вынудил ее лгать, дабы «сохранить лицо».
Во–вторых, обвинительницы злились оттого, что им не подфартило разжиться бойфрендами на предстоящем свадебном пиру. Ведь и они надеялись повысить собственный статус при помощи любовных отношений. Потенциальных партнеров можно было бы поискать на той самой свадьбе той самой Лены. Доказано: немалый процент будущих супругов впервые встретили друг друга именно на семейном торжестве. Чаще всего – на свадьбе. Чем Ленина свадьба хуже какого–нибудь брачного агента или модного клуба? Свадьба подруги даже лучше – потому что дешевле. Никакой подарок и новое платьице не потянут на сумму, которую проглотит, не поперхнувшись, агентство или клубные взносы. Если уж Лена не согласилась на роль лузера, ее можно использовать иначе – но в тех же целях самоутверждения. Ибо эта цель для молодого человека – наиважнейшая из всех.
В–третьих, разве беспокойство за Ленину судьбу или за ее рассудок привело девиц на ток–шоу? Что–то не верится: уж очень они жестоки и непрактичны – собственного имиджа, и то не пожалели. А все потому, что и сами довольно одиноки и несчастны. Счастливые, а главное, взрослые люди великодушны — в силу своей терпимости к чужому образу мышления. И в общем не обязательно, чтобы ваша жизнь, как в рекламном ролике, похрустывала под толстым–толстым слоем шоколада. Но зрелый индивидуум не стал бы тратить столько времени и сил на то, чтобы навязать одному из своих друзей – не врагу, а именно другу — роль аутсайдера: вести слежку, пылать жаждой мщения и пробиваться на телевидение с обоюдоопасным, в общем–то, разоблачением. Девушкам, действительно, в ответ на их обвинения в адрес Лены–сочинительницы, прочитали нотацию на тему «Надо контролировать свой длинный носик, детки!» Как в старину говаривали, «доносчику – первый кнут». Хотя и девиц можно понять, по размышленьи зрелом. «Заглядыванье в чужие окна свидетельствует о крайней степени одиночества», сказал польский афорист Мечислав Шарган – и был, безусловно, прав.
Перефразируя классика, не дай Бог попасть под соперничество юных дев, бессмысленное и беспощадное. Хотя… не такое уж и бессмысленное. В результате компульсивного (охватывающего) характера, который принимают многие желания подростка, возникает и компульсивное поведение, воплощенное в шести коротких словах: «Во что бы то ни стало!» — и в одном восклицательном знаке. Придется отметить: подростковое – а в случае, когда оно встречается у людей, давно вышедших из возраста тинейджера, то уже не подростковое, а инфантильное – упорство прославлено целой плеядой произведений искусства. Что поделать! Разве напишешь приключенческий, скажем, роман о людях, подолгу ищущих обходные пути, соразмеряющих свои потребности со средствами удовлетворения оных, подолгу работающих для достижения цели, а не берущих вожделенное, словно крепость – наскоком…
Читатель неизменно симпатизирует несгибаемо–туповатому Д’Артаньяну, но уж никак не изворотливо–дальновидному Ришелье. Хотя тактика Ришелье куда полезнее и для страны, и для того же Д’Артаньяна – как для гражданина и патриота. И побеждают, как правило, Ришелье Д’Артаньянов, а не наоборот. Но художественной традиции претит подобное «правдоподобие». И тут за людей, достигающих цели благодаря череде импульсивных поступков или тактике компульсивного поведения, вступается романтический принцип: что увлекательно, то и убедительно.
Почему мировому искусству можно приврать «ради вселенской красоты», а молодому поколению – ради всеобщей любви — нельзя?
Ценность любви для молодежи настолько велика благодаря «детскому» способу реакции на психоэмоциональные стимулы, благодаря общечеловеческой потребности в самоутверждении, а также благодаря несколько инфантильной трактовке приоритетов, свойственной искусству. В силу того, что любовь для молодежи является вершиной аксиологической[11] пирамиды, то и приукрашенная реальность, осторожная полуправда или откровенная ложь кажутся вполне приемлемыми средствами для достижения цели – поскольку сама цель высока и прекрасна. Притом, получив требуемое, многие попадают из огня да в полымя.
«Быть смелым мало – быть разумным должно»
Как гласит «Песнь о Роланде», но… эти слова графа Оливье, погибающего вместе со своим другом Роландом, мало заметны на фоне «рыцарственной ярости» главного героя и его стремления к победе любой ценой. И если отчаянную смелость или, например, безумную скупость в рыцаре искусство все–таки критикует, то рыцарский культ Прекрасной дамы, равно как и ответное чувство упомянутой дамы – выше критики. Любовь служит топливом для искусства: оно движется вперед, а мы… тоже движемся. И кубометрами вдыхаем выхлопные газы. Искусство очаровывает публику своей эмоциональной щедростью, а отнюдь не поучительными беседами. Но в то же время нельзя не вспомнить, как сильно «передозировка» эмоций истощает организм. И не только организм, но и будущность неосмотрительных «Роландов». Наше «Я» атакует целая армада страстей, неподвластных – и особенно в юности — сознательному контролю.
Любовь, сообразно мощности своего воздействия на сознание, имеет и побочный эффект.
С одной стороны, ее благотворное влияние позволяет молодым людям раскрепоститься, обрести опыт общения с противоположным полом, перестать стесняться себя, увидев собственное отражение (дополненное и улучшенное) в глазах любимого человека. С другой стороны, неудачное совпадение целого ряда условий может стать предпосылкой развития серьезной психологической проблемы, обозначаемой терминами «любовная зависимость», «сверхценная компенсация», «эмоциональная сверхзависимость», «романтическое безумие» и др. Ее причисляют к сексуальным девиациям (отклонениям), сходных, например, с фетишизмом, а также к проявлениям мягкой эндогенной (порожденной внутренними причинами) депрессии. Но все равно непонятно, как это лечить.
Не вдаваясь в подробности специальных дискуссий по поводу этого состояния, скажем, что люди, посвятившие себя «единственной и неповторимой любви», принадлежат к разным социальным и возрастным категориям. Но вероятность возникновения фиксации, кратковременной и длительной, выше у подростков и молодежи. У одних «любовь на всю жизнь» проходит за несколько месяцев, у других — за несколько лет. Этот период сопровождают сексуальная и эмоциональная холодность ко всем и ко всему, не связанному с предметом обожания, депрессии разной силы и внезапные приступы возбуждения от встречи или от возможности встречи с любимым существом. Чувство не исчезает от отсутствия взаимности, от всяческих противопоказаний (например, когда объект и/или субъект страсти связаны брачными узами), от неблагоприятной обстановки, от неутешительных размышлений, от осуждения окружающих… Все равно поклонник/поклонница не оставляет попыток увидеть предмет своих вожделений и терпеливо переносит унижения.
В психологии также существует мнение, что подобное заболевание встречается только у женщин, а у мужчин практически не возникает. Но, вероятно, это не совсем так. Или совсем не так. Ведь любовь – не одна–единственная форма притяжения одного человека к другому, а лишь одно–единственное обозначение для множества различных потребностей: для проявлений гормонального всплеска, для удовлетворения мучительной жажды ярких эмоций, для социального самоутверждения путем демонстрации «потрясного партнера», для применения собственнических стремлений «на практике»… Перечислять варианты «субституции[12] любви» можно довольно долго.
Помимо различной природы любви, необходимо учесть и различную силу чувства. Неудивительно, что при максимальном напряжении эмоциональной сферы «западение» — то есть фиксация — становится единственной возможной реакцией. «Женская» любовная зависимость чаще становится предметом обсуждения, ярче проявляется, оказывается причиной сексуальных расстройств – в частности, аноргазмии. Мужчины сдержаннее в своих откровениях, их потребность в сексе в среднем выше женской – особенно, если речь идет о молодых людях. «Мужская» фиксация на определенной женщине зачастую протекает латентно (скрыто), а сексуальная жизнь «влюбленного в девочку–видение» (помните песню Максима Леонидова? «Ты похожа на нее, как сестрица, только ты не она, к сожалению…») кажется совершенно нормальной.
Кстати, есть и другие формы психологической зависимости – например, религиозный или спортивный фанатизм. Они тоже нередко сопровождаются мощной сексуальной разрядкой или сексуальным притяжением, хотя реальных предпосылок к таковым не существует. Подобные чувства длятся годами (а то и десятилетиями), отнимая человека у мира, и мир у человека. Но такая фиксация не считается любовной, формально имея все признаки именно этого чувства.
Для возникновения любовной зависимости должны сойтись воедино несколько условий.
Наиболее распространенные стоит рассмотреть подробнее.
В первую очередь, это внешний этический фактор. Посмотрим, «как все начиналось». Начнем с этического образца, о котором уже упоминалось — с эпохи рыцарства. Трактат Андреаса Капеллануса «Искусство куртуазной любви» отчетливо указывает на стремление влюбленных получить удовлетворение своей страсти. Семейные ценности в нем скорее отрицаются, нежели прославляются: в браке невозможна никакая истинная любовь, поскольку такое чувство требует встреч украдкой, ревности и страха потерять возлюбленную, а в супружестве уловок не требуется[13]. Согласно такому подходу, правила для того и существуют, чтобы нарушать их и мучиться угрызениями совести, чем и заняты герои большинства рыцарских романов. Как правило, чувство оказывается сильней морали. Что же касается действительных отношений между полами, то знаток средневековья Ж. Коэн считал, что принятые в произведениях куртуазной культуры воздыхания издалека, платоническая любовь, почтительное обожание на практике были большой редкостью, а на деле «куртуазность» стала узаконенной неверностью и признанной обществом бигамией (двоеженством)