Алексис и Паппас утвердительно закивали, но Драгасакис, как я мысленно отметил, отреагировал уклончиво, обронил лишь, что важно оставаться в рамках законности – что было, разумеется, вполне очевидно. Его уклончивость укрепила мои подозрения. Тем не менее, все трое как будто одобрили мои идеи. Однако я ощущал необходимость лишний раз проговорить вслух наши общие цели.
– Во-первых, приоритетом является реструктуризация долга. Во-вторых, первичный профицит бюджета должен составлять не более 1,5 % государственного дохода при полном отказе от новых мер жесткой экономии. В-третьих, предполагается масштабное снижение ставок НДС и корпоративных налогов. В-четвертых, ведется стратегическая приватизация при сохранении прав работников и стимулировании инвестиций. В-пятых, создается банк развития, который станет использовать оставшиеся государственные активы в качестве залога для активизации внутренних инвестиций, а его дивиденды будут направляться в государственные пенсионные фонды. В-шестых, мы передаем акции банков и управление ими Европейскому союзу и одновременно учреждаем государственный «плохой банк» для работы с необеспеченными банковскими кредитами, дабы предотвратить массовую экспроприацию предприятий малого бизнеса фондами-стервятниками.
Все согласились, на сей раз с большей убежденностью.
Но я еще не закончил. Мне требовалось их согласие на предложенную мной стратегию переговоров с ее ключевым сдерживающим фактором, то есть с угрозой сократить наши вложения в облигации SMP, и с системой параллельных платежей, посредством которой мы могли бы выиграть время, если все-таки произойдет закрытие греческих банков. Я перечислил эти условия, и партийцы единодушно все подтвердили.
Настал черед последнего, наиболее насущного вопроса.
– Добиться справедливого договора возможно в единственном случае – если мы не будем блефовать против «Тройки». Все это сознают?
Драгасакис уточнил, что конкретно я имею в виду. Ему вправду непонятно или это, так сказать, тактическая амнезия? Одолеваемый сомнениями и беспокойством, я не стал огрызаться и снова повторил тот же довод, который не стал приводить с нашей первой встречи:
– Не будет блефом выступить с заявлением о намерениях, если вы всерьез собираетесь так поступить, что бы ни предприняла другая сторона.
Алексис меня понял:
– То есть мы не должны подписывать договор, даже если нам пригрозят «Грекситом». Правильно?
Я подтвердил его правоту. Нет ни малейшего смысла ввязываться в жесткие переговоры с наиболее могущественными кредитными организациями мира, если мы не стремимся к обеспечению стабильности страны в рамках еврозоны, если не станем избегать действий, ставящих такое соглашение под угрозу, но не дадим понять однозначно и честно, что между капитуляцией (новым сроком в долговой тюрьме) и «Грекситом» предпочтем последнее.
– Все согласны? – снова спросил я.
– Еще бы! – ответил Алексис. Ему принялся многословно вторить говорливый Паппас. Драгасакис промолчал, только устало улыбнулся в знак согласия. В общем, мне выразили поддержку и одобрение.
Теперь настала моя очередь решать.
Да или нет?
Наступил момент истины. Мне сделали предложение, от которого так и подмывало отказаться. Риски, с ним связанные, выглядели существенными и ясными. Я уважал Алексиса и был готов поверить в него, но события 2012 года, вкупе с тем фактом, что недавно он «забыл», нарушив нашу договоренность у Камня, привлечь меня к составлению салоникской программы СИРИЗА, давали более чем достаточно причин сомневаться. Как сказала Даная после моего возвращения в Остин, меня эксплуатировали, видя во мне расходный материал: «Если ты обеспечишь достойную сделку, они примажутся к славе. А если нет, обвинят во всем тебя».
Будучи посторонним и для СИРИЗА, и для истеблишмента, я был идеальной мишенью нападок «Тройки», греческого истеблишмента, лоялистов СИРИЗА и простых партийцев; моя фигура отвлекала их от Алексиса и его присных. Я не возражал побыть мишенью; такова участь министров финансов – отводить удар от премьер-министров и кабинетов. Это было бы достойным уделом, но только в том случае, если наши договоренности будут соблюдаться и если все поймут, что не нужно ввязываться в битву, коль не намерен сражаться до конца, каким бы тот ни был. Лично я был готов, а вот другие… На этот вопрос у меня не было достаточного количества фактов для ответа.
Вдобавок я столкнулся с этической дилеммой. Вправе ли я отклонить предложение Алексиса? Будущий премьер-министр предлагал мне, что называется, доказать делами свои слова – реализовывать стратегию переговоров и программу экономических реформ, за которые я ратовал со стороны с тех самых пор, как Греция угодила в долговую кабалу. Сократ говаривал, что праведной жизнью живет тот, кто ни о чем не жалеет на смертном одре. Как я буду себя чувствовать в старости, рассказывая, как отвернулся от открывшейся возможности?
Вот бы посоветоваться с Данаей, подумалось мне. Но нас разделяли тысячи километров, а после долгого обсуждения в гостиной квартиры Алексиса от меня ждали решения здесь и сейчас. Поэтому я решился. Но все-таки счел необходимым выдвинуть последнее условие: сперва я хочу избраться в парламент. Не хотелось становиться очередным «внепарламентским» министром финансов наподобие Стурнараса и его преемника[98].
– Янис, вы же раньше не участвовали в выборах! – возразил Алексис. – У вас нет штаба и инфраструктуры, а выборы совсем скоро. Кроме того, вы живете в Техасе!
Паппас предложил компромисс: меня можно включить в список мест в парламенте, выделяемых лидеру партии[99]. Алексис ответил, что, возможно, разумнее вписать мое имя в низ партийного списка, среди «почетных» членов; это не позволяет претендовать на место в парламенте, но сигнализирует об уважении со стороны СИРИЗА.
Я был непреклонен.
– Не пойдет. Либо я получаю прямой мандат электората, не поблажку от руководства партии, либо отказываюсь от работы. – Дело было вовсе не в принципах. – Коли мне предстоит сидеть лицом к лицу с Вольфгангом Шойбле в Еврогруппе, с этим опытным политиком, который десятилетиями пользовался поддержкой своего народа, нужно ощущать за собой тысячи голосов. В противном случае мне может не хватить необходимой легитимности.
– Но что, если вас не выберут? – не сдавался Алексис.
– Тогда станет ясно, что люди не хотят, чтобы я представлял их интересы в Еврогруппе. Все просто! Технократы, обсуждающие экономические проблемы от имени невежественных масс, – поистине омерзительная картина, я не желаю для себя подобного статуса.
– В каком округе вы хотите избираться? – уточнил Драгасакис.
– В Больших Афинах. Я голосовал там с юных лет, так что выбираю их. – Слова будто сами слетели с моего языка.
– Большие Афины – очень непростой округ, Янис. Вы уверены? – спросил Алексис.
– Уж какой есть, – ответил я.
В большинстве избирательных округов Греции выбирают более одного члена парламента. Большие Афины – крупнейший в стране избирательный округ, где числится более 1,5 миллиона зарегистрированных избирателей, а в парламенте их представляют 44 из 300 депутатов. Признаюсь, я отчетливо сознавал, что в том же округе будут избираться Паппас и Драгасакис[100].
Оценив мою решимость, Паппас вынес положительный вердикт.
– Он легко изберется, – сказал он, положив конец обсуждению (но не моим тревогам).
Их нежелание видеть меня в рядах СИРИЗА было вполне объяснимо. Сопротивление моему избранию в парламент было очевидным; я даже спрашивал себя, насколько моя полезность для Алексиса пропорциональна моей политической, так сказать, автономии. Впрочем, в равной степени могло быть и так, что Алексис просто беспокоился, поддержат ли меня избиратели в день голосования. Именно эта мысль – и наша договоренность – удерживали меня от отказа играть в политические игры, несмотря на море сомнений.
Когда мы шли к входной двери, Алексис задумчиво произнес:
– Вам потребуется команда для подготовки к возможному изгнанию Греции из еврозоны. Начинайте работать над этим в ближайшее время.
– Конечно, Алексис, – откликнулся я. Так состоялось рождение плана, впоследствии известного как «План X», к которому следовало прибегнуть, только если и когда Берлин и ЕЦБ используют собственный «план Z», подталкивая Грецию к обрыву «Грексита»[101]. – Но знайте, что лучший и единственный способ сохранить место в еврозоне в долгосрочной перспективе – это заставить кредиторов умерить аппетиты и одновременно показать нашу непреклонную решимость применить стратегию сдерживания, если они попытаются нас раздавить.
Алексис кивнул в знак согласия. Утомленный Драгасакис слабо улыбнулся и попросил держать его в курсе. Я пообещал так и делать.
Хроника предсказанной западни
Время понеслось вскачь в конце ноября в 2014 году. Мы с Данаей незамедлительно начали планировать переезд обратно в Афины в конце января, чтобы успеть к возможным выборам в марте. Однако у премьер-министра Самараса был другой план.
Восьмого декабря он объявил о подготовке к президентским выборам, причем первое – по существу, ритуальное – голосование хотели устроить всего через девять дней, 17 декабря, второе, тоже ритуальное голосование – 22 декабря, а третье, решающее – 27 декабря[102]. Услышав об этом, я предположил, что Самарас рассчитывает каким-то образом получить голоса, необходимые для следующих двух лет пребывания в правительстве. Иначе зачем ему устраивать голосование, которое способно сократить срок его полномочий на два месяца?
На следующий день я начал сомневаться в своей теории. 9 декабря министр финансов Греции обратился к Еврогруппе с просьбой о двухмесячном продлении второго кредитного соглашения, срок которого истекал 31 декабря 2014 года. Почему речь шла только о двух месяцах, если «Тройка» ранее предлагала полугодичное пролонгирование? Если Самарас располагал нужным числом голосов и мог продержаться на своем посту еще два года, ему следовало бы просить, по крайней мере, о шестимесячном продлении кредитной линии, прежде чем выходить в парламент с проектом третьего «спасительного» соглашения, по условиям «Тройки». С какой стати он вздумал укорачивать собственную веревку? Единственное объяснение, пришедшее мне на ум, заключалось в том, что веревку он режет не для себя, а для нас.