– Ну да, дневник, я понял, и что?
– Вот что, – решительно сказала Клэр. – Восемнадцать лет назад я приезжала к тебе. Ты уехал на день. А я открыла кран с горячей водой.
– Зачем? – спросил Леон.
– Неважно! Стирала белье. Не в том дело! Дело в том, что я тебе об этом не сказала. А потом тебе выставили слишком большой счет. Ты подал в суд и выиграл дело. Сказал мне об этом. Но я все равно тебе не сказала. Помнишь?
– Как я могу помнить, если ты не сказала? – пожал плечами Леон.
– Тебе выставили счет, и ты с ними судился. Помнишь?
– Не помню, – сказал Леон. – Да! Да! Помню! О-ля-ля! Я выиграл это дело! Я не заплатил ни сантима, а им еще присудили издержки!
– Это я спустила столько воды, – сказала Клэр.
– А при чем тут livejournal? – спросил Леон.
– Восемнадцать лет назад я рассказала об этом одному своему знакомому. А он, подлец, рассказал об этом в своем livejournal. Как бы смешной рассказ написал. И все теперь обсуждают. Говорят, что я сволочь.
– Он назвал твое имя?
– Нет.
– Он был твоим любовником? Одновременно со мной?
– Нет! Клянусь, нет!
– Зачем же ты читаешь его livejournal?
– Он популярный автор.
– Если он не назвал твоего имени и ты мне с ним не изменяла, в чем проблемы?
– Мне стыдно. Мне хочется отдать эти деньги.
Леон прошлепал к бюро, отпер дверцу, достал пачку квитанций.
– Сто пятьдесят евро, по нынешним деньгам, – сказал он через пару минут. – Купи себе билет в фитнес-клуб. Чем читать мемуары бывших приятелей.
– Я хочу отдать эти деньги фирме.
– Они давно разорились, их поглотили. Хозяин отравился снотворным.
– Это я виновата.
– О, да! – захохотал Леон. – Преступление и наказание! Купи на эти деньги цветы и положи на его могилу!
– Ты сволочь, – сказала Клэр.
– Тебя не поймешь, – сказал Леон. – То ты сволочь, то я. Русская душа.
– Ты меня никогда не понимал, – сказала Клэр.
– И не собираюсь, – сказал Леон и снова принялся за газету.
У нее как раз было сто пятьдесят евро наличными и карточка. На автобусе она доехала до международного аэропорта. Черт. У нее кончилась российская виза. Она взяла билет в Ригу.
Не Москва, но близко.
let us go DutchЛюся, песочница и красный маяк
– Люся, ты ужрался в опилки, – сказала Наташа Алексею Ивановичу.
Они играли в одной песочнице, учились в одной школе, потом в одном институте, и даже полгода состояли в законном браке – черт-те когда, на третьем курсе. Но Наташа считала, что имеет на него особые права, и называла его детским именем. Хотя давно была замужем за французским банкиром. Лысый и в смокинге, француз бессмысленно улыбался. Он не понимал, что такое «ужраться в опилки», хотя знал русский.
– Все отлично, – сказал Алексей Иванович, садясь за стол.
Он сидел рядом с Наташей и ее Жан-Пьером, или как его там. Это Коля Васильев отмечал пятилетний юбилей внучки. Алексей Иванович был без жены, потому что жены у него не было. На данном историческом отрезке.
– Ты пригласил танцевать официантку, – сказала Наташа.
– А ты презренная снобка! – Алексей Иванович подставил коньячный бокал официанту. – Смелее, юноша! Еще смелее! – сказал он. Официант налил почти доверху.
Снова заиграл оркестр. Алексей Иванович выпил, прошел сквозь танцующих и опять наткнулся на ту самую официантку. Она была удивительно хороша.
– Позвольте на маленький танец, – сказал он.
– Извините, я на работе.
– Сейчас, сейчас мы вас уволим, – сказал он, взяв ее за руку. – Я, как бы сказать, отчасти хозяин этого кабака. Типа акционер… Где ваш директор?
– Извините, – она отняла руку и улыбнулась. – В другой раз.
– Я вас подожду, – трезво и зло сказал он.
Алексей Иванович стоял на тротуаре. Был снег и холод. Хмель почти выветрился, но болела голова.
Она вышла наконец. Подошла к нему, остановилась.
– Поедемте, – сказал он.
– Вы даже не спросили, нравитесь ли вы мне, – сказала она.
– Я догадался, – сказал он.
– Куда едем? – спросила она.
– К вам, – сказал он.
У нее была однокомнатная квартира на улице Красного Маяка.
Она вышла в кухню. Он осмотрелся. Чисто и скромно. Сплошная IKEA. Книг мало и очень разные. «Экономикс», «Как вести переговоры», и вдруг «Письма Достоевского к жене» и вообще нечто странное: «Гаспар из тьмы». Бедная девочка с претензиями. Но какая красивая. Но все равно тоска.
Он сел на диван и подпер голову кулаками.
– Вы загрустили? – она вошла, она была в коротком халате. – Вы отпустили машину? – он кивнул. – Давайте я вам вызову такси.
Он поднял голову. Она была просто чудовищно хороша.
– Ну нет! – он встал и обнял ее.
– А хочешь, я на тебе женюсь? – спросил он ранним утром.
– Спасибо, – сказала она. – Вы просто замечательный. Но я подумаю.
– Боишься?
– Я, в общем-то, не совсем официантка, – сказала она. – У меня договор с журналом «Бастард». Я пишу очерки о профессиях.
– Ага, – сказал Алексей Иванович. – Конечно. Журналистка инкогнито. И дочь банкира, да? Зачем ты унижаешься? Что плохого быть официанткой?
Она встала, взяла со стола его мобильник, нашла номер, нажала кнопку.
– Ты что делаешь?! – он приподнялся на локте и тут же услышал из мобильника громкий Наташин голос: «Люся! С ума сошел, звонить в семь утра?!»
– Мама, это не он, это я. Возможно, я выйду замуж. Поступило такое предложение.
«Налей ему полстакана, и пусть спит!» – раздалось в мобильнике.
Она нажала отбой.
– Я отзываю свое предложение, – сказал Алексей Иванович. – Извини.
– Вы ее до сих пор любите? – спросила она.
– Не знаю, – сказал Алексей Иванович. – А как тебя зовут?
сон на 23 января 2012 годаБез Пахомыча никак
Под утро приснился смешной сон.
Как будто я иду в театр. Спектакль называется «Бах». Про композитора. По афише видно, что спектакль очень длинный и многолюдный. Три действия. Человек сорок действующих лиц.
Но не в том дело.
А дело в том, что я сажусь на свое место – в ложе бельэтажа – и вижу, что рядом устраивается пьяноватый старик. Он напевает и матерится, ерзает и скрипит креслом. Достает банку пива и чипсы. Делает глоток, громко икает, хрустит чипсами, шелестит пакетом.
Еще в ложе сидит какая-то дамочка. Она шепчет: «Боже, он нам испортит весь спектакль!»
Уже второй звонок.
Я выхожу в коридор. Спускаюсь по лестнице в фойе. Навстречу – двое мужчин в одинаковых пиджаках с петличками.
– Здесь есть охрана? – спрашиваю я.
– Мы охрана, а что случилось?
– Тут пьяный, – говорю я. – Матерится и поет.
– Ну, а что мы можем поделать? – говорят они наперебой. – Человек купил билет. Что, мы его прямо вот так возьмем и выведем? Так нельзя. Это незаконно. Да и вообще он сейчас заснет тихонечко, и всё.
В общем, убеждают меня, что ничего страшного.
Я иду назад.
Прохожу мимо двери с надписью «Дирекция». Слышу разговор:
– Пересадите его в другую ложу! А то он еще полицию вызовет!
Понимаю, что разговор обо мне.
Останавливаюсь, прислушиваюсь.
– А у нас финал второго действия еще совсем сырой!
– Да, да, без Пахомыча никак. Пересадите этого скандалиста, живо.
Скандалист – это я. Пахомыч – это пьяный старик.
И тут я все понимаю.
Финал второго действия у них не готов. Актеры ролей не знают, и вообще. Поэтому в нужный момент Пахомыч вывалится из ложи с громкими матюгами. Охрана начнет его ловить, дамы начнут визжать – а тем временем закроется занавес. И после антракта начнется третье действие, как ни в чем не бывало…
Я вспомнил, что где-то читал:
В XIX веке некоторые не слишком великие виртуозы поступали так.
Нанимали специальную барышню. Как бы восторженную поклонницу.
И вот, когда в рапсодии Листа приближался самый технически сложный пассаж, она заламывала руки, шептала:
– Он гений!
Вскрикивала и падала в обморок.
Все вскакивали. Вытаскивали ее в проход. Обмахивали веерами.
Музыкант, разумеется, прекращал играть.
Когда девушку приводили в чувство и под руки выводили из зала, он продолжал.
Но уже немножко с другого места.
После сложного пассажа.
когда бы любовь и надежду связать воединоНичего общего
– Как жизнь, Надежда Петровна?
Надежда Петровна – наш техник-смотритель.
Встретились сегодня у лифта.
– Да разве это жизнь? – она махнула рукой. – Мучение, а не жизнь. Вот я, например, как всегда, в ту субботу все вымела, полы вымыла – он же сам ничего не делает, как ни проси, как ни объясняй, – потом обед сготовила на четыре дня. Котлет нажарила, супу целую кастрюлю. Оставила на плите, он даже в холодильник не поставил. Так и протухли.
– Почему протухли? – не понял я.
– Да потому что он их в холодильник не поставил! И к телефону не подходит, три дня. На четвертый день прихожу – господи. Дверь отперта, темно, он лежит на полу, совсем пьяный. И голодный. А котлеты на плите нетронутые. Уже душок пошел. И суп прокис. Я говорю: «Ты чего?» – а он только стонет. Ногу сломал, говорит. Ну, я скорую вызвала. Отвезли. Не перелом, слава богу. Повязку положили и назад. Вот теперь бегаю к нему утром и вечером…
– Надежда Петровна, – спросил я. – А это вообще кто?
– Как кто? – обиделась она. – Муж, кто!
– Погодите, – я совсем запутался. – Но вы, значит, отдельно живете?
– Ну да!
– А… а почему?
– Да это ж бывший муж! – засмеялась она. – Мы три года как в разводе.
– Ага, – сказал я. – Понятно. То есть он от вас ушел и запил?
– Он? От меня? – обиделась Надежда Петровна. – Да я сама его выгнала, нужен он мне, бездельник, пьяница. Два года выгоняла, между прочим. Мы уже в разводе были, а он все не хотел съезжать. Хотя у него своя квартирка есть. Однокомнатная. Он ее сдавал. У меня жил, а свою квартиру сдавал, ловкий какой! Я этих денег не видела, кстати. Жильцы ее со