Кто-то все еще будет настаивать на противопоставлении семейного устройства и «коллективного воспитания»? Невозможно противопоставлять то, что есть, тому, чего нет. Так что вопрос можно снять с повестки дня.
Но и это еще не все.
Я-то как раз думаю, что коллективное воспитание детям жизненно необходимо, и вовсе не только сиротам. Особенно в подростковом и предподростковом возрасте.
Просто такова задача развития. Лет до 10–12 для ребенка его миром является семья. Самыми значимыми людьми – родные. Они же авторитеты. Потом ему становится пора переориентироваться на группу сверстников, это просто необходимый этап взросления и подготовки к жизни.
В архаичных обществах дети этого возраста уводились из семей, они жили вдали от поселения племени, в глуши, в так называемых «лесных домах», девочки и мальчики отдельно. С ними занимались жрецы – самые лучшие, самые мудрые люди племени – учили ритуалам, охоте, и всякому еще нужному. Традиция «лесных домов» получила отражение во многих волшебных сказках, самая известная у нас – переложенная Пушкиным «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях».
Период обучения в лесном доме был частью процесса инициации, перехода из детства во взрослость. Поскольку считалось, что при этом ребенок умирает, а на свет появляется совсем другой человек – взрослый, то все время прохождения обучения и обряда дети находились как бы «в другом мире», в мире мертвых, в мире предков. Их не должны были видеть другие члены племени, они не могли есть обычную пищу. Держали их довольно строго, если не сказать сурово. Многие обычаи более поздних времен, например, спартанские, восходят как раз к инициационным практикам. Бывало, что и до смерти «заучивали», если не рассчитывали силу воздействия. Дедовщина, конечно, имела место, и была нормой. Она воспринималась не как унижение, а просто как естественное проявление внутригрупповой иерархии, как испытание мужества и воли. У девочек свои испытания были, скорее на терпение и выносливость.
В наше время гуманистических ценностей и прав человека детям все равно это нужно. Ну, не прямо ровно это, но что-то вроде. Чтобы группа, чтобы тайна, чтобы вдали от обычных взрослых, но во главе с необычным, чтобы страшно и трудно, и чтобы преодолевать себя. Чтобы один за всех и все за одного, и общее дело, и все мы братья (жители лесных домов так и назывались – «братьями»). И символика, и ритуалы, и точная грань между «своими» и «чужими».
Кто умеет это в подростках увидеть и с этой потребностью работать, у того с ними получается. Хоть «Тимура и его команду» вспомнить, хоть коммунаров 1960-х годов, хоть Крапивина, хоть – из современных – «Гвардию тревоги» Мурашовой. У Макаренко этого много было – от довольно высокого уровня насилия внутри коллектива до запрета на «романтические отношения» (все девочки – сестры, как в сказке – «стань нам милою сестрою»). Ну, и ритуалы, конечно, хитроумные правила, форма, внутренняя иерархия. Самое то.
Это нужно, это заложено природой, это потребность возраста, без этого дети задыхаются. Всякий, кто работал в школе, знает, как тяжело иметь дело с 7–9 классами. Особенно с мальчиками. Все время не оставляет ощущение, что им не надо здесь быть. Они должны быть там, в лесу, в пампасах. Прыгать, бегать, драться, испытывать себя. Не нужен им учебный план, и ЕГЭ, и все вот это. И кто-то еще удивляется, что они срывают уроки? Девочкам легче – пребывание в школе вообще очень похоже на те инициационные испытания, которые предназначались девочкам. Терпение, неподвижность, молчание, безоговорочная покорность. А еще надо было все менструальные дни просидеть в крохотном шалашике, ни с кем не говорить, не шевелиться, ни на кого не смотреть. Чем не дисциплина на уроке? Так что они, можно сказать, свое получают.
А когда какие-то способы реализации перекрыты, потребность всегда находит выход в изуродованных формах. И мы получаем «Чучело», скинхедов, бешеных фанатов и много еще чего малоприятного.
Дети все равно объединяются, но это никто не называет «коллективом», потому что выглядит не комильфо. А по сути это и есть коллектив, только злой, объединенный негативной целью и не облагороженный присутствием мудрого жреца. А то и манипулируемый втихаря каким-нибудь «жрецом», цель которого – не помочь детям вырасти, а поюзать их молодую силу и безбашенность.
Проходит время, потребность реализуется – лучше ли, хуже ли, позитивно ли, негативно. Наступает юность. Принадлежать группе больше не хочется. Хочется быть взрослым, индивидуальностью. Можно и о ЕГЭ подумать. Если успел побыть подростком. Если нет, дети часто застревают в этой стадии «принадлежности другому миру», иногда лет до… до многих, в общем.
Коллективное воспитание – штука серьезная. Оно пугает, потому что сила действительно велика, а искусство управления этой силой похоже на виндсерфинг – надо оседлать волну. И именно потому его не особо приветствуют, предпочитая заблаговременно подменять суррогатами. Как это произошло, например, с тимуровским движением, которое из тайны превратилось в обязаловку, из него сразу ушла энергия и оно почило в бозе. Я уж молчу про всяких наших-ваших и прочих «пионэрах»…
Но даже если бы вдруг все захотели, чтобы оно было, не так-то это просто. Предки, напоминаю, выделяли на эту работу лучших. Самых-самых. С харизмой, опытом, смелостью. И где ж их столько взять? Макаренками поле не засеяно. Отдельные инициативы такого плана все время возникают, сколько-то живут и гаснут, и это правильно. Они и должны быть временными – это же возрастная потребность, она изживается. Только должны быть условия, чтобы все время возникали новые. Для новых детей. С какими-то другими идеями, целями, ритуалами, лишь бы живые.
4 мая 2010 г.
Ну, и последний кусок про коллективное воспитание.
Отсутствие процедуры инициации и института «лесных домов», или чего-то подобного, отражается и на обычных семьях тоже. Подросток 13–16 лет, который рвется к самостоятельности, который жаждет «подвигов и атак», вынужден сидеть у маминой юбки и просить у папы стольник на кино. Его могут отчитать, запретить гулять, чмокнуть в щеку без разрешения и вообще. Это ненормально. Как себя вести в этой ненормальной ситуации, не знают ни взрослые, ни дети. Постоянно происходят конфликты.
Потому что не дело молодому льву оставаться во власти родителей. У него начинается стресс и крышу сносит. Это опять-таки на глубинном уровне заложено. Взрослый самец, который защищал детеныша, может наброситься на подростка. Особенно если тот начинает «права качать» или свой половозрелый статус демонстрировать. Поэтому в природе подростки подальше держатся от взрослых самцов. А наш подросший детеныш вынужден не только находиться рядом, но и полностью зависеть от этого самого взрослого самца. Стресс неизбежен.
Взрослым не легче. Доказано, что один из самых неприятных запахов для человека – запах пота его собственного ребенка, достигшего половой зрелости. То есть майка чужого ребенка просто пахнет, а своего – невыносимо воняет. Это заложенный природой механизм предотвращения кровосмесительных связей. Очень хитро задумано. Только люди природу перехитрили и самозабвенно ругаются со своими детьми на тему «к тебе в комнату нельзя зайти, такой духан стоит». Вместо того, чтобы отпустить из дома, ибо – пора.
Конечно, люди могут быть добры и умны, и они все это по возможности смягчают и сглаживают, и мы все же не животные, нас гораздо большее с детьми связывает. Поэтому глотки не перегрызаем. Но нервы друг другу треплем. Кстати, в тех странах, где принято в 15–16 лет отправлять детей из дома на учебу, скандалов между подростками и родителями намного меньше. К сожалению, далеко не все люди добры и умны, так что семейное насилие между родителями и подростками – очень и очень распространенное дело. Причем агрессором выступает то одна сторона, то другая. Про эмоциональное насилие и речи нет. Норма жизни.
Еще одно последствие отложенной сепарации (отделения) – ненормальная ответственность родителей за дела детей после 14–15 лет. Я всегда офигеваю, когда в школу вызывают родителей старшеклассников. Вот что, по мнению школы, они должны сделать, чтобы Петя (1 м 85 см роста и усы) делал уроки? А с родителя спрашивают за успехи Пети, за поведение Пети, за здоровье Пети. Ничего нет хуже, чем находиться в ситуации, когда ты отвечаешь за что-то, но от тебя ничего не зависит. А потом удивляемся, почему родители подростков такие нервные…
У кого-то есть характер и харизма удерживать ребенка в подчинении несколько лишних лет. Вынесем за скобки, насколько это полезно для ребенка, но хоть так. У кого-то хватает коммуникативных талантов избегать резких конфликтов и договариваться, на полутонах, на сочувствии, так сказать, в память о недавней нежной любви между родителем и ребенком. У большинства – не получается. И родитель с подростком огребают несколько лет непонятных отношений, унизительных или для одного, или для другого. И неизвестно, что для ребенка хуже и мучительней – когда он сам «под каблуком», или когда он, не зная, что же делать, берет нахрапом верх над родителями и видит их отчаяние и слабость. Кстати, как писал тот же Макаренко, нет никого несчастнее ребенка, победившего собственных родителей. И тут он был прав.
Как было бы правильно?
Если приводить пример всем известный, то это, пожалуй, мир, созданный Роулинг. До 11 лет ребенок с родителями напихивается их любовью по самые уши. Потом письмо, Хогвартс. Родители – на каникулах. Учеба серьезная, таинственная, довольно опасная. Никто не делает переполоха из сломанной руки или спаленной брови. Нормальный процесс. Правила строгие. При этом свобода собраний и объединений. Иерархия. Традиции красивые и овеяны легендами. Опасная и жесткая игра в квидич. Азартное соревнование между коллективами (факультетами). Учителя – мудрые и вообще волшебники. Что еще надо для счастья? Конечно, при таком раскладе совершеннолетие может быть в 17 лет, дети вполне готовы. Кстати, волшебные родители эту дату свято чтут: стукнуло 17 – лезь хоть к черту в пекло, мама будет глотать слезы, но не запретит.