– Возможно, – она была в состоянии только шептать. – Бедная Серена, думаю, они разводятся.
Марк кивнул.
– Я тоже это подозревал.
Ее отвлекал стук собственного сердца. Приходилось напрягаться, чтобы расслышать Марка. Она склонилась ближе.
– Есть четыре билета на спектакль с Робертом Дауни-младшим, включая ужин и ночь в отеле «Времена года», а также вертолетный тур над городом. Я могу продолжать и продолжать… ну, в общем, благодаря вам мы бьем рекорды.
Были ли вообще в кафе другие люди?
Марк спросил об их с Кейт пожеланиях. Внимательно выслушав, заверил, что им не о чем беспокоиться. Немного рассказал о своих планах по развитию комитета в будущем году и о том, как он впарил все это совету директоров.
– Вообще, если даже не говорить о зимнем празднике и «Чудесах», совет директоров считает, что я могу ходить по воде, по крайней мере – на данный момент. – Он придвинулся чуть-чуть ближе.
Оливия хотела, чтобы он оказался еще ближе.
– Ну, конечно, – сумела выдавить она из себя. – Создание «Чудес» было блестящей идеей!
– Да, – согласился он почти неохотно. – Каждая из вас привносит нечто экстраординарное. Особенно вы, Оливия. В вас есть нечто большее. То, что пылает под этой холодной красотой и интеллектом.
У нее перехватило дыхание.
Его рука небрежно задела ее руку.
– Я у вас в долгу, Оливия. Вы можете рассчитывать на меня при любых обстоятельствах, я для вас все сделаю.
Чувства грозили вот-вот захлестнуть ее.
– Не отступайте.
– Что?
Он взял ее ладонь в свои. И она растаяла.
– Я чувствовал это с самого начала. Может быть, поэтому меня так тянуло к вам.
– Я… Хм, я не…
Он улыбнулся уголком рта. Она жаждала дотронуться до этого уголка.
– С некоторыми из нас кое-что происходит, и потом мы защищаемся от этого. Мы возводим стены, за которыми прячемся навсегда. – Он нежно сжал ее руку. – И это работает. Подчас – слишком хорошо, верно?
Он знал ее.
Марк откинулся на спинку стула, забрав тепло с собой. Она хотела, чтобы он снова держал ее руку, держал ее. Она так нуждалась в этом.
– Боль отсекается или сглаживается, но то же самое происходит и со всем остальным. Со всем дивным светом, струящимся снаружи. – Он вздохнул. – Вы особенная, Оливия. Такая зрелая. Девушки в школе – дети по сравнению с вами. Я не прав?
– Как… как вы узнали?
– Я не прав?
– Правы.
– Позвольте мне помочь вам найти дорогу обратно. – Он снова склонился к ней. – Позвольте мне помочь вам найти способ почувствовать то, о чем вы и не мечтали. Я могу это сделать, Оливия. Я хочу это сделать.
Ей нужно было, чтобы он трогал ее, целовал. Она никогда ничего не жаждала сильнее.
Вместо этого она встала. Сутолоки в кафе уже не было. Она не заметила, как стрелка показала восемь. Кафе закрывалось. Люди готовились уходить. Марк предложил ей руку. Подал пальто, молча и нежно.
Они подходили к дверям, и все слова, которые хотела сказать Оливия, застряли у нее в горле.
– Вы мне верите? – спросил он, открывая перед ней дверь.
Ее обжег морозный декабрьский воздух.
– Оливия? – Марк взял ее за руки прежде, чем она успела повернуть на восток и отправиться к дому. – Оливия, мне нужно знать… вы мне верите?
– Да. – Она произнесла это четко. Не могло быть никаких сомнений, потому что их и не было. Она уже не ребенок. Это будет стоить того. Что бы это ни было, что бы ни приближалось. – Да, я верю.
– Я рад. – Он улыбнулся и отпустил ее.
6 декабря, воскресеньеКейт
Оливия сменила ботинки по меньшей мере пятьдесят семь раз. Она просто отправлялась позавтракать с парой своих старых школьных подруг. Я этого не понимала. Она отметала все предыдущие попытки встретиться с ней и вдруг впала в обувное безумие.
– Тоже слишком? – спросила она, демонстрируя пару угольно-черных ботильонов от Джимми Чу.
– Нет, идеально. Если ты подвернешь джинсы, получится тот самый дорогой будничный вид, который тебе особенно идет. – Лучше бы я застрелилась. Это сподвигло ее на пересмотр всей коллекции узких джинсов, чтобы понять, какие лучше всего подворачивать.
– Ты выглядишь эффектно! – крикнула я ей в комнату. Хотя Оливия не видела Аниту и Джессику, так называемых подруг, с лета, она, казалось, никогда особо не переживала по их поводу или по поводу того, что они думают. Оливия говорила, что они фальшивы, как стразы. И что теперь? Должно быть это свойство, присущее лишь богатым девушкам. Образ превыше всего.
Мы с Анкой выставили ее за дверь в 10:17.
– Было бы ради чего стараться. – Анка смотрела мрачно. – Никогда не любила этих девиц.
Я, с другой стороны, с каждым днем все сильнее любила Анку. Я поняла это внезапно. Эта женщина обладала невероятной силой.
– Эй, Анка, как насчет того, чтобы пойти в Чайна-таун, ты и я? Мы раздобудем отличных овощей и, может быть, что-нибудь хорошее для твоей сестры. Ты ведь идешь к ней днем.
Она скорчила гримасу.
– Там полно эмигрантов.
– Ну, да, но разве ты не?… Слушай, в Чайна-тауне полно отличных вещей и отличной еды. Я знаю, тебе там понравится. Я покажу тебе, где я работала.
– Тогда окей. – Она поспешила за нашими пальто и своим кошельком. – Пойдем. Только возьму список покупок.
Даже воскресным утром в середине зимы Чайна-таун был переполнен. После прекрасного вакуума пентхауса шум, цвета и сутолока атаковали органы чувств. Я поглядывала на Анку, интересуясь ее реакцией. Она пребывала в своей стихии. Не было грейпфрута, соленой трески, морковки, упаковки нижнего белья («Фрут оф зе Лум», пять предметов за 2 доллара 99 центов) или пластмассовой монетницы, которую она бы не взяла в руки и не пощупала бы. Если кто-то случайно врезался в нее, она улыбалась. Анка чувствовала себя здесь как дома.
Может быть, для нас это место было домом больше, чем квартира, в которой мы жили.
Не знаю, как насчет нее, а я могла быть здесь собой. Мне пришлось буквально вытаскивать ее из кухонного магазинчика Ли. Анка купила шестнадцать маленьких синих с белым мисок для вечеринки, которую Оливия вовсе не собиралась устраивать, и прошлогоднюю модель блендера «Витамикс» для своей сестры.
«Она больна и не заметит, какого года эта модель».
Я направила ее на рынок Ченей, прекрасно понимая, что никогда не смогу вытащить ее оттуда после того, как она увидит немыслимое количество свежих фруктов и овощей. Как обычно, миссис Чень материализовалась из ниоткуда.
Несмотря на погоду, она все еще щеголяла в своем фирменном ослепительно-белом переднике и шлепках, вышитых драконами.
– Кэти, ха! Ты вернулась! Я шагнула к ней.
Она отступила, явно опасаясь, что я собралась обниматься. Потом она внимательно посмотрела на Анку.
– Твоя мать?
– Нет, дорогая, я есть домработница.
Я почувствовала себя так, будто попала в ситком восьмидесятых. О чем я думала? Не было шансов, что эти две женщины смогут преодолеть разделяющие их акценты и культуры. Как будто в подтверждение моих мыслей миссис Чень хлопнула Анку по руке, заставив бросить яблоко.
– Вот еще, не хорошо! – Миссис Чень схватила Анку, потащила ее в заднюю часть магазина и дальше, в переулок. Ничего себе, Анка разживется еще не упакованными продуктами. Это была честь, оказываемая только самым уважаемым клиентам. Что теперь? Учитывая склонности Анки, мы могли проторчать здесь до полуночи. Я отстала, сражаясь с трофеем от Ли. Одна только сумка с блендером была размером с колесо грузовика.
– Мичелоб?[18] Мичелоб, это ты? – Я повернулась, потом повернулась еще раз.
– Это ты! – Это был Джонни во всей своей раздражающей красоте. – Что ты тут делаешь? Не можешь пережить разлуку? Я польщен.
– Ты прекрасно знаешь, что я работала тут. – Я фыркнула. Боже, как же он меня раздражал.
– Конечно, – ответил Джонни, пожимая плечами. – Но теперь ты живешь в заоблачных высотах. Так что я вынужден предположить, что ты вернулась, чтобы взглянуть на меня хоть одним глазком. – Он подбросил в воздух забракованное Анкино яблоко, а потом поймал его и надкусил. После такого миссис Чень погонит его железной трубой. – Смотри внимательно, Мичелоб.
Что за черт?
– Насмотрелась, спасибо. Но забудем обо мне, что ты здесь делаешь?
Джонни указал на улицу.
– Это, светлая Мичелоб, моя территория, моя сфера влияния. Мои предки держат булочную на Малбери.
– Эй, меня зовут Кейт. Я была бы благодарна, Джонни, если бы ты называл меня так. И я еще раз спрошу, кто, во имя всего святого, называет сейчас детей «Джонни»?
– Так звали моего отца. О, черт.
– Звали? – Я вздрогнула.
– Звали. – Джонни прекратил жевать. – Мой па, Джон-старший, умер несколько месяцев назад. Мне пришлось ненадолго оставить школу, чтобы помочь со всем, но в январе я поступаю в ГУ.
– Омнетакжальмнедействительножаль. – Слова падали и глупо бежали вприпрыжку. Я ужасно себя чувствовала, думая о его отце и о том, что высмеивала его имя, и о том, что я сейчас ощущала, что бы это ни было. – Что такое ГУ?
Он покачал головой и улыбнулся.
– Городской университет Нью-Йорка. Я буду учиться на помощника юриста, ждать и собирать кредиты, пока не подам заявление на поступление в Нью-Йоркскую полицию. А ты? – Он смотрел на меня. – Полагаю, не меньше, чем Принстон для принцессы гуайло.
– Не меньше, чем Йель.
– Ты должна признать, что я почти угадал. – Он ухмыльнулся.
– Ничего я не признаю, кроме того, что… Слушай, я действительно очень сожалею о твоем отце. Правда.
– Настолько, чтобы объявить перемирие?
– Перемирие? Мы не воюем. Пойми, Джонни, я не ищу…
– Остынь, детка. Просто друзья. Даже при том, что Чени присматривают за тобой, и поверь мне, миссис делает это куда лучше тебя, у меня есть чувство, что их маленькая гуайло в высшем обществе смотрится еще более чужеродно, чем здесь.