[110] 1720-х годов, а также облигации кабинетов Невилла Чемберлена и Уинстона Черчилля времен Великой войны, были погашены британским казначейством только в конце 2014 и в начале 2015 года. Я предложил следующее: правительство выпускает новые бессрочные облигации той же номинальной стоимости, что и облигации на балансе ЕЦБ, и с небольшой процентной ставкой, но без истечения срока действия или погашения. Эти облигации затем будут переданы ЕЦБ, который аккуратно занесет их в свои активы ценных бумаг вместо облигаций SMP; на них будут капать проценты, что позволит Марио Драги выказать уважение уставу центробанка, ибо греческий долг формально не будет списан и даже не уменьшится.
Что касается крупнейшей доли долга, по двум кредитам от налогоплательщиков Европы, я предложил другой обмен. Текущие долговые обязательства перед «спасительницей»-Европой следует обменять на новые облигации греческого правительства с тридцатилетним сроком погашения, опять-таки равные по стоимости нынешней задолженности (то есть без ревизии), но при соблюдении двух условий: во-первых, ежегодные платежи должны быть приостановлены до тех пор, пока государственный доход не перешагнет конкретное пороговое значение; во-вторых, процентная ставка должна быть увязана с темпами роста греческой экономики[111]. Тем самым наши кредиторы станут настоящими партнерами Греции в ее восстановлении и получат стимул дожидаться возвращения вложенных средств.
Эти предложения по обмену долга, представленные до выборов, станут основой фактических предложений кредиторам Греции после того, как я окажусь на министерском посту. Они были умеренными и политически приемлемыми для кредиторов, поскольку не подразумевали прямых сокращений долга. Еще они сообщали общественности и потенциальным инвесторам, что ЕС принимает на себя новую роль: уже не сурового кредитора несостоятельного государства, а партнера в развитии Греции, поскольку его доходы будут пропорциональны росту номинального дохода Греции. Этих предложений было вполне достаточно для того, чтобы вызвать приток инвестиций в страну, остро в них нуждавшуюся. Они покончили бы с греческой рецессией, и плоды победы пожинали бы все, за единственным исключением тараканов, что множились в грязи, вызванной длительными страданиями народа.
Ни один из чиновников ЕС или МВФ не посмел критиковать логику этих предложений. С какой стати? Как заметил исполнительный директор одного из крупнейших инвестиционных банков Америки: «Вы предложили им сделку, которую мог бы придумать адвокат банкротов с Уолл-стрит». Вот именно. Понадобилось избрать в Афинах радикальное левое правительство, чтобы Брюссель, Франкфурт и Берлин начали прислушиваться к умеренным предложениям по поводу долга; это ли не свидетельство того коллективного помешательства, в которое впал Европейский союз с началом финансового кризиса в Европе.
Однако в январе 2015 года я ни на секунду не верил в то, что неоспоримая логика и очевидная умеренность моих предложений убедят наших кредиторов. Как я говорил Алексису в 2012 году, любое наше предложение, противоречившее греческой программе «Тройки», встречалось с неприкрытой агрессивностью и оборачивалось угрозой закрыть наши банки. Логика, похоже, не имела никакого значения. Взаимные экономические выгоды никого не интересовали. Кредиторы не желали возвращать вложенные средства. Для них был важен собственный авторитет, собственная власть, на которую покушалось левое правительство маленькой страны, чей успех на переговорах о новом кредитном соглашении был величайшим кошмаром кредиторов, ибо он мог стать примером для других европейцев, страдавших от того же самого кризиса и той же иррациональной политики.
Скромные, разумные, технически обоснованные предложения по обмену долга были важны, но к ним все не сводилось. Требовалось, еще до того, как пересечь порог министерства финансов, сообщить другой стороне, чего будет ей стоить ее агрессия; что в тот самый миг, когда они примутся закрывать греческие банки, я прибегну к нашему ключевому средству сдерживания и введу систему параллельных платежей, как мы неофициально договорились с руководством СИРИЗА. С этой целью я сделал заявление в январе 2015 года, в ходе интервью Би-би-си.
Мой совет следующему министру финансов [Греции] таков: если ЕЦБ пригрозит закрыть национальные банки страны, нужно немедленно отреагировать на это обесцениванием греческих облигаций на балансе ЕЦБ. Они по-прежнему действуют согласно греческому законодательству, поэтому ЕЦБ придется судиться с Грецией в греческих судах, а не в Лондоне или Люксембурге. Одновременно министру следует внедрить платежную систему, которая будет функционировать параллельно банкам, дабы создать привязанную к евро внутреннюю ликвидность и, что важнее, позволить экономике работать даже при закрытии банков по указанию ЕЦБ.
Как мне было суждено узнать позднее, мое сообщение услышали. Войска выстроились перед боем[112].
Глава 5
Не давая погаснуть свету[113]
Чем ближе становились выборы, тем сильнее меня одолевало чувство сопричастности – в странной комбинации с ощущением собственного одиночества. На улицах, на партийных заседаниях, в такси и в штаб-квартире СИРИЗА, где мы встречались с Алексисом и остальными членами команды, я ощущал солидарность, товарищество, сочувствие и огромную поддержку. Но, глубоко внутри себя, я сознавал, что остаюсь, так сказать, институционально изолированным, что мои ресурсы невелики и что в целом я сам по себе. Прежде я никогда не избирался в парламент, никогда не состоял в какой-либо партии, а предыдущие три года прожил в Остине; вследствие того у меня попросту не было опоры на родине, как справедливо подметил Алексис.
Мои коллеги, стремившиеся войти в правительство, располагали секретарями, водителями, личными кабинетами и важными связями. Я же обладал всего-навсего моральной поддержкой Данаи, мотоциклом и нашей квартирой у подножия Акрополя; в этой квартире я давал интервью, проводил встречи, из нее вел блог и занимался всеми вопросами предвыборной кампании. Как-то мне позвонили из штаба СИРИЗА и сообщили, что по закону от кандидата в депутаты требуется открыть специальный банковский счет, на который будут поступать взносы на кампанию и с которого станут финансироваться все расходы на нее. Я открыл счет, так как это полагалось сделать по закону, однако он пустовал, поскольку я не добивался и не получал никаких взносов, не нанимал помощников и ничего не тратил на рекламу. Моим единственным средством агитации являлся личный блог на греческом языке, который я вел самостоятельно, на бесплатной блог-платформе, в дополнение к уже существовавшему блогу на английском языке, – не более того.
Пускай у меня не было необходимости в типовых атрибутах стандартной политической кампании по собственному избранию, перспектива оказаться во главе министерства финансов без своей команды изрядно беспокоила. Ведь это означало, что придется целиком полагаться на чиновников, которые прежде хранили верность Подкормистану, и на дополнительный персонал, предоставленный – исключительно с благими помыслами – Драгасакисом и партийным штабом. Поэтому я использовал несколько недель в преддверии выборов на то, чтобы собрать лучшую, насколько позволяли возможности, команду сторонников.
Дабы определиться с фигурой на пост заместителя министра финансов (это ключевая должность, в обязанности которой входит надзор за казначейством), я выпил кофе с Алекосом Пападопулосом, бывшим министром финансов от ПАСОК, человеком 1990-х, с которым водил знакомство уже много лет, доверял его суждениям – и считал его единственным министром финансов Греции, действительно следившим за финансовым «пульсом» страны в срок пребывания у власти. Алекос оставался убежденным противником СИРИЗА, но по-человечески меня поддерживал и пообещал подумать над кандидатурой. Той же ночью он прислал мне эсэмэс с именем Димитриса Мардаса; раньше я не слышал об этом человеке, но мой опытный друг рекомендовал его как весьма способного управленца. На следующее утро я позвонил Мардасу и сделал тому предложение, которого он никак не ожидал[114].
Еще более важным виделся пост председателя совета экономических консультантов. В еврозоне главы правительств не способны достичь реальных результатов без тесного сотрудничества и лояльности министров финансов, которые представляют соответствующие страны в Еврогруппе. А сами министры финансов не в состоянии добиваться успехов в своей деятельности без не менее тесных отношений с главами советов экономических консультантов при министерствах (эти фигуры представляют соответствующие страны в так называемой рабочей группе Еврогруппы). Предположительно, именно они обеспечивают подготовку заседаний Еврогруппы, но на самом деле это своего рода теневой «кабинет», формирующий планы и политику «Тройки».
Выяснилось, что Драгасакис заполнил эту вакансию (от моего имени) еще прежде, чем я ступил на греческую почву. Он выбрал Йоргоса Хулиаракиса, тридцатилетнего экономиста, который преподавал в Манчестерском университете, а затем очутился на службе в центральном банке Греции. «Это умный парень, он готовит почву для нас, неофициально сотрудничая с советом экономических консультантов», – поведал мне Драгасакис, когда мы встретились в первый раз после моего возвращения в Грецию, за несколько недель до выборов. Мой близкий друг Вассилис, с неизменным скептицизмом воспринимавший все шаги Драгасакиса, не одобрил эту кандидатуру, но я откровенно порадовался тому, что кто-то уже действует заблаговременно.
После встречи с Хулиаракисом я проникся к нему расположением, несмотря на его очевидное стремление избегать чрезмерно тесного сотрудничества и на не менее очевидную склонность прятать, как говорится, тузов в рукаве. Мои опасения почти окончательно развеялись, когда он рассказал, что в магистратуре Афинского университета его наставниками были два прогрессивных профессора-интеллектуала – экономисты, дорогие моему сердцу, в том числе мой близкий друг и коллега Николас Теокаракис, член академического «квартета», что сформировался сразу же после моего прихода в университет в 2000 году (в этот «квартет», напомню, входил также и Стурнарас)