Когда нас с Евклидом провожали к выходу, трое или четверо влиятельных персон из Сити, которые присутствовали в зале, подошли и поздравили с удачным выступлением.
– Сами увидите завтра по поведению рынков, – сказал один из них, крепко пожимая мне руку.
– В иных обстоятельствах я бы уже сочинял отчет в ЦК и рекомендовал отправить тебя в ГУЛАГ, – пошутил Евклид.
– Товарищ, я буду счастлив, что меня ссылают в ГУЛАГ за порочащие связи с правыми, если мы добьемся своего – и если ты пообещаешь навещать меня время от времени, чтобы я вспоминал это выражение ужаса на твоем лице прямо сейчас! – ответил я.
Вечером нас повезли на ужин в резиденцию нашего посла в Лондоне. Среди гостей были Норман Ламонт и Дэвид Марш, а также мой надежный американский сторонник и советник Джефф Сакс, прибывший прямиком из Хитроу. Я был рад видеть его. Еще одним гостем оказался Реза Могадам. Он работал на «Морган Стэнли», но, как и Джефф Сакс, раньше трудился на МВФ. Что важнее, всего год назад он занимал в фонде должность Поула Томсена. Наше общение получилось весьма познавательным. Он подтвердил все, что я говорил о греческой программе с 2010 года – грубую ошибку МВФ, ввязавшегося в «спасение» Греции, бездушие «Тройки», а также единственное основание, по которому МВФ и ЕС нас душили: у них не нашлось мужества признать, что они ошибались. Как я сказал, обращаясь к Евклиду, который слушал, одно дело, когда так говорят левые, и совсем, когда те же слова изрекает тот, кто реализовывал программу «спасения» Греции всего несколько месяцев назад.
За кофе и напитками я прикинул, возымели ли результат мои дневные предложения. Лондонские финансисты, политики-тори, влиятельные журналисты и бывшие члены МВФ – все они, казалось, разделяли мою точку зрения. Да, мы были левым правительством, но просили мы только о том, чтобы в средоточии европейской власти хоть отчасти возобладал здравый смысл.
Тем вечером освещение в прессе моих визитов в Париж и Лондон выглядело достаточно позитивным. В сообщении Би-би-си говорилось: «Экономист, ставший министром финансов и стремящийся пересмотреть колоссальные долговые обязательства Греции, говорит, что его приоритетом является благополучие всех европейцев, и исключает новые кредиты… По его словам, греки «похожи на наркоманов, жаждущих следующей дозы. Правительство хочет покончить с этой зависимостью»[180].
Что ж, мы как будто достигли намеченной цели. Но, выключая свет, чтобы поспать несколько часов перед вылетом в Рим, я продолжал размышлять о том, что принесет следующее утро. Восстановится ли Афинская фондовая биржа? Я отчаянно нуждался в поддержке денежных рынков, в сигнале инвесторам и другим правительствам ЕС – у нас есть все необходимое для волны оптимизма; оставалось лишь надеяться, что ЕС и МВФ осознают: от сделки с нами лучше будет всем – им в том числе.
Неудобное достижение
В 8 часов утра, после первой чашки кофе, мне позвонили с весьма неожиданным известием: мой план переформатирования греческого долга получил восторженное одобрение Института Адама Смита (АСИ), научного центра, созданного в 1977 году, принимавшего участие в разработке неолиберального проекта Маргарет Тэтчер и олицетворявшего, как мне казалось, все, против чего я выступал, проживая в Великобритании. Заявление сотрудника АСИ Ларса Кристенсена гласило:
Задача Европейского центрального банка – обеспечить номинальную стабильность в экономике еврозоны. ЕЦБ не должен помогать правительствам и банкам. К сожалению, снова и снова в последние шесть лет ЕЦБ приходится спасать государства еврозоны. Как следствие, ЕЦБ неоднократно выдавал кредиты (вместо реализации монетарной политики), чтобы избежать дефолта стран еврозоны… При увязывании долгов Греции перед ЕС и ЕЦБ с номинальным ВВП страны, как предложил Варуфакис, государственные финансы Греции окажутся менее уязвимыми перед провалом монетарной политики в еврозоне. Канцлеру казначейства Джорджу Осборну следует активнее поддерживать этот план Варуфакиса, поскольку он сулит снижение издержек на проведение жесткой денежной политики ЕЦБ и уменьшает опасность возникновения еще одного крупного кризиса в еврозоне[181].
Конечно, мое предложение имело смысл: обмен непогашенного долга на облигации развития в сочетании с борьбой против налоговых уклонистов и умеренным профицитом бюджета был, скорее, мечтой либертарианца, а не левака. Как я говорил накануне финансистам Сити, одним из показателей глубины кризиса евро является тот факт, что радикальное левое правительство выдвинуло либеральные, по существу, предложения по его решению.
Заявление АСИ вдохновляло, но как отреагировали рынки? Ответ едва не заставил меня завопить от восторга! Заголовок новостной ленты «Блумберг» дарил надежду.
Греческие акции сходят с ума.
Стоимость греческих акций взлетела во вторник на фоне ожиданий урегулирования долгового противостояния между новым радикальным правительством Греции и его кредиторами. По состоянию на 15:12 по Гринвичу (10:12 по восточному времени) общий индекс афинской фондовой биржи вырос на 11,2 %. Эта новость пришла после того, как новый министр финансов Греции Янис Варуфакис рассказал в интервью «Файненшл таймс», что его правительство не будет требовать списания 315 миллиардов евро (237 миллиардов фунтов или 357 миллиардов долларов) внешнего долга, а предлагает обменять греческий долг на два новых типа облигаций развития.
Я тут же позвонил в Афины и получил подтверждение хороших новостей. Фондовая биржа не просто выросла на 11,2 %; что важнее, акции греческих банков поднялись в цене на 20 с лишним процентов, а тысячи вкладчиков понесли обратно деньги, которые прятали под матрацами. Разумеется, достижение было сиюминутным, но это отнюдь не умаляло его значения: оно демонстрировало, что нашим призывам к реальным реформам и разумной реструктуризации долга внемлют и рынки, и граждане страны.
Пришло время лететь в Рим.Итальянский совет
Из римского аэропорта Фьюмичино в министерство финансов Италии меня сопровождали две полицейские машины и два мотоцикла с сиренами. Но мы все равно застряли в плотном римском трафике, и наш эскорт, к моему смущению, преуспел разве что в звуковом оформлении поездки, раздражая других участников дорожного движения. Полицейские не столько делали дело, сколько шумели – и этим напоминали правительство Матео Ренци.
Пьер Карло Падоан, министр финансов Италии и бывший главный экономист ОЭСР, во многом типичный европейский социал-демократ: он симпатизирует левым, но не готов, что называется, раскачивать лодку. Он знает, что ЕС в своей нынешней конфигурации движется в совершенно неправильном направлении, но готов настаивать лишь на незначительных корректировках общего курса. У него хватает знаний и опыта, чтобы правильно диагностировать хроническую болезнь еврозоны, однако он желает возражать главным врачам Европы, которые уверяют, что лечить нечего. Коротко говоря, Пьер Карло Падоан – убежденный инсайдер.
Беседа вышла вполне дружеской и полезной. Я объяснил суть своих предложений, а Падоан дал понять, что понимает, к чему я клоню; не высказал ни слова критики, но и поддержку не выразил. К его чести, он объяснил, почему: когда его назначили министром финансов несколько месяцев назад, Вольфганг Шойбле принялся нападать на него при каждой доступной возможности – преимущественно на заседаниях Еврогруппы. К тому времени, как мы встретились, Падоану удалось наладить отношения с Шойбле, и он не собирался рисковать этим контактом ради Греции.
Я поинтересовался, как ему удалось обуздать враждебность Шойбле. Падоан ответил, что спросил Шойбле – мол, скажите, что нужно сделать, чтобы завоевать ваше доверие. Оказалось, что требуется провести «реформу рынка труда» (кодовое обозначение урезания прав трудящихся, когда компаниям становится проще увольнять работников с небольшим или нулевым вознаграждением и нанимать людей, менее защищенных социально, на более низкую зарплату). Стоило Падоану протолкнуть соответствующий законопроект через парламент Италии – что сказалось на политической репутации правительства Ренци, – министр финансов Германии прекратил свои нападки.
– Почему бы и вам не попробовать что-то подобное? – предложил Падоан.
– Подумаю, – сказал я. – В любом случае спасибо за совет.
Саботаж центрального банка
На следующее утро, в среду, 4 февраля, я поставил будильник на телефоне на 4 часа утра. Вскоре после пробуждения я уже летел во Франкфурт, где первым мне предстояло встретиться с другим итальянцем, Марио Драги, председателем правления Европейского центрального банка.
Улицы Франкфурта были покрыты черной наледью, а свинцовое небо, казалось, вот-вот обрушится на крышу автомобиля. Поутру и при такой погоде окрестности новой башни ЕЦБ смахивали на строительную площадку, ко входу нам пришлось добираться по грунтовой дороге. У дверей нас с Евклидом встретили несколько служащих, вместе с которыми мы на экспресс-лифте поднялись на верхний этаж. Новизна ощущалась повсюду, вид из больших стеклянных окон дарил облегчение от запаха краски.
В зале заседаний собрались высшие чины ЕЦБ. Бенуа Кере, с которым я познакомился в Париже несколькими днями ранее, единственный дружески мне улыбнулся. Марио Драги выглядел озабоченным, а двое представителей Германии в правлении банка, Петер Прэт и Сабина Лаутеншлегер, поздоровались крайне сдержанно. Все они сели с одной стороны длинного стола, напротив меня; Евклид сел рядом со мною, слева. За спинами руководства ЕЦБ открывался вид на Франкфурт. Меня пригласили открыть обсуждение заявлением о намерениях.
Помня, как важно быть кратким, я начал свое выступление с обрисовки приоритетов нашего правительства и намерений относительно кредитной программы, а затем, уложившись менее чем в десять минут, наметил последовательность действий: реструктуризация долга на основе его обмена (финансисты всего мира, напомню, сочли этот шаг разумным и правильным), стабильный первичный профицит бюджета в размере 1,5 %, создание банка развития вместо поспешных распродаж, учреждение государственного «плохого» банка для борьбы с невозвратными банковскими кредитами, кардинальные реформы ряда рынков и так далее. В заключение я вручил Марио Драги свою неофициальную записку с изложением сути моего предложения по обмену долга.