это 24 % национального дохода. Даже если «Тройка» перечислит нам все деньги по второму кредитному договору, нам не будет хватать 12 миллиардов евро. Для страны, лишенной возможности заимствований у частных инвесторов, страны с пустой казной и нищим населением необходимость погашения этого долга означала одно: придется выскребать до дна резерв пенсионных фондов, муниципалитетов, больниц и коммунальных служб, одновременно идя на поклон к «Тройке» и выпрашивая новые подачки, с обязательством выжать последнее из наших пенсионеров, муниципалитетов, больниц и коммунальных служб, дабы вернуть эти средства кредиторам. Разве что лоботомия могла убедить меня в том, что подобное – в интересах нашего народа.
В день голосования люди подходили ко мне на улице, хлопали по плечу и заставляли обещать, что я не откажусь от предвыборных лозунгов. Мы поддерживаем вас, но не вздумайте повернуться к нам спиной; если вы так сделаете, мы вас уничтожим. Таково было общее настроение.
Партнеры за гранью приличий
Пока Алексис строил планы по составу своего кабинета, я пытался сократить число наших потенциальных врагов. Гленн предложил мне привлечь на нашу сторону ряд частных финансовых воротил. Он назвал две причины такого шага: во-первых, им причиталась весьма малая толика греческого долга, поскольку этим кредиторам почти все оплатили за счет «спасительного» кредита (фактически частным лицам теперь принадлежало всего 15 % государственного долга); во-вторых, эти люди разбирались в арифметике и явно соглашались с основными моими аргументами. Почему бы не попробовать посотрудничать с этими богатыми и могущественными людьми, обладающими хорошими связями? Зачем вступать с ними в конфронтацию? Гленн посоветовал сделать, так сказать, шаг навстречу, заявить, что мы не видим ни малейшей необходимости проводить какую-либо дальнейшую реструктуризацию той части греческого государственного долга, которая находится в руках частных инвесторов. Поразмыслив, я кое-что поправил в этом тексте – сказал не просто, что мы не видим необходимости, но что мы категорически против подобных действий.
Между тем, насладившись короткой паузой на размышления, я был вынужден присоединиться к дискуссиям о составе правительства. Если мы не получим рабочего большинства, придется создавать правящую коалицию. Но кто окажется нашими партнерами? Если исключить партии, которые правили страной до сих пор и обрекли Грецию на кабалу, оставались только коммунисты – их коалиция нисколько не интересовала – и, конечно, фашисты из «Золотой зари», а также еще два варианта.
Первым виделась либерально-социалистическая центристская партия «Река» (Το Ποτάμι) во главе с журналистом, с которым мы с Данаей поддерживали дружеские отношения и для новостного сайта которого я написал сотни статей. Словом, с персональной точки зрения это была самая подходящая партия; ее ключевыми фигурами являлись люди, которых я знал и с которыми хорошо ладил. Но имелась одна серьезная загвоздка: они целиком и полностью поддерживали действия «Тройки».
Договаривайтесь настолько жестко, насколько вам угодно, скажут они мне, но даже не смейте задумываться о том, чтобы прервать сотрудничество с ЕС. А я им отвечу, что нет смысла входить в переговорную, если ты не готов ее покинуть… Нет, коалиция с «Рекой» представлялась стратегическим самоубийством и была, по сути, бессмысленной. «Тройка» будет знать, что в тот момент, когда они дадут отмашку на закрытие банков, «Река» порвет с нами, а меня осудят в парламенте за то, что я спровоцировал разрыв с кредиторами.
Впрочем, руководство СИРИЗА и Алексис, в частности, уже определились с выбором. Я сознавал их правоту, однако сама идея такой коалиции вызывала у меня тошноту. Алексис заключил сделку с Паносом Камменосом, лидером «Независимых греков». Основатель партии занимал пост младшего министра от «Новой демократии» в предыдущих правительствах, но в 2011 году, воздам ему должное, проголосовал против технократической коалиции во главе с бывшим вице-президентом ЕЦБ (миссия этой администрации заключалась в продавливании через парламент второго «спасительного» кредита). Изгнанный из «Новой демократии» за свой поступок, Камменос вместе с несколькими другими перебежчиками основал партию «Независимые греки». Не побоюсь отметить, что созданная ими партия могла родиться только в охваченном тоской и безумием Подкормистане. Она яростно сопротивлялась всякому кредитованию и в этом отношении стояла левее социалистов из ПАСОК, «Реки» и консерваторов «Новой демократии», но в области социальной политики и в сфере международных отношений занимала ультраправые позиции, декларируя национализм, тонко завуалированный расизм, интенсивный сексизм и гомофобию.
Как будто этого было недостаточно, Камменос имел привычку обвинять политиков, которые ему не нравились, во множестве грехов без всяких оснований – поневоле вспоминаются антисемитские теории заговора, где мелкие истины нагромождаются ради сотворения большой лжи. Вряд ли он проникся ко мне добрыми чувствами, когда я, в ответ на обвинения в адрес Георгиоса Папандреу и его семьи, дал показания на успешных слушаниях по их иску о клевете против него[141]. Мысль о работе в составе кабинета, где будет числиться и Камменос, не доставляла никакого удовольствия.
Алексис объяснил свое решение о коалиции с Камменосом просто и лаконично. Нам пришлось выбирать, сказал он. Можно было быстро и безболезненно сформировать коалиционное правительство с «Независимыми греками», а Камменоса назначить министром обороны при условии, что он не станет вмешиваться в какие-либо решения, касающиеся переговоров с кредиторами или социальных вопросов; в этих решениях приоритет за прогрессивной повесткой СИРИЗА. Или можно было вступить в длительные переговоры с «Рекой» и в итоге сформировать правительство, которое «Тройка» способна свергнуть в любой момент.
– Проблемой независимые не будут, – заключил Алексис.
Как показали последующие месяцы, Алексис оказался прав. Камменос и его коллеги сдержали слово и полностью поддерживали нас в ходе переговоров. Более того, когда мы с ним в первый раз встретились, Камменос вовсе не выказал враждебности. Наоборот, он обнял меня, обратился ко мне с уважительными словами и посулил безоговорочную поддержку моей стратегии. Признаюсь, что прагматическая необходимость примириться не ослабила моего отвращения к той комбинации национализма и ксенофобии, которая характеризовала идеологию наших партнеров, и к их архаической приверженности идее неразрывной связи между церковью, армией и государством. Из всех вопросов, которые иностранные журналисты задавали мне после выборов, тяжелее всего, мучительнее всего было отвечать на вопросы относительно этого непростого союза.
«Умей мечтать, не став рабом мечтанья…»[142]
Около 8 часов вечера 25 января 2015 года мы узнали, что выиграли с солидным запасом. Спустя несколько часов стало ясно, что нам не хватает всего двух мест для абсолютного большинства в парламенте[143]. Улицы греческих городов заполнили ликующие толпы.
Прежде чем присоединиться к празднику, я решил написать два сообщения в блоге – благодарность на греческом языке моим избирателям и исполненное надежды послание на английском языке для всего мира. В первом тексте я рассказал о своей недавней встрече с Ламбросом: «Когда я войду в двери министерства финансов, то буду думать о его словах. Не о спредах, не о доходности казначейских облигаций, не о составлении меморандума по взаимопониманию с «Тройкой». Нет, я буду думать о словах Ламброса». Что касается людей за пределами Греции, озадаченных нашей победой, для них я составил послание с цитатами из Дилана Томаса:
Сегодня народ Греции подарил вотум доверия надежде. Люди воспользовались урнами для голосования ради великолепного торжества демократии, ради того, чтобы положить конец кризису, который питает сам себя, который унижает достоинство греков – и кормит наитемнейшие силы Европы.
Сегодня народ Греции отправил весточку солидарности северу, югу, востоку и западу нашего континента. Это простая весть о том, что время отрицания кризиса, время поиска виновных и тыканья пальцами завершилось. Настала пора возродить идеалы свободы, рациональности, демократического процесса и справедливости на том самом континенте, который их когда-то сотворил.
Греческая демократия сегодня отказалась далее уходить безропотно во тьму. Греческая демократия отказалась гасить свой свет[144].
Обретя наш демократический мандат на власть, мы призываем народы Европы и всего мира присоединиться к нам во имя общего и устойчивого процветания.
Меня часто спрашивают, как я справлялся с невероятным стрессом последующих дней и месяцев. Что ж, я, как правило, объясняю, что уже 9 января, в тот день, когда объявил о желании баллотироваться в парламент от Больших Афин, я написал и подписал заявление об отставке, только без даты. В своем блоге я признавался:
Я никогда не собирался участвовать в предвыборных игрищах. С самого начала кризиса я надеялся на открытый диалог с разумными представителями разных политических партий. Увы, кредиты сделали этот открытый диалог невозможным… Теперь, когда я кинул свою шапку на ринг, мой самый большой страх заключается в том, чтобы не превратиться в политикана. В качестве противоядия от этого вируса я намерен написать заявление об отставке и хранить его при себе, в кармане пиджака, чтобы выложить на стол в тот самый миг, когда почувствую, что меня начинает тяготить обязательство говорить правду власти.
Двадцать пятого января, перед тем как мы с Данаей вышли из квартиры, чтобы присоединиться к празднику на улицах и попробовать прорваться сквозь ликующие толпы в штаб-квартиру СИРИЗА, я убедился, что это письмо лежит в моем нагрудном кармане. С того воскресного вечера я носил его с собой везде, куда бы ни шел, будь то встречи в Максимосе, совещания в министерстве финансов или переговоры с Еврогруппой и Вольфгангом Шойбле. Присутствие этого клочка бумаги дарило мне утешение и ощущение свободы. Но, как и все свободы, эта стоила дорого: наиболее проницательные из моих противников чувствовали мою свободу и ненавидели меня за нее.