Но из всех шагов, предпринятых политиками, что стремились спасти честь Европы на той неделе, самым любопытным и, если угодно, честным оказалось текстовое сообщение, полученное мною в «черное воскресенье», за сутки до закрытия банков.
Жест Макрона
Эммануэль Макрон, министр экономики Франции, написал мне в воскресенье, 28 июня, около 18 часов, чтобы сообщить, что пытается убедить президента Олланда и вице-канцлера Германии, социал-демократа Зигмара Габриэля, найти приемлемое решение. «Не хочу, чтобы мое поколение несло ответственность за изгнание Греции из Европы», – писал Макрон.
Я не медлил с ответом: «Спасибо. Просто напоминаю, что нам нужно соглашение с отсрочкой на дальнюю перспективу и гарантия того, что ситуация не повторится через несколько месяцев».
Эммануэль согласился, переговорил со своим президентом и снова связался со мной. «Стабильность является ключевым фактором, это несомненно», – написал он, а затем предложил встретиться в Афинах на следующий день: мол, он прилетит инкогнито, и мы втроем, считая Алексиса, пообедаем и заключим сделку между Афинами, Берлином и Парижем.
После полуночи, когда мы носились как угорелые, готовясь к закрытию банков, Эммануэль опять вышел на связь: президент Олланд собирается утром сделать заявление и объявить о возобновлении переговоров. «Согласится ли Алексис прибыть в Париж в понедельник вечером или во вторник утром?» Я намекнул, что все-таки встречаться лучше в Афинах – положение дел в Греции настолько критическое, что Алексис не в состоянии покидать страну.
«Понятно, – отписался Эммануэль. – Я готов приехать. Уверен, мы втроем найдем выход… Завтра постараюсь убедить президента. Мы должны добиться успеха!»
Испытывая глубокую признательность, я набрал следующий текст: «Всегда знал, что мы с вами понимаем друг друга. Но непросто будет найти решение, которое окажется приемлемым для нас и устроит Вольфганга».
В понедельник, 29 июня, в день своего тайного визита в Афины, Эммануэль позвонил и попросил, чтобы Алексис связался с президентом Олландом – во-первых, подтвердил свою готовность к встрече, а во-вторых, выразил согласие принять Макрона в Афинах в качестве представителя французского президента. Я проинформировал Алексиса, объяснил, что нам выпал счастливый случай, и премьер-министр сказал, что немедленно созвонится с Парижем. Но через час раздосадованный Алексис уже спрашивал меня: «Что вообще происходит? В канцелярии Олланда ответили, что понятия не имеют о поездке Макрона в Афины, и переключили нас на Мишеля Сапена. Янис, вам не кажется, что нас водят за нос?»
Я перезвонил Эммануэлю, и его объяснение меня шокировало: «Окружение Олланда не хочет, чтобы я ездил в Афины. Они служат, скорее, Берлину, чем нашему правительству, и явно перехватили звонок Алексиса. Если не сложно, дайте мне его личный номер мобильного. Через час я буду на Елисейских Полях, побеседую с Олландом и попрошу его позвонить Алексису напрямую».
Минуло несколько часов, но Олланд так и не позвонил Алексису. В итоге я написал Эммануэлю: «Как я понимаю, все по-прежнему? Вашу поездку отменили?»
Удрученный Макрон подтвердил, что его, образно выражаясь, посадили на цепь сам президент и окружение Олланда. «Поверьте, Янис, я все равно постараюсь вам помочь», – пообещал он. Я поверил; мне ли было не понять, как он себя сейчас чувствует?
Через три месяца после моей отставки, в октябре, Эммануэль пригласил меня в свое министерство, пускай я лишился официального статуса. При встрече он сказал, что на саммите, еще перед неудачной попыткой выступить посредником, он доказывал (опираясь на мои выкладки), что сделка, которую «Тройка» уготовила Греции, является современной версией Версальского договора. Меркель услышала эти слова и, как утверждал Эммануэль, велела Олланду не подпускать Макрона к процессу переговоров с Грецией. Чары Меркель оказались мощными именно настолько, насколько можно было вообразить.Чисто греческий фарс
Для министерства финансов одновременно нелепо и летально лишиться поддержки центрального банка страны. На той жуткой неделе, когда мы изо всех сил старались растянуть на максимальный срок скудные запасы ликвидности, вдруг выяснилось – только представьте! – что министр не в курсе, сколько именно средств остается в системе. А тот факт, что Банком Греции руководил человек, фактически устроивший банковскую лихорадку и не скрывавший своего восторга в ночь перед закрытием банков, заставлял подозревать, что министру намеренно не сообщали реальный объем средств в резервах.
Проведя оперативное исследование, в котором мне помогал Джефф Сакс, я обнаружил любопытную, пусть и бесполезную в данный момент информацию: в системе находилось не только больше средств, чем сообщал Банк Греции – там нашлось 16 миллиардов евро с баланса ЕЦБ (в филиалах Банка Греции по всей стране). Видимо, ЕЦБ учел уроки предыдущего кризиса, когда летом 2012 года пришлось возить в Грецию банкноты грузовыми рейсами из Франкфурта. Чтобы не тратиться впредь на организацию еще сотни авиарейсов, ЕЦБ решил на всякий случай нарастить объемы наличности на местах.
В тот день, прибыв, как обычно, в Максимос, я застал Алексиса в его кабинете в компании Алекоса Флабурариса, министра без портфеля, который опекал нашего премьера и, можно сказать, по-отечески его наставлял. По заведенному порядку я доложил премьер-министру обо всем, что имело значение, сообщил в первую очередь о том, с какой скоростью банкоматы освобождаются от запасов денег. Также я упомянул о найденных 16 миллиардах евро.
Глаза Алексиса засверкали.
– Что?! У нас есть 16 миллиардов евро, а мы до сих пор не перекинули их в банки и не развезли по банкоматам?
Я объяснил, что мы не можем притронуться к этим деньгам. Их конфискация окажется равносильна краже.
– Послушайте, Янис, – возмутился Алексис, – если мой ребенок голодает, а денег не осталось, у меня есть моральное право украсть пакет молока. Разве здесь другая ситуация?
– С каких пор левые включили грабежи в свой арсенал? – спросил я в ответ.
Флабурарис ринулся защищать своего протеже.
– Мы имеем полное право взять эти деньги, чтобы покончить со страданиями народа! – провозгласил он.
Между тем к нам успел присоединиться еще один министр, лидер левой платформы СИРИЗА Панайотис Лафазанис, идеологический противник членства в еврозоне и страстный сторонник «Грексита». Он пожелал узнать, о чем речь.
Алексис и Флабурарис объяснили, что я отыскал на счетах Банка Греции «лишние» 16 миллиардов евро. Флабурарис прибавил, что они с Алексисом, в отличие от меня, уверены: ситуация оправдывает заимствование этих денег, которые в настоящее время лежат без дела в государственной казне. Я, в свою очередь, попытался всех успокоить и объяснить, учитывая отношение Лафазаниса к «Грекситу», каковы реальные варианты развития событий.
Если мы хотим остаться в еврозоне, сказал я, нам нельзя конфисковывать деньги ЕЦБ. Если, с другой стороны, мы хотим выйти из еврозоны, то с этими деньгами и вправду можно сделать кое-что полезное – и не прослыть при этом ворами: можно «национализировать» 16 миллиардов евро, пометить банкноты специальными чернилами, чтобы они перестали считаться евро, и назвать эти деньги новыми драхмами; затем они попадут в банкоматы и станут использоваться в качестве новой валюты. Далее нам придется извиниться перед Марио Драги, объяснить, что мы угодили в чрезвычайную ситуацию, и попросить его оценить бумажную стоимость 16 миллиардов евро, чтобы впоследствии мы могли компенсировать потери ЕЦБ.
Также я не преминул повторить, что, с моей точки зрения, нам не следует делать ничего подобного. Вместо этого мы должны внедрять электронную систему параллельных платежей, разработанную моей командой. Эта система расширит наше пространство финансового маневра в рамках еврозоны, пускай даже мы в конечном счете достигнем справедливого соглашения с «Тройкой»; а если соглашение все же подписать не удастся, у нас появится время на передышку. В самом крайнем случае, если будет реализован сценарий «Грексита», система ляжет в основу новой цифровой национальной валюты.
Естественно, Лафазанису понравилась идея воспользоваться 16 миллиардами евро ЕЦБ в качестве новой драхмы, и мы согласились, что при таком варианте Европейскому центробанку надо компенсировать производственные издержки. Впрочем, поскольку убедить Алексиса в необходимости «Грексита» никто не сумел, рассуждения оставались сугубо умозрительными. Что касается самого премьер-министра, он вскоре забыл об этих 16 миллиардах евро – но продолжал сопротивляться внедрению системы параллельных платежей, как и обещал Драгасакису несколькими днями ранее.
Спустя несколько месяцев консервативная газета из стана «Тройки» опубликовала материал, опиравшийся на ложные, клеветнические слухи: дескать, Лафазанис призывал взять штурмом хранилище Банка Греции, арестовать Стурнараса и похитить деньги ЕЦБ. Более того, в материале глухо намекали, что и я был причастен к этому заговору. Цель публикации была очевидна – очернить любого, кто звал народ на референдум и убеждал голосовать «против», а Алексиса, напротив, выставить разумным человеком, который «прозрел» в последний миг и спас Грецию от жуликов в собственной партии. Тот факт, что именно Алексис с Флабурарисом первыми заговорили о разграблении хранилищ Банка Греции, не привлек внимания общественности.
Глядя в пропасть: товарищи в ретроспективе
«Если долго смотреть в бездну, бездна начнет смотреть на тебя»[315]. Это мрачное изречение Ницше отлично передает мои ощущения, которые возникали, когда я, так сказать, вглядывался в души своих товарищей. После академической карьеры, где успех зависел преимущественно от собственных усилий, я оказался на передовой политической войны – и попал в зависимость от товарищей, охранявших фланги и тыл. Догадаться, о чем они думают, понять, готовы ли они прикрывать мою спину или нет – это было, пожалуй, труднейшее из всех дел, что мне выпали.