– По мнению комиссии, этот список является достаточно полным, чтобы послужить основой для успешного завершения текущего этапа…
Зеленая метка, как и ожидалось. Я облегченно вздохнул. Но Домбровскис продолжал:
– Позвольте подчеркнуть, что… этот список не подменяет собой МВ, который по-прежнему считается легальной основой греческой программы.
Я было смутился, но быстро понял, что происходит: Вольфганг Шойбле оправился от унижения, пережитого три дня назад, и вновь подчинил своему влиянию Еврогруппу. В минувшие выходные, пока я старательно продумывал реформы на замену пунктам МВ, министр финансов Германии успешно переломил ситуацию в свою пользу – настолько успешно, что ему не пришлось ни инициировать дебаты, ни даже подавать голос самому, чтобы напомнить об МВ[228]. Слова Домбровскиса о том, что мой список не может заменить МВ, выдавали ход мысли Шойбле. Раз список реформ не заменяет МВ, то в этом списке вообще нет никакого смысла. Опять тупик, как на первом заседании Еврогруппы.
Может, Домбровскис действует в одиночку? Пьер Московичи, Марио Драги и Кристин Лагард своими выступлениями прогнали мою надежду.
– Мы считаем, в соответствии с решением Еврогруппы, принятым в прошлую пятницу, – сказал Марио, – что этот список не ставит под сомнение текущие договоренности и, следовательно, существующие обязательства правительства Греции в контексте «Меморандума о взаимопонимании».
«В соответствии с решением Еврогруппы в прошлую пятницу»? Лучший пример оруэлловского новояза сложно вообразить! И ведь это говорит, ничуть не стыдясь, председатель правления Европейского центрального банка, прекрасно знающий, что «воскрешение» МВ есть безусловное и вызывающее нарушение духа и буквы соглашения от 20 февраля.
Эстафету лжи от Марио Драги поспешно приняла Кристин Лагард.
– Могу лишь повторить и поддержать все те соображения, которые высказал Марио, – начала она. – Вопрос о завершении текущей программы не может ограничиваться списком реформ, которые представило греческое правительство, и я нахожу упоминание об МВ со стороны Марио весьма актуальным… Кроме того, будет, как мне кажется, полезно для всех, если Янис объяснит нам состояние финансов греческого правительства.
Значит, вот так. Я угодил в тщательно спланированную засаду. Сначала возмутительный разворот, а потом тонко завуалированная угроза.
– Полагаю, Янис должен ответить на вопросы, затронутые в выступлениях представителей международных институтов, – не преминул вставить Йерун. – Это действительно полезно для всех.
Я надавил на кнопку включения микрофона, поглощенный сумятицей в мыслях. Как мне реагировать на это шокирующее нарушение нашего недавнего соглашения? Подставить другую щеку или подобрать перчатку? Чтобы выиграть время для размышлений, я начал с рассмотрения малозначительных моментов, перечисленных Домбровскисом, Московичи, Драги и Лагард. С каждым словом мне становилось все хуже.
Согласиться с абсурдным допущением, будто соглашение от 20 февраля не обязывает заменить «Меморандум о взаимопонимании» списком запланированных нами реформ, – все равно что признать все без исключения условия и положения «Меморандума». То есть пожертвовать всем, за что мы боролись и чего достигли. Фактически смириться с требованиями Вольфганга Шойбле на первом заседании Еврогруппы с моим участием, со всем, на чем настаивал Йерун Дейсселблум, норовивший вцепиться мне в горло. По сути, это означало, что мы совершим непростительный поступок, предадим свой народ – тех, кто доверял нам в последнее время, а также «старую гвардию» вроде Глезоса и Теодоракиса, уже поспешивших осудить меня за капитуляцию. Теперь у них появится повод бросить это обвинение мне в лицо.
Рассуждая о приватизации и о финансовых целях, я старался осмыслить два варианта действий. Один подразумевал, что в финале телеконференции я вежливо сообщу, что греческое правительство отказывается от переговоров на уровне Еврогруппы, поскольку руководители международных институтов лишили эти переговоры содержательности своим стремлением вернуться к соблюдению всех условий «Меморандума о взаимопонимании». Второй вариант состоял в том, чтобы не разрывать отношения и попытаться оспорить предложенное толкование решения Еврогруппы от 20 февраля – и официально заявить, что греческое правительство категорически не приемлет подобную трактовку «Меморандума». Мы намерены действовать в соответствии с духом и буквой февральского решения.
Приближался момент истины. Мне предстояло сделать выбор самому, ибо рядом находился только Хулиаракис. Скажу не чинясь – это был труднейший выбор в моей жизни.
Mea maxima culpa[229]
На мой взгляд, было ясно, что разрыв отношений приведет к немедленному закрытию наших банков на следующее утро, в среду, 25 февраля 2015 года, ровно через месяц после нашей победы на выборах. Поскольку оставалось всего четыре дня до истечения кредитного соглашения по Греции, ЕЦБ, несомненно, готов предпринять такой шаг. Значит, сразу по завершении телеконференции мне придется бежать в Максимос с неутешительными новостями – и настойчиво убеждать премьер-министра немедленно инициировать наш план сдерживания. Тем самым мы назовем дату списания греческих облигаций на балансе ЕЦБ, объявим об электронной фиксации задолженностей через веб-сайт налоговой службы и о внесении поправок в закон, регулирующий деятельность центрального банка Греции. Трудное решение, но я должен его принять.
К несчастью, я ошибся и предпочел более мягкий вариант действий. Когда рассуждать далее о всяческих мелочах стало уже невозможно, я сказал следующее:
Представители всех трех международных институтов утверждают, что [наш] список реформ не является заменой МВ, что этот список есть не более чем дополнение к МВ… Как вам хорошо известно, понадобились целых три заседания Еврогруппы для осознания необходимости объединения условий кредитной программы с императивами нашего правительства. И мне – равно как и правительству – показалось, что мы готовы к новому старту… Мы будем настаивать на том… что сотрудничество с ЕС должно исходить из понимания, что список реформ нашего правительства является отправной точкой взаимодействия.
В ретроспективе понятно, что ход был неловким и робким. Да, я справедливо указал, что соглашение от 20 февраля приостановило действие МВ, а список наших реформаторских предложений должен считаться основой для дальнейших переговоров, мне следовало настаивать на общем подтверждении данного факта. Разумеется, такого подтверждения мы бы, скорее всего, не получили. Тогда пришлось бы закончить телеконференцию и тем самым спровоцировать разрыв Греции с ЕС. Но в ту пору я мыслил иначе и в своих рассуждениях опирался на три посылки, помешавшие мне поступить по-другому.
Во-первых, подтверждение условий «Меморандума о взаимопонимании» произошло сугубо в устной форме. Это подтверждение прозвучало на телеконференции Еврогруппы, по итогам которой не предполагалось никакого коммюнике и в компетенцию которой входило лишь утверждение нашего списка реформ. Единственным документом на бумаге оставалось заявление Еврогруппы от 20 февраля, где фигурировал список реформ, но где не упоминался МВ, а также шла речь о желательности переговоров относительно завершения политики жесткой экономии и о реструктуризации долга[230]. Иными словами, не хлопая, так сказать, дверью на телеконференции, я никоим образом не одобрял возвращение к условиям МВ в полном объеме.
Во-вторых, нашему правительству было всего двадцать семь дней от роду. Создание системы параллельных платежей, необходимой в случае закрытия банков, и вообще подготовка к тяжелым обстоятельствам попросту требовали больше времени.
В-третьих, любое мое решение о прекращении контактов с Еврогруппой в ходе этой телеконференции пришлось бы принимать без консультаций с премьер-министром и кабинетом в целом. Потому заявления министра финансов о том, что мы категорически не согласны с попытками восстановить действие «Меморандума о взаимопонимании», было пока достаточно. Правительство, объединенное и вдохновленное махинациями кредиторов, должно взять (и возьмет) на себя коллективную ответственность за определение точных сроков нашего выхода из переговоров.
Первые два соображения оказались обоснованными, а вот третье – нет. В противном случае то решение, которое я самостоятельно принял в ходе этой телеконференции, было бы утверждено. Прояви наша сторона стойкость и мужество, которых я от нее ожидал, и выбери она подходящий момент для нанесения ответного удара, мне не пришлось бы писать эти строки, исполненные сожаления о нереализованных возможностях. Увы, мы не выказали единства в борьбе против стремления «Тройки» возобновить действие «Меморандума о взаимопонимании». Мы продемонстрировали разобщенность, и нас в конце концов одолели.
Обладал ли я тогда объемом сведений, достаточным, чтобы предсказать такое развитие событий? Информации было немного, но, оглядываясь назад, я думаю, что ее, в принципе, хватало. Сговор между Хулиаракисом и Костелло, обнаружившийся благодаря проекту списка, должен был насторожить меня и предупредить о разногласиях между нами. Ослепленный собственным нежеланием рассматривать альтернативные варианты, я не мог себе представить, что действия моего заместителя могли быть вызваны чем-то иным, кроме недомыслия. Мне было удобно приписать этот инцидент «летаргии» Хулиаракиса и его забывчивости. Однако мною руководило и кое-что еще, нечто большее, нежели смутное нежелание впадать в паранойю – что-то вроде страха.
На пресс-конференции в ночь 20 февраля я назвал временное соглашение с Еврогруппой поворотным моментом в наших отношениях. Я ничуть не ошибся. Вольфганг Шойбле потерпел поражение в схватке и вынужден был отступить, отправился зализывать раны. Как отмечали Луис де Гиндос и Джефф Сакс, этот успех изменил ход игры. Наше правительство и греческий народ восприняли его как дар небес. Мы выиграли 120 дней относительного спокойствия и добились права вести переговоры по новой программе реформ, новым финансовым целям и реструктуризации долга. Таким моментом стоило насладиться. Прерви я телеконференцию 24 февраля заявлением о том, что все договоренности отменяются, что мечта о достойном компромиссе погибла, а банки закрываются немедленно, разочарование греков было бы сокрушительным. В общем, я не смог справиться с этой проблемой чисто психологически.