На протяжении бурного дня мы с Пьером обменивались посланиями и готовили совместное заявление с описанием нового проекта. В установленные сроки удалось уложиться. Нашей «Би Джиз» предстояло вот-вот появиться на свет. Я позвонил Николасу Теокаракису и попросил его собрать «войско» и на следующее утро прибыть в Брюссель готовым к бою. Также я позвонил Спиросу Сагиасу, который взял на себя заботы по приему технических специалистов «Тройки» в Афинах.
Сагиас справедливо опасался того, что, очутившись в Афинах, представители «Тройки» попытаются повести себя так, как вели раньше, однако Алексис оставался непреклонен: нельзя предоставлять им беспрепятственный доступ к нашим министерствам, пускай они к этому привыкли. Поэтому для «технарей» был забронирован целый этаж в афинском «Хилтоне» и зарезервирован конференц-зал в цокольном этаже отеля. Когда понадобится, сотрудники министерств и наши технические специалисты будут прибывать в «Хилтон» с документами, ноутбуками и переносными винчестерами, дабы утолить мнимый голод «Тройки» по данным и фактам (напомню, эти данные и факты становились им известными раньше, чем нам, поскольку они, по сути, контролировали ряд департаментов наших министерств).
Первая стычка произошла менее чем через двенадцать часов после прибытия вражеских «технарей»: Кристин Лагард сообщила моим секретарям, что представители МВФ в Афинах жалуются, будто их посадили в тюрьму в «Хилтоне», и боятся за свою безопасность. Дескать, правительство Греции не предоставило в их распоряжение никого из охранников. Я позвонил Рубатису, нашему главному разведчику, пообщался с ним, а потом снова позвонила Кристин. Она повторила свою жалобу, явно с чужих слов: представители фонда в Афинах озабочены уязвимостью миссии. Я объяснил, что на самом деле около трехсот полицейских в штатском и сотрудников секретной службы охраняют «Хилтон», о чем только что сообщил мне Рубатис. Никогда раньше, добавил я, миссию МВФ в Афинах не охраняли столь тщательно. Кристин было опешила, затем призналась, что хотела бы видеть полицейских в униформе.
– Почему? – спросил я. Внятного ответа не было. Не исключено, что причина жалобы заключалась в желании «Тройки» напомнить о себе греческому народу. Без кортежей и без эскорта с сиренами откуда грекам было знать, что «Тройка» вернулась? И это бы лишний раз напомнило всем, что они контролируют процесс.
С первого дня пребывания в Афинах представители «Тройки» норовили стереть то различие между политикой и технической стороной вопроса, о котором мы договорились с Пьером Московичи. Среди прочего они спрашивали у нас: «Как вы собираетесь преодолевать хронический дефицит бюджета пенсионных фондов с учетом демографической ситуации в Греции?» Безусловно, этот интерес был оправданным, однако он затрагивал политический выбор страны и выходил за рамки установления фактов или оценки текущего положения дел. А запросы информации оказались настолько объемными, что для подготовки отчетов и ответов потребовалась бы целая армия гражданских служащих.
При этом в брюссельской группе политические переговоры шли ни шатко ни валко вследствие применения знакомых тактик – обходных путей, уловок Пенелопы и исполнения, так сказать, шведского национального гимна. Справедливости ради отмечу, что наша сторона также оказалась причастной к фиаско, которым завершились эти переговоры. Перед Николасом Теокаракисом стояла непростая задача управления разрозненной командой, которая принципиально делилась на две части: на команду моих профессионалов (Елена Панарити, сотрудники банка «Лазар» и Гленн Ким) и на команду Хулиаракиса с его партийными аналитиками. Хулиаракис и его присные отказывались координировать действия с моей командой, опаздывали на общие собрания, уходили обедать или ужинать в разгар обсуждений и вообще вели себя столь высокомерно, будто являлись доверенными лицами премьер-министра. «Порой я ощущаю себя воспитателем в детском саду», – сетовал Николас в беседах со мной.
В отличие от них, пускай они не предлагали ничего по существу и пускай их единственной заботой было избегать любых дискуссий о реструктуризации долга, представители «Тройки» всегда приходили вовремя, держались заодно и не собирались уступать ни в чем. Николас рассказал, что при появлении Гленна Кима в зале заседаний Деклан Костелло снова запротестовал: «Мы не можем взаимодействовать с человеком, который занимается списанием долгов». Разумеется, Николас отстоял наше право подбирать команду по собственному усмотрению, но позиция Костелло подсказывала: они будут «белыми и пушистыми» с Хулиаракисом и его помощниками, но суровыми и колючими с Гленном, Николасом и Еленой; это было классическое использование принципа «разделяй и властвуй».
Наши слабости становились все очевиднее и в Афинах. Быть может, информационные запросы «Тройки» по поводу фактов и данных, о которых они давно были осведомлены, могли казаться нелепыми, но не подлежало сомнению то обстоятельство, что наши министерства выдавали не слишком компетентные ответы. Некоторые, особенно те, что находились под контролем левой платформы СИРИЗА, и вовсе отказывались сотрудничать на том основании, что все это пустая трата времени. Словом, возникали щекотливые моменты, но, так или иначе, наше правительство в целом стремилось к взаимодействию в рамках моих договоренностей с Пьером Московичи и в духе соглашения Еврогруппы от 20 февраля, которое обязывало нас сделать все возможное для нахождения общего языка с кредиторами. Пока Алексис и «военный кабинет» оставались верными идее добросовестных переговоров, тот факт, что кредиторы нарушали условия сделки со своей стороны, не позволял нам прекратить сотрудничество. Мы с Теокаракисом и Сагиасом часами убеждали некоторых наших коллег, порой буквально умоляли их отвечать на запросы «Тройки» о предоставлении данных грамотно и своевременно. Увы, зачастую все методы убеждения оказывались тщетными, и нам приходилось добывать данные, скажем так, из альтернативных источников за пределами конкретного министерства или призывать сотрудников одного министерства готовить отчеты, которые полагалось бы предоставить сотрудникам другого министерства.
Впрочем, несмотря на эти внутренние провалы и конфликты, не приходится сомневаться в том, что не они явились истинной причиной сохранения тупика. Даже действуй наши команды в брюссельской группе и дома, в Греции, образцово, результат был бы точно таким же. Весной 2015 года кредиторы Греции отнюдь не выказывали желания вести переговоры; они твердо намеревались вернуть себе власть над мятежной, временно отпавшей провинцией своей империи и сделать так, чтобы впредь никакая другая провинция не могла бы даже помыслить о чем-то подобном. Из комментариев в «Уолл-стрит джорнэл» и «Файненшл таймс» следовало, что в Брюсселе и Афинах обнаружились серьезные разногласия по финансовым целям, налоговым ставкам и административным реформам, на самом деле происходившее являлось современным вариантом «дипломатии канонерок», к которой прибегала в девятнадцатом столетии Британская империя.
Алексис, Сагиас и Паппас, казалось, это понимали. Хотя мало-помалу, к моему несказанному огорчению, они как будто отказывались от приоритетов реструктуризации долга и завершения политики жесткой экономии, на данном этапе они все еще демонстрировали готовность идти на решительные меры, дабы не допустить повторной оккупации «Тройкой» наших министерств. Сагиас неустанно следил за тем, чтобы вражеские «технари» не покидали «Хилтон», а Паппас периодически угрожал вовсе выслать их вообще. 15 марта, когда техническая команда «Тройки» прислала дерзкий список вопросов относительно пенсий, Алексис воскликнул: «Довольно!»
Он был совершенно прав. Эти вопросы не имели ни малейшего отношения к данным или фактам; они были сугубо политическими. Более того, на эти вопросы не смог бы ответить, пожалуй, и сам Вольфганг Шойбле. Зрелое, надежно обеспеченное финансами немецкое государство до сих пор не придумало, как гарантировать стабильность пенсионной системы в долгосрочной перспективе, особенно с учетом сложной демографической ситуации в стране. С какой стати было ожидать от греческого правительства ответов на подобные вопросы, когда мы только-только пришли к власти, страна обанкротилась, а каждая вторая семья не имела иных источников дохода, кроме государственной пенсии? Задавая такие вопросы сотрудникам нашего обремененного хлопотами и заботами департамента социального обеспечения, технические специалисты «Тройки» фактически провоцировали тех проявить недобросовестность: либо они откажутся отвечать, вследствие чего можно выдвинуть обвинение в отказе от сотрудничества, либо будут вынуждены выйти далеко за рамки своих полномочий.
С приближением телеконференции рабочей группы Еврогруппы 17 марта, на которой предстояло «подвести итоги» переговоров, Алексис велел мне известить Николаса Теокаракиса о том, что афинская команда «Тройки» пересекла красную черту. Во избежание возможных недоразумений я прямо в кабинете Алексиса набросал текст заявления Николаса, чтобы премьер-министр прочитал и одобрил – что он и сделал в тот же миг, как только ознакомился с документом.
Работа исторической по своим последствиям телеконференции началась, как обычно, с озвучивания представителями «Тройки» своей позиции. Первым выступал Деклан Костелло, за ним Бенуа Кере и наконец Поул Томсен. Все трое следовали предсказуемому, легко угадываемому сценарию.
Соглашения в апреле не будет, если греческая сторона не ускорится… Нам нужен комплексный подход… Необходимо срочно интенсифицировать усилия… Греки должны осознать, что следует соблюдать не только свои предыдущие обязательства, но и положения общеевропейского законодательства… Будет жаль, если по их вине сорвутся консультации, приверженность которым они декларируют… Нас беспокоит очевидное стремление Афин к односторонним действиям… Гуманитарная сделка и новый закон о рассрочке вызывают озабоченность… Процесс протекает крайне неудовлетворительно… миссия в Афинах сталкивается с прямым противодействием…