В своей записке, предназначавшейся только для глаз Алексиса и Паппаса, я в завершение указал, какой реакции следует ожидать от ЕС и МВФ, а также от местной греческой олигархии. Конечно, ядовитой враждебности. Пускай эти два предложения идеально соответствуют намерениям по восстановлению Греции (и, следовательно, по максимальному погашению невыплаченных долгов), они будут восприняты как смертоносная отрава – и внутри Греции, и за ее пределами. Мой совет заключался в следующем:
Что надлежит делать Афинам, если европейские официальные лица категорически отвергнут эти два предложения и будут настаивать на новых кредитах с прежними условиями?
Если правительство СИРИЗА не готово отказываться от каких-либо новых кредитов до тех пор, пока задолженность не будет эффективно реструктурирована, нет вообще никакого смысла побеждать на выборах. Разумеется, отказ от новых займов будет чего-то стоить. «Тройка» станет угрожать закрытием банков, то есть государству придется выплачивать зарплаты и пенсии в государственном секторе из собранных налогов. Это означает, что ваше правительство должно приготовиться к жестким и трудным переговорам, на протяжении которых государству предстоит жить строго по средствам (сокращая, если понадобится, самые высокие зарплаты и пенсии до устранения первичного дефицита), а операции с бумажными деньгами придется заменить дебетовыми картами, веб-банкингом и какими-то долговыми расписками от имени государства. Да, будет непросто, однако отчаянная борьба за восстановление суверенитета требует экстраординарных мер. Но есть и хорошая новость: если вы готовы выдвигать умеренные, разумные требования и одновременно отказываться от новых кредитов на прежних условиях (причем всерьез!), ЕС и МВФ наверняка сядут за стол переговоров – иные действия обойдутся им слишком дорого, как в финансовом, так и в политическом плане.
Я прекрасно знал, что с 2010 года на любое предложение, связанное с реструктуризацией долга, «Тройка» реагировала негативно, поскольку иначе канцлеру Меркель пришлось бы сознаться в манипуляциях общественным мнением, которые стояли за разговорами о «спасении» Греции. Аналогичной реакции стоило ожидать и внутри страны. В представлении греческих банкиров моя кампания за реструктуризацию долга сводилась к ликвидации банков, ибо управление этими банками я предлагал передать институтам ЕС, а владение ими – европейским налогоплательщикам. Более того, за банками стоял целый политический класс, который привык получать крупные займы от своих приятелей-банкиров – без залога, гарантий и проверок. Не могу вспомнить, насколько хорошо Алексис осознавал последствия предложенной стратегии, но припоминаю, что подробно изложил ему, чего следует ожидать, если он примет мои рекомендации. Ожидать следует открытой войны. Неудивительно, что он не спешил со мною соглашаться.
– Вы советуете мне призывать к тому, чтобы отдать греческие банки иностранцам? Как, по-вашему, я скажу это своим товарищам по СИРИЗА? – спросил меня Алексис уже позже, на собрании в штаб-квартире партии.
– Да, именно это вы и должны сделать, – ответил я.
Если ему нужно разумное соглашение в рамках еврозоны, объяснил я, тогда придется признать неприглядную истину: у греческого государства нет денег на спасение греческих банков. Ergo[61], единственный выход – либо «Грексит», когда будут разорваны все связи, либо продолжение долговой кабалы, наихудший из всех возможных сценариев; альтернатива одна – передача наших банков во владение европейцам. Фактически, прибавил я, это должно произойти в любом случае: бессмысленно говорить о калифорнийской или техасской банковской системах в зоне официального хождения доллара – и смешно предполагать, что возможны самостоятельные национальные банковские системы внутри еврозоны.
Алексис меня понял. Но это отнюдь не означало, что мое предложение ему понравилось. Ведь центральный комитет СИРИЗА по убеждениям своих членов естественно склонялся к идее национализации банков. Греческие СМИ наверняка истошно бы завопили: «Алексис отдает наши банки иностранцам!», а леваки из СИРИЗА осудили бы своего лидера за отказ от давнишнего крестового похода по переводу финансовой сферы под контроль государства. Заметив, как он ужаснулся при мысли о неизбежной склоке, я предупредил, что освобождение Греции неизбежно подразумевает появление могущественных врагов, и не просто тех, у кого есть политический императив сохранить страну в статусе долговой колонии, но и тех в составе СИРИЗА, кто хочет, чтобы он построил социалистический рай в еврозоне. Но это невозможно. Единственное, что возможно в рамках еврозоны, – это избавить Грецию от долговой тюрьмы. Чтобы добиться этого, он может лишь убедить большинство немцев в том, что они должны стать партнерами в нашем восстановлении, а не последовательными спонсорами нашей черной дыры. Они собираются вкладывать свои деньги в греческие банки, поэтому он должен предложить им доли в этих банках. Только тогда они ощутят собственную заинтересованность в возрождении Греции. Так, одним ударом он разрушит «треугольник греха».
Алексис улыбнулся. Он сказал, что вовсе не возражает против конфликта с банкирами, однако, не обладая хоть каким-то влиянием на коммерческие банки, действующие в Греции, попросту невозможно для правительства проводить конкретную отраслевую политику или реализовывать конкретный план реконструкции и развития. Да и центральный комитет СИРИЗА не согласится. Тут он был прав.
Изложите им все следующим образом, ответил я. Как истинные интернационалисты, как прогрессивные европейцы, мы заберем обанкротившиеся банки у коррумпированных греческих «пиратов» и передадим их простым людям Европы, чтобы сами граждане Европы могли вкладывать свои средства в эти банки. В настоящее время банки не способны обеспечить инвестиционный капитал, необходимый для восстановления и развития Греции, поэтому мы только выиграем, передав их, со всеми долгами, в чужие руки. Между тем, продолжал я, можно создать с нуля новый банк общественного развития, в котором разместить оставшиеся государственные активы Греции. Эти активы можно использовать в качестве залога для привлечения новых инвестиций на цели развития, быть может, в сотрудничестве с Европейским инвестиционным банком.
Алексису понравилась интернационалистская и прогрессистская составляющая моей идеи, но вот настолько ли, чтобы он сумел убедить в ее обоснованности центральный комитет СИРИЗА и заставил смириться с нею Драгасакиса? Дилемма, вставшая перед молодым партийным лидером, усугублялась множеством проблем, которые в конечном счете погубили наш план сражения весной 2015 года. Я прочитал это по лицу Алексиса в тот день в штаб-квартире СИРИЗА. С одной стороны, он понимал, что мое предложение – единственный путь к спасению в рамках еврозоны. Но с другой стороны, он не мог заставить себя пойти на разрыв с внутренним партийным истеблишментом.
Лично я был убежден, что мои предложения будут отвергнуты, и это был отличный предлог держаться на расстоянии от СИРИЗА. Пока Алексис оставался заложником внутренних заблуждений СИРИЗА, я твердо намеревался оставаться, так сказать, на обочине, давать советы и критиковать, если попросят, но активно в процессе не участвовать. Три дня спустя, 24 мая, я вздохнул с облегчением, прочитав речь Алексиса, где подробно излагалась экономическая политика СИРИЗА. Пропасть между тем, что они предлагали, и тем, что действительно могло быть достигнуто в рамках еврозоны, виделась непреодолимой. В течение часа я отправил длинное язвительное письмо Алексису и Паппасу, отмечая многочисленные логические несуразности в их посулах избирателям, а также приложил свою оценку умений Драгасакиса составлять внятные и убедительные экономические программы[62].
Невразумительные публичные заявления Алексиса, развязанная греческой олигархией истерия против СИРИЗА и неприкрытые угрозы канцлера Меркель в адрес греческих избирателей, готовых поддержать левых, в совокупности обеспечили тот результат выборов, который оставил Алексиса в оппозиции[63]. Я был одновременно обрадован и опечален: радовался, что он снова попал в парламент и сможет продолжать борьбу, а печалился оттого, что Подкормистан 2.0 теперь, скорее всего, утвердится на долгий срок стараниями нового коалиционного правительства, пляшущего под дудку «Тройки»[64].
Последние дни дружбы
С Яннисом Стурнарасом мы сблизились вскоре после того, как я вернулся в Грецию из Австралии. Это случилось в 2000 году: я ушел из Сиднейского университета ради профессуры в Афинском университете, где Стурнарас числился профессором экономики[65]. У нас сложился неофициальный квартет экономистов-академиков: мы двое, старший профессор Георгос Кримпас и Николас Теокаракис, великолепный ученый и верный друг. Кримпас был для Стурнараса и Теокаракиса наставником, учил их еще студентами, а меня воспринял как нового ученика. Я сменил Кримпаса на посту директора отделения политической экономии: все мы четверо преподавали и развивали эту дисциплину.
Стурнарас работал в университете на неполную ставку, поскольку числился правительственным экспертом при той администрации ПАСОК, при которой Греция вступила в еврозону. Более того, в период переговоров о вступлении в зону евро в 1990-х годах, когда Берлин всячески обхаживал Грецию, Стурнарас занимал пост председателя группы экономических советников, важного органа министерства финансов, и использовал свое положение, чтобы убедить Берлин и Брюссель в готовности Греции к введению евро[66]. Когда Греция наряду с другими европейскими странами перешла на единую валюту в 2000 году, премьер-министр от ПАСОК вознаградил Стурнараса работой в Коммерческом банке Греции, где Яннис стал председателем правления и генеральным директором[67]. Именно на этом последнем этапе его карьеры мы впервые встретились.
Несмотря на свой напряженный график, Стурнарас исправно выполнял обязанности преподавателя – и делал это искренне и с радостью. Наши взгляды на экономические перспективы страны принципиально различались, как и политические воззрения, однако его приверженность университету и теплые личные отношения заложили основу для дружбы. Когда я поступал в международную докторантуру, Стурнарас поддержал мою заявку, уп