Драги начал свой ответ с краткой речи о независимости ЕЦБ и его стремлении не играть в политику в ходе переговоров между моим правительством и другими государствами еврозоны, а также подчеркнул, что устав запрещает ЕЦБ «монетарное финансирование» через коммерческие банки.
– Должен сказать, что последние события в Греции ставят нас в трудное положение, – сообщил он мне дурную весть. – Сегодня состоится заседание правления, и велика вероятность того, что ваше обращение будет отозвано.
Обращение, о котором шла речь, позволило ЕЦБ предоставить нашим банкам ликвидность в обмен на «мусорные» гарантии[182]. Такое было возможно только с согласия Еврогруппы, то есть это было чисто политическое решение, равносильное «монетарному финансированию», вопреки всем декларациям Драги об обратном. Отзыв обращения являлся первым из двух шагов, необходимых для закрытия греческих банков; вторым должен был стать отказ в предоставлении экстренной финансовой помощи. Драги многозначительно воздержался от высказывания собственного мнения, просто предупредил меня, что не удивится, если большинство членов правления одобрит это решение.
В общем, вот так: всего несколькими приветственными словами Марио Драги намекнул на приверженность политике удушения, которую ЕЦБ и лично глава центрального банка Греции начали проводить еще до нашего избрания. Это был явный и рассчитанный акт агрессии.
Я начал свой ответ с выражения глубокого и искреннего уважения к усилиям Драги, с первых дней его председательства, спасти евро, не нарушая, насколько это возможно, устава и правил центробанка. Именно его искусное лавирование и балансирование позволило европейским политикам выиграть время, которое им потребовалось на то, чтобы собраться вместе, должным образом урегулировать кризис и тем самым ликвидировать поистине невозможные обстоятельства, в которых оказался ЕЦБ: он отвечал за спасение слабеющих экономик еврозоны, но при этом ему запрещалось использовать основные инструменты спасения, доступные любому обыкновенному центральному банку.
– Увы, политики не смогли толком использовать время, которое вы нам купили, верно? – спросил я. Лицо Марио выразило смущенное согласие.
Я продолжил:
– Вы проделали фантастическую работу по сохранению еврозоны, а также помогли удержать Грецию в зоне евро, особенно летом 2012 года. Сегодня я хочу попросить вас, чтобы вы продолжали делать то же самое следующие несколько месяцев, обеспечивая нам, политикам, время и пространство финансового маневра для заключения эффективного соглашения между Грецией и Еврогруппой. Это новое соглашение раз и навсегда положит конец греческому кризису, благодаря чему прекратятся покушения на независимость ЕЦБ и не понадобится нарушать устав банка ради Греции, а мы, политики, займемся исцелением ран нашей страны: принимая меры, сулящие устойчивое и реальное восстановление. К сожалению, слова останутся словами, если мы не заручимся вашей поддержкой.
Два дня назад я был в Лондоне, успокаивал нервы финансистов из Сити, старался посеять доверие и преодолеть негативный осадок «последних событий», о которых вы упомянули. Моя поездка принесла немалый успех. Как вам наверняка известно, Марио, вчера акции греческих банков и афинской фондовой биржи резко выросли. Мне кажется, что долг центробанка – помочь министру финансов укрепить этот импульс доверия со стороны рынков, а не растаптывать его. Если ЕЦБ сегодня отзовет наше обращение, это покончит с рыночным оптимизмом по итогам моей усердной работы в Лондоне.
Я ощутил, что Марио задело мое обвинение – дескать, он намеревается пойти против рынков, прибегая к бюрократическим уловкам. Он уведомил меня, что предпосылкой для отзыва обращения является реализация текущей кредитной программы; это его утверждение вылилось в вежливую перепалку.
– Ваше правительство не собирается выполнять условия нынешней программы, – заявил он, будто вторя Йеруну Дейсселблуму.
– Мы лишь пытаемся пересмотреть эти условия, чтобы программу можно было реализовать, – возразил я.
– В любом случае срок ее действия истекает 28 февраля.
– Отлично. Почему бы вам не подождать до следующего заседания Еврогруппы [запланированного на среду, 11 февраля], прежде чем вы отзовете наше обращение и похороните результаты работы, проделанной мною в Лондоне? Марио, мы получили власть, имея в запасе всего четыре недели на пересмотр программы. Это настолько мало, что просто смешно. Но сокращать мизерный срок на три недели по воле нашего центрального банка недопустимо.
– Поверьте, Янис, не имеет принципиального значения, когда именно мы отзовем обращение. Греческие банки фактически лишились своих капиталов. – Марио рассуждал так, будто идея отзыва была неким промыслом Божьим, а не измышлением людских умов.
Если точная дата не имеет значения, заспорил я, значит, нет необходимости принимать решение прямо сегодня.
– Почему бы не подождать до заседания Еврогруппы, всего несколько дней? Зачем крушить все, что я сделал в Лондоне?
Его ответ сводился к тому, что решение об отзыве исходит не от него лично (снова подразумевалось, что это какое-то влияние высших сил).
В этот миг я бы мог обвинить председателя центробанка Европы за стремление умыть руки и откреститься от важного решения, принятого правлением банка и грозившего уничтожить то, ради чего, собственно, существуют центральные банки, – доверие рынка. Но я этого не сделал, отчасти потому, что имелся небольшой шанс, что Драги выступал против отзыва обращения, но не сумел помешать этому случиться. Вместо того я сказал, что рассчитываю на него, надеюсь, что он сможет убедить правление не отзывать обращение и тем самым не поставит под угрозу вчерашнее «воскрешение» афинской фондовой биржи. Еще верю, прибавил я, что он поддержит мои предложения по реструктуризации долга.
– Я говорю об этом здесь, в ЕЦБ, поскольку именно в этом здании, а вовсе не в Брюсселе, сидят эксперты, способные понять и поддержать мои идеи.
Первым пунктом моей неофициальной записки было предложение обменять облигации на балансе ЕЦБ на новые бессрочные облигации греческого правительства. Это был щекотливый вопрос. Старые облигации, как мы оба знали, являлись основой моей стратегии сдерживания и ахиллесовой пятой Драги. Вздумай Греция в одностороннем порядке их списать, мы бы, по-видимому, покончили с программой количественного смягчения ЕЦБ. Мне было интересно, что скажет Марио.
Его тактика заключалась в том, чтобы отвечать уклончиво, отвергая идею обмена под предлогом недопустимости «монетарного финансирования», из чего следовало, что такой обмен невозможен. Я возражал: да, списание можно истолковать как косвенный способ монетарного финансирования, но суть моего предложения в том, чтобы обменять один вид облигаций (краткосрочные) на другой (бессрочные). Греческое правительство по-прежнему будет должно ЕЦБ 27 миллиардов евро, но вместо того, чтобы гасить эту сумму в течение нескольких лет, оно возьмет на себя обязательство производить регулярные и бесконечные, пусть небольшие процентные платежи ЕЦБ. Никакого списания, никакого монетарного финансирования.
– Нечто подобное авторы правил ЕЦБ не могли запретить просто потому, что они такой возможности не рассматривали, – заключил я.
Неожиданно мне на помощь пришел Бенуа Кере. Он сказал Драги, что мое предложение имеет смысл и от него не следует отмахиваться. Даже если ЕЦБ не хочет приобретать новые греческие бессрочные облигации в обмен на остаток старых, возможно, стоит задуматься о «триангуляции»: Европейский механизм стабильности (ESM), антикризисный фонд ЕС, может выделить 27 миллиардов евро ЕЦБ для выкупа старых облигаций, а Греция пусть выпускает новые бессрочные облигации номинальной стоимостью те же 27 миллиардов и передает их ESM. Я мгновенно оценил еще одно преимущество идеи Бенуа, состоявшее в том, что без греческих облигаций на балансе ЕЦБ (не важно, краткосрочных или бессрочных) Греция сможет претендовать на предстоящий раунд программы количественного смягчения Драги[183].
Быстро сменив тему, Драги пожаловался, что мои публичные комментарии о несостоятельности греческих банков затрудняют управление ими, особенно с учетом того, что правила ЕЦБ запрещают поддерживать на плаву неплатежеспособные банки. В ответ я указал, что обращение, о котором мы говорим, само по себе свидетельствует о неплатежеспособности греческих банков; зачем выдавать его за что-то иное? Проблема в том, что это временное решение стало постоянным в результате провала коллективных попыток справиться с причинами неплатежеспособности.
– Разумеется, наша задача сейчас заключается в том, чтобы разорвать объятия смерти, петлю обреченности между плохими банками, которые ЕЦБ вынужден поддерживать даже против своих правил, и государством-банкротом, в которое европейские налогоплательщики продолжают вкладывать все новые средства.
Лица Петера Прэта и Сабины Лаутеншлегер, сидевших слева от Марио, исказила гримаса – не потому, что мои слова казались им нелепостью, а потому, уверен, что сказанное перекликалось с их собственной критикой мер по «спасению» Греции и роли ЕЦБ в этих мерах. Прэт начал расспрашивать меня о приватизации. Я дал те же ответы, что и в Лондоне, обращаясь к финансистам Сити. Похоже, аргументация членов правления ЕЦБ вполне устраивала, а вот фактическое положение дел на местах в Греции разочаровывало (прямо-таки мои ощущения, как под копирку). После нескольких дополнительных вопросов и короткого заявления Евклида, чуть более агрессивного, нежели мое, встреча подошла к концу.
Когда мы уходили, Марио Драги присоединился к нам, и мы покинули зал заседаний вместе. Шагая по коридору, вдали от посторонних ушей, он попытался успокоить меня насчет возможного отзыва нашего обращения на заседании правления ЕЦБ во второй половине дня. Я не стал слушать.
– Марио, я буду думать, что лично вы несете ответственность за отзыв на следующий день после того, как я сумел поднять акции банков в цене на 20 %. Если так и случится, у нас будет первый в истории мировых финансов центробанк, который своими действиями испортил успех министра финансов в улучшении настроений на рынке.