Пусть экстраверты без всякой медитации выполняют свою роль, а интроверты, попусту не суетясь, — свою. И даже если вы согласны с Фрейдом в том, что интроверсия ведет к неврозу – не пугайтесь заранее. Мало ли что куда ведет. А вернее, все на свете ведет в одну–единственную обитель – и все там будем. Разумный человек найдет в себе силы задержаться подольше и сделать побольше. Так что следует помнить: талантливые люди и интересные находки не являются прерогативой какой–то единственной категории. А значит, и на успех может надеяться каждый. И конечно, нужно подготовить условия для достижения вожделенного успеха.
Болезнь и талант – опасная связь
Но, прежде чем смотреть в будущее с оптимизмом, стоит осмотреться вокруг и уточнить некоторые «побочные эффекты» ожидаемого успеха. Нет, мы не станем рассказывать о тяжелой жизни звезд. В конце концов, даже самый наивный контингент «Фабрики звезд» понимает, какая их ждет пахота – и до, и после. Правда, родители не всегда сознают, что их дети в курсе грядущих трудностей – и пытаются отговорить свое чадо от намеченной авантюры с помощью наивных возражений в духе мизантропов Байрона и Онегина: «Он застрелиться, слава богу, // Попробовать не захотел, // Но к жизни вовсе охладел»[48]. И зачем только зря стараются? Естественно, от страха за свое дитятко, угодившее в тенета несбыточного. Родителю во всякой «погоне за недоступным» в первую очередь мерещится великая опасность. И даже не мерещится, а предстает воочию: угроза в ней вполне реальная и вред от нее — тоже.
Да, «грандиозные амбиции» могут в буквальном смысле отнять у человека жизнь. Предположим, у молодого человека не хватает таланта и вместе с тем не хватает смелости признаться в этой «недостаче», зато упрямства хоть отбавляй. Или он просто боится насмешек и фраз вроде «А тебя предупреждали!» – и все, налицо необходимые предпосылки, чтобы просадить свою жизнь без малейшей пользы и удовольствия. И опять–таки получается: давить на неокрепшую личность, зависимую от «социального одобрения» (в юности мы все экстраверты), совершенно нерентабельно. Напугаете до икоты и лишитесь доверия. Разве в этом ваша задача? Нет? А в чем?
Наверняка родителей заботит вопрос: какими аргументами удобнее всего нейтрализовать план «сомнительной аферы»? Как выступить, чтобы привести ребенка в чувство, не споря подолгу на разные глупые темы типа «Почему ты не станешь вторым Кусто или Хейердалом, пока не получишь диплома» или «Почем вы знаете, что я не гений»? К сожалению, «психологических отмычек» для таких разговоров не существует. Все зависит от конкретных условий, а больше всего – от того, насколько вы… знакомы с собственным ребенком. Не стоит недоверчиво хмыкать: мне ли моего дитяти не знать! Немало родителей пребывают в вечном заблуждении насчет «дитяти». По разным причинам. И в первую очередь, по причине своей… забывчивости.
Как мы уже говорили, взрослому трудно понять мышление ребенка, подростка и даже молодого человека, поскольку для него самого этот тип мышления – давно отработанный этап. Он плохо помнит себя на этапе взросления и потому все оценивает «по–взрослому», без подростковой остроты. С годами из нашей памяти уходит ощущение жестокости мира, свойственное молодым.
Мы и подростки словно живем в разных условиях: они — в военной обстановке, мы – в мирной.
И такой жесткой конкуренции, как в подростковом мире, давно не испытываем. А потому крепко–накрепко забыли, какое огромное значение может иметь внешняя атрибутика: во что ты одет, с кем общаешься, где работаешь и как проводишь время… Нет, для взрослого человека все это довольно важно, но его социальный статус – уже не единственное его достояние. А для молодого человека – фактически единственное. У него еще нет достаточного объемной и глубокой внутренней жизни – он же «возрастной экстраверт»: больше видит и чувствует, чем думает и сознает. Для человека, у которого появилось что–то свое, неотъемлемое и непоказное, подростковая акцентуация на «демонстративном существовании» непонятна.
Вот почему со своей сегодняшней позиции родитель уверен: всяческое молодежное стремление в дали и бездны, а также желание заниматься невиданными (и очень дорогими) видами спорта или намерение сделать себе тату самого тошнотворного вида на самом видном месте – примитивный выпендреж. Нечем пока выделиться – вот и придумывает фантастические проекты. Ничего не делает, сидит на шее у родителей, лоботрясничает от сессии до сессии и пытается компенсировать свою несамостоятельность старым способом — воображает невесть чего. Действительно, во многом возмущенный родитель прав. Попытки поднять самооценку путем фантазирования – стандартные приемы психологической защиты. Отнюдь не редко они сохраняются и у взрослых людей. Кто хоть раз в жизни не встречался с мифоманом, похожим на Гектора Хэшебая, у которого целый ящик медалей Альберта за спасение утопающих, но «он никогда не хвастается тем, что он сделал на самом деле… даже если кто–нибудь другой это говорит, он стыдится. Зато все его рассказы – это сказки, выдумки»[49]?
Правда, зрелому (а точнее, перезрелому) вралю остается только одно оправдание – инфантильное восприятие действительности, стремление задержаться на стадии «дозревания» и страх перед «полной личностной зрелостью». А для молодого человека существует еще несколько оправданий — как социальных, так и биологических. От чего вообще зависит выбор идеалов, ориентиров, целей и средств, так влияющих на жизнь молодого поколения? Двухфакторные теории детерминации развития личности, при всем своем разнообразии, согласны в том, что самыми «могущественными» факторами являются наследственность и среда. Причем о наследственности человечество еще недавно знало так мало, что боялось буквально всего: не дай бог, у жениха найдется дядюшка – игрок, или бабушка – алкоголичка, или кузен – альбинос! Отказать! Сию минуту! Обладатели родственников, похожих на персонажей Вудхауза: «Так начинала моя тетушка. Застали на крыше конюшен, с гавайской гитарой, в голубом халате. Сказала, что она — Боадицея, а это не так»[50], — те покорно ждали «исполнения приговора», написанного кровью предков. Современная наука уже не столь категорична. Но о «биологическом приговоре» мы по–прежнему знаем немного.
Тем не менее сегодня, в эпоху бурного развития генетики, время от времени в печати появляются сообщения о расшифровке гена, якобы отвечающего не только за ощущения, но и за мышление человека в определенной ситуации. Так, например, ученые обнаружили в человеческом организме ген склонности к наркомании и ген осторожности. Нет, их наличие — не приговор, который обжалованию не подлежит: будешь наркоманом! Или премудрым пискарем! Но вероятность попасть в психологическую зависимость (или заболеть, предположим, тропофобией – боязнью перемен) у обладателей этих генов все–таки выше, чем у того, чей генотип избавлен от подобных «даров природы». Генетик Дин Хеймер расшифровал так называемый «ген поиска новизны»: когда человек получает новый опыт, в его мозгу вырабатывается вещество под названием допамин, сопровождающий усвоение новой информации приятными ощущениями. Антагонистом «гена поиска новизны» оказался ген беспокойства – в аналогичной ситуации он провоцирует выброс серотонина. Полагаете, серотонин вызовет прилив наслаждения, как при удачном сексе или при поедании шоколада? Увы. Не та ситуация (или не та дозировка). В данном случае он вызовет неприятное ощущение – и человек больше не захочет плавать на байдарке по горным рекам или пробовать на вкус незнакомые плоды и животных, даже не помыв их предварительно. Получается, что обладателю гена поиска новизны легко стать экстремалом, а обладателю гена беспокойства – конформистом. И никакие внешние обстоятельства не изменят ситуации.
Но если под влиянием той же молодежной субкультуры кто–то хочет заниматься бейс–джампингом[51] или игрой на бирже? И ему не нравится перспектива всю жизнь работать архивариусом? На первый взгляд гены, вызывающие негативные ощущения и повышающие уровень тревожности в сознании – сущий архаизм, пережитки биологической программы, создававшейся для сусликов. В цивилизованном мире нужна твердость духа, креативность мышления и жажда новых ощущений! Во всяком случае, так следует из блокбастеров про то, как молодость мира спасает планету, утерев нос старости мира, погрязшей в бюрократизме и эгоцентризме. Гены, заставляющие молодых вести себя несоответственно голливудскому светлому образу, есть саботажники юных надежд и гордых мечтаний! Пусть наука отыщет средство их подавить! Окончательно и навсегда.
К сожалению, потенциальному невротику–конформисту изменение генотипа не поможет. Неизвестно, что из этого выйдет – в силу такого явления, как многофункциональность каждого из участков ДНК. Существует ген тревожности и депрессии, который также отвечает за… либидо. Все, кто хоть раз посмотрел американское кино, знают: для усмирения депрессии используются «лекарства страшнее болезни» – в частности, могучий антидепрессант прозак, опасный, словно героин. А ведь кому–то антидепрессанты не требуются вовсе: генотип этих «счастливчиков» так устроен, что они с рождения спокойны и благостны, точно медитирующий Будда. Не удивительно, если обладатель гена тревожности, которого попеременно мучают кошмарные предчувствия и приступы уныния, завидует «прирожденному оптимисту» и мечтает об изменении генной цепочки на «тихое счастье», данное нам в генах и в ощущениях. Как ни странно, избавление от беспокойства и депрессии приведет к потере… удовольствия от секса. Прозак – и природный, и синтезированный – снижает половое влечение. Выбирай, но осторожно, осторожно, но выбирай!
Эмоции – не что иное, как последствия биохимических изменений в организме. Кто–то надеется, что наука отыщет способ привести человечество к счастью фармацевтическим путем. Но мы сомневаемся в самой вероятности существования «биохимической нирваны». В нашем ДНК – 40 000 генов. И