказала или нет?
— Пока нет, у неё новая жизнь, новая работа, всё новое. Она вся в своих мыслях и чувствах. Приезжал олигарх, заходил к ней в отдел, похвалил её и так далее и тому подобное. Она чувствует себя Золушкой, только пока без хрустальной туфельки. Интересно, а в моей жизни случится хоть какое-нибудь подобие принца, а?
— Лен, я не знаю, я же не маг, а только журналист. Кстати, я вчера весь вечер просидел в интернете, сегодня с утра заскочил в библиотеку и не зря! Вот, смотри, я раздобыл интересную газетную статью, в рубрике «В преддверии 30-летия Великой Победы», аж от апреля 1975 года! Слушай: «Недавно в нашу редакцию обратился краевед Семенов В. Г., который поведал неизвестные факты сопротивления местных жителей немецким оккупантам. Так, согласно архивным данным, наши земляки массово бежали с лесозаготовок, устроенных фашистами, зимой 1941–1942 годов, куда их насильно сгоняли оккупанты. Около сотни крестьян укрывались на Курганном острове, что расположен в центре известного Гнилого болота. Под жилье они приспособили старые сараи и бывшие загоны для скота, а также несколько землянок, оставшихся от пастухов. В феврале — марте 1942 г. на остров нагрянули каратели, но беглецы были предупреждены и спаслись у партизан, вступив в их ряды. План немцев по лесозаготовкам был полностью сорван, а количество партизан в наших лесах увеличилось. Однако немцы стали использовать остров как базу для борьбы с партизанами и оставили его только при отступлении, весной 1943 года».
— Значит название этого острова — Курганный. Курганы — это то, что Аникин называл «холмами».
— Теперь более-менее ясно, что ищут «черные копатели»— немецкое оружие, снаряжение, да заодно вскрывают славянские захоронения — курганы, вдруг там есть что-то на продажу нерадивым коллекционерам.
— Непонятно только, причём тут мой дедушка, то есть почему произошло убийство? Ну, заметив посторонних на острове, он мог спокойно сообщить кому следует, и их бы вымели поганой метлой из нашего леса. А для чего копателям убивать двух мирных грибников? Я не понимаю? Для чего? Надеюсь ты не станешь предполагать, что моя бабушка была любовницей «чёрного копателя»?
— Я пока не знаю, у меня нет никаких версий. Но нам это надо непременно выяснить. Чуть попозже, я на пару-тройку дней уеду в Москву, а когда вернусь, давай вместе сходим на остров?
— Давай, только не пропадай с концами в этой Москве. Куда-то мой ёжик запропастился, второй день не приходит обедать. Осталось только потерять тебя: маманя сгинула в своей личной жизни; отец захлебнулся, наверно, в своих переживаниях о появившейся у него семье; следователь-бедолага зарылся в уголовных делах, получается — у всех есть свои веские основания не заниматься этим преступлением, кроме меня.
— Не обижайся, просто так получается. Нельзя остановить жизнь или подчинить её только одному делу, даже пусть такому важному и нужному, это я читал в какой-то статье.
— Езжай, счастливой дороги. Я тебя буду ждать.
— Спасибо, я так и думал, что ты меня поймёшь. Передавай привет Людмиле Александровне.
— А вот без привета можно?
— Алёна, я тебя не понимаю.
— Иди, психолог. Потом поймёшь, да поздно будет.
Женя уехал, а девочка начала собираться на Гнилое болото. Ждать журналиста — не имело никакого смысла, он бы только помешал, там, на острове, одной спрятаться легче. Рюкзак ещё после последнего похода лежал неразобранный, оставалось только доложить продукты и всякую мелочь и с утра можно выбираться в лес. Проблема только с резиновыми сапогами, но и её удалось решить. Алёнка на чердаке нашла бабушкины, и они оказались ей в самую пору.