[223].
Я сказал Дейсселблуму, что согласен на эти условия (но не стал уточнять, что для нас это мизерные уступки), если нам обеспечат то, что принципиально важно для нашего правительства – пространство для политического маневра. Государства-члены еврозоны, получающие деньги из Европейского фонда помощи (ЕФФС, позднее – Европейский механизм стабильности), подлежат «аудиту» каждые несколько месяцев. Такого аудита было не избежать, и мы всегда выражали готовность к его проведению в качестве условия желанного временного соглашения с ЕС. Но возникал вопрос на много миллиардов – по каким критериям будет проводиться аудит? Вольфганг Шойбле с великой вероятностью ответил бы, что по критериям соответствия МВ и текущей кредитной программы. Однако мне поручили добиваться того, чтобы новому греческому правительству вернули право участвовать в определении этих критериев, быть если не автором, то хотя бы их соавтором; мало того, меняя эти критерии, следовало покончить с нелепой политикой жесткой экономии, мешавшей Греции восстанавливаться. Если коротко, я заявил, что МВ (во всяком случае, те 30 % его положений, которые для нас неприемлемы) нужно заменить новым перечнем реформ, предложенных нашим правительством, а базовый показатель бюджетного профицита понизить с 4,5 % национального дохода до не более 1,5 %.
К моему большому удивлению, Йерун согласился. Что касается первичного профицита, он предложил заменить точную цифру (4,5 %) словами «значительный первичный профицит», показатель же в 1,5 % вынести на последующее обсуждение. Я сказал, что вместо слова «значительный» лучше употребить слово «соответствующий». Дейсселблум вновь согласился, и вскоре проект заявления был составлен.
Греческие власти представят первый список реформ, основанный на текущей договоренности, к концу понедельника 23 февраля. Международные институты проведут предварительную оценку их предложений, чтобы определить, являются ли указанные предложения приемлемыми в качестве отправной точки для возобновления сотрудничества. Далее перечень реформ будет дополнительно уточнен и согласован с институтами к концу апреля.
Если этот абзац попадет в окончательный текст итогового заявления, подумалось мне, можно будет смело говорить о победе слабейших стран еврозоны. Впервые правительству, стиснутому в удушающих объятиях программы «спасения», удастся выторговать право на замену составленного «Тройкой» «Меморандума о взаимопонимании» собственной программой реформ. Конечно, это лишь промежуточная победа, ведь для согласования повестки потребуется одобрение международных институтов, но все равно это гигантский шаг вперед, этакий аналог побега заключенного из одиночки, когда перепрыгиваешь через ограждение периметра и несешься к лесу.
Основной недостаток итогового заявления заключался в том, что оно не избавляло Грецию от необходимости срочно решать вопрос с ликвидностью. В ходе короткого разговора на заседании Еврогруппы я сказал Марио Драги, что при таких условиях у ЕЦБ нет ни малейших поводов отказываться от возобновления финансирования, что он должен отозвать угрозу закрыть греческие банки и позволить нам вернуться к нормальной жизни. Пока ЕЦБ разрешает греческим банкам покупать казначейские векселя по тому курсу, по которому покупки велись до нашего избрания (заодно, по подсчетам моей команды, добиваясь серьезной экономии), мы сможем продержаться – до конца июня, те самые четыре месяца, необходимые для подготовки нового долгосрочного соглашения. Мне советовали потребовать письменное обязательство от Драги. Другие корили меня за глупость, потому что я этого не сделал.
Те же самые люди, не исключено, назвали бы меня болваном, потребуй я и вправду письменное обязательство от Марио, поскольку в этом случае непременно возник бы очередной тупик. Если опираться на правила ЕЦБ, его председатель не вправе подписывать такие обязательства. Смысл временного перемирия состоял в том, чтобы выиграть время на поиски точек соприкосновения. Потому вместо конкретики мы опирались на формулировки, достаточно двусмысленные для того, чтобы удовлетворить обе стороны и не выдать сохранявшихся разногласий. В тот момент для достижения хоть какого-то прогресса следовало избегать ненужной принципиальности. Евклид напомнил мне дипломатический термин, авторство которого часто приписывают Генри Киссинджеру: «конструктивная двусмысленность». Наши текущие усилия вполне характеризовались этим термином.
Белый дым: соглашение от 20 февраля
Заседание Еврогруппы 20 февраля 2015 года, всего за восемь дней до даты закрытия греческих банков, было самым простым из всех, в каких мне довелось участвовать. Это заседание оказалось образчиком лицемерия, а еще подтвердило, что канцлер Германии способна перехватить власть над Еврогруппой, пускай ненадолго, у человека, который обычно контролировал эту структуру, – у ее собственного министра финансов. Эммануэль Макрон, министр экономики Франции, прислал мне незадолго до начала заседания сообщение: он отобедал с Ангелой Меркель и надавил на нее по поводу сделки, приемлемой для обеих сторон. Также он сообщил, что Меркель дала Дейсселблуму прямое указание прекратить «греческую сагу», хотя бы временно, и принять наконец заявление.
На любом другом заседании Еврогруппы, едва слово предоставлялось министрам-участникам, отправлялся один и тот же ритуал. Во-первых, чирлидеры доктора Шойбле из числа министров стран Восточной Европы принимались состязаться между собой в том, кто из них «перешойблит», так сказать, самого Шойбле. Далее министры, представляющие ранее «спасенные» страны (Ирландию, Испанию, Португалию и Кипр), то бишь образцовые узники тюрьмы имени Шойбле, добавляли свои голоса к хору восхвалений в адрес Вольфганга, а затем вмешивался Шойбле лично, дополняя последними штрихами то полотно, которое рисовали под его непосредственным наблюдением. Увы, 20 февраля 2015 года все было иначе. Освободившийся по воле немецкого канцлера от чар Вольфганга Йерун Дейсселблум зачитал проект заявления, а затем дал слово мне, дабы я высказался в поддержку этого текста; я охотно это сделал, упомянул о важнейшем моменте европейской истории, моменте, когда европейские лидеры делом продемонстрировали, что демократия – не роскошь, доступная кредиторам и недоступная должникам, моменте, когда логика общих интересов и общих усилий восторжествовала над догмами, не подкрепленными экономической реальностью.
После моего короткого выступления Йерун открыл прения. Никто не спешил повернуть набок табличку со своим именем. Никто! Обычно присные Шойбле сразу начинали суетиться, а тут возникла неловкая пауза. Опасаясь гнева Вольфганга, «ручные» министры не смели поддерживать проект заявления, но и критиковать этот документ они не могли, раз уж его одобрила сама Ангела Меркель. Очутившись меж двух огней, все прятали глаза и хранили молчание. Нисколько не помогло то обстоятельство, что Марио Драги и Кристин Лагард тоже высказались за предложенный проект заявления (надо признать, с явной неохотой). Разве что предсказуемо возмутившийся Вольфганг неоднократно требовал, чтобы в заявлении упоминалось о реализации всех условий МВ и текущей кредитной программе – единственно возможной, по его словам. Однако Йерун стоял на своем.
В том, что Вольфганг будет упрямо отвергать такой проект заявления, сомневаться не приходилось изначально, но с каждым новым доводом против его голос становился все пронзительнее, а аргументы – все слабее. В конце концов я даже сбился со счета, сколько раз он вмешивался – думаю, больше двадцати. Единственными, кто его поддержал, были министр финансов Португалии, выступавший всего дважды, и мой сосед, испанец Луис де Гиндос, который подавал голос с десяток раз (несомненно, такое поведение отражало страх испанского правительства относительно того, что любой успех СИРИЗА вдохновит население страны голосовать за испанских левых, партию «Подемос», на предстоящих всеобщих выборах).
Ограничившись ролью наблюдателя в этом заочном столкновении между отсутствовавшей Меркель и вездесущим Шойбле, я поглядывал на экран телефона и вел переписку со своими товарищами. Встреча началась в 15:30; в половине девятого встревоженный Евклид поинтересовался, как обстоят дела и движется ли заседание к успешному завершению.
«Пока Вольфганг безнадежно одинок», – ответил я.
«Драги ослабляет петлю?»
«Официально не объявлял. Скоро с ним поговорю».
Алексис написал:
«СМИ сообщают, что у нас все хорошо. Будьте спокойны и терпеливы и не допускайте никаких изменений в тексте, вредных для нас».
«До сих пор все шло неплохо, – ответил я. – Вольфганг явно теряет контроль».
В 20:39 я известил Евклида и Алексиса о чрезвычайном событии: Вольфганг покинул зал, и вид у него был разъяренный.
Алексис не мог в это поверить.
«Рассказать прессе?» – уточнил он.
Впрочем, через несколько минут Вольфганг вернулся. Я встал, подошел к нему и сказал, что понимаю, почему он возражает, но следует признать, что временное соглашение по итогам заявления будет выгодным для обеих наших стран и позволит наконец прекратить затянувшуюся драму. Он сухо поблагодарил за сочувствие, но явно разозлился слишком сильно для того, чтобы прислушаться к моим словам.
В 20:56 Алексис захотел узнать новости.
Лагерь Шойбле не сдавался, хотя в этом лагере теперь остался только пиренейский «контингент», а выступал в основном Луис де Гиндос. Но Йерун отбивал все нападки.
«Голландец хорошо справляется», – написал я.
В 21:14 Алексис спросил, насколько велик шанс того, что германо-испанский альянс может сорвать подписание заявления.
Стараются изо всех сил, ответил я. Спустя несколько минут я сообщил, что Лагард высказалась в поддержку заявления. «Спасает вечер», – приписал я. Алексис порадовался, однако его, как и Евклида, беспокоил ЕЦБ. Пойдет ли Драги на попятную? Я ответил, что сначала мы должны подписать заявление. Затем я скажу Драги, что он обязан прекратить военные действия и вернуться к сотрудничеству. Будем последовательны.