[261]. Проходя мимо трибуны, участники парада дружно поворачивали головы в мою сторону, приветствуя представителя греческого правительства. Это одновременно внушало гордость – и казалось абсурдным, но признаюсь, что я наслаждался каждым мгновением, пускай анархист во мне бесстыдно потешался над происходящим. Затем мы возложили венок к военному мемориалу и стали неспешно проталкиваться сквозь толпу к таверне, где нас ожидал обед.
Встречные, равно мужчины и женщины, стремились пожать мне руку или обнять, произносили ободряющие слова и будто убеждали, единодушно и единогласно: «Не сдавайтесь! Не смейте сдаваться! Не отступайте!» Потом я заметил журналиста, который снимал нас на камеру. Некая женщина средних лет громко воскликнула: «Даешь реформы!»; я остановился, взял ее за руку и, поглядывая на репортера, сказал: «Уверен, вы понимаете, что именно в этом мы должны быть едины. Одного желания мало, мы должны держаться вместе».
«Мы с вами!» – громко заявила женщина.
«Спасибо, но мы должны оставаться вместе и завтра, и послезавтра, если хотим победить!»
Эти кадры попали в репортажи всех телеканалов тем вечером, на что я и надеялся. Настоящие переговоры с нашими кредиторами никак не начинались, решающий момент (разрыв с ЕС либо капитуляция) неумолимо приближался. Миллионы голосов призывали выбрать первый вариант. Алексис уже поставил перед «военным кабинетом» вопрос: «Захотят ли те, кто призывает к разрыву сегодня, быть с нами после разрыва? Или они проклянут нас за то, что мы рассорились с Европой?» Это был важный вопрос, и мне очень хотелось поговорить о нем на публике.
Когда мы вернулись в Афины тем вечером, у нас с Алексисом состоялась долгая беседа по телефону.
– Вы были искренни, когда уверяли ту женщину, что нам следует и впредь держаться вместе? – спросил он.
– Конечно, Алексис. Мы должны подготовить народ к возможным последствиям. Нельзя, непростительно вести себя так, будто им не о чем беспокоиться. Надо постепенно обрисовывать людям реальную картину, если мы хотим, чтобы они остались на нашей стороне после разрыва.
Алексис согласился со мной, но предупредил, что тревога в обществе непременно вызвет банковскую лихорадку. Он был прав, разумеется, однако мне почудилось, что премьер-министр готов оттягивать момент разрыва любой ценой.
Сменив тему, я изложил Алексису содержание своего телефонного разговора с Ларри Саммерсом, который поделился со мной информацией насчет нарастающего желания МВФ потребовать от нас дальнейших мер жесткой экономии. По мнению фонда, мы столкнемся с колоссальным первичным дефицитом бюджета (от –2 до –5 % национального дохода). Такой прогноз МВФ выглядел совершенно нелепым, учитывая, что налицо был первичный профицит; действительно, даже после событий лета 2015 года финансовый год удалось закрыть в «плюсе».
Алексис заметно расстроился и даже позволил себе не слишком лестно отозваться о Саммерсе. Я пояснил, что Ларри нисколько не одобряет позицию МВФ; наоборот, он всегда советовал нам ни в коем случае не уступать – дескать, можете соглашаться на что угодно, только не миритесь с ужесточением мер экономии. Обама, Лью, МВФ, банкиры с Уолл-стрит и из Сити понимали, что эта политика – жестокое, нетипичное и глупое наказание.
– Ларри нам не враг, – сказал я. – Он лишь напоминает, что нельзя уступать в том, в чем нас поддерживают самые могущественные в мире люди.
Алексис хмыкнул и слегка повеселел. Чтобы окончательно разрядить напряжение, мы обменялись парой шуток, прежде чем повесить трубки.
Было уже поздно, где-то начало третьего ночи. Мы с Данаей присели на диван и обнялись, как у нас заведено, перед сном. Она спросила, каковы мои ощущения. Едва я стал отвечать, она достала свой мобильный телефон и принялась снимать видео.
– Это исторический момент, – объяснила она. Сразу скажу, что впоследствии Даная еще не раз бралась за камеру. Опыт просмотра этих видео оказался достаточно болезненным, и потому я не стремился и не стремлюсь к ним возвращаться. В ту ночь мой спонтанный ответ звучал так:
– Мне одиноко, Даная. Я сижу в своем министерском кабинете, якобы командуя четырнадцатью тысячами госслужащих. Но на самом деле я сам по себе и противостою большой, хорошо вооруженной армии, а у меня нет даже щита… Нет даже, черт подери, нормальной пресс-службы, которая извещала бы мир об усилиях моей крохотной команды, не говоря уже о том, чтобы оберегать меня от потоков лжи, которыми гордился бы сам Йозеф Геббельс.
Это ощущение – как и понимание того, что оно более чем оправданно – впоследствии только усиливалось.
Отчаяние, восторг, абсурд
К концу марта все скудные финансовые резервы греческого государства ушли на погашение долга перед МВФ. Согласно условиям второго «спасительного» кредита, эти выплаты в размере около 1,5 миллиарда евро должны были обеспечиваться поступлениями от Европейского фонда финансовой помощи и того же МВФ, но оба фонда, естественно, умыли в этой ситуации руки, как требовала стратегия принуждения Греции к капитуляции. Точно так же ЕЦБ не захотел вернуть нам положенные 1,9 миллиарда евро, а полтора миллиарда евро от Пекина попросту заблокировали. Настоящее чудо, что моему министерству удалось наскрести 1,5 миллиарда евро для выплат МВФ, а также выполнить наши обязательства перед государственными служащими и пенсионерами. Отсюда следовало, кстати, что, несмотря на глубокий кризис, греческое государство живет вполне по средствам, а все разговоры о том, что я будто бы выманиваю кредиты у других европейских стран на выплату раздутых пенсий и зарплат – откровенная ложь.
Тем не менее, мы, что называется, уперлись в непробиваемую стену. У наших кредиторов был целый месяц на то, чтобы продемонстрировать добрую волю, пойти нам навстречу, сесть наконец за стол переговоров и обсудить реальные планы по преодолению греческого кризиса. Они сознательно пробездельничали весь этот срок. Брюссельская группа ни о чем не договорилась. «Тройка» отвергла все наши предложения, не выдвигая собственных. Мы не получили от них ни одного документа с какими-либо практическими советами, однако ведущие мировые средства массовой информации (и даже отдельные СМИ в самой Греции) уверяли, что греческое правительство не смогло представить на обсуждение проработанные планы, которые соответствовали бы «тщательно просчитанным» предложениям международных институтов. Широкая пропасть между видимостью и реальностью убеждала в том, что мы неуклонно движемся к гибели, нарочно завязав себе глаза. Требовались срочные меры. Настала пора либо сдаться, либо сражаться. Либо стиснуть зубы и вперед, либо погибнуть бесславно.
В качестве первого шага предстояло объявить, что мы не намерены далее гасить долги перед МВФ и перед ЕЦБ до тех пор, пока Еврогруппа и международные институты отказываются вступать в полноценные переговоры. 3 апреля в канцелярии премьер-министра состоялось неофициальное заседание «внутреннего» кабинета. Я прибыл в Максимос пораньше, рассчитывая переговорить с Алексисом наедине и убедить его в том, что решение назрело: он должен либо заявить о скором дефолте перед МВФ, либо позвонить Меркель и выторговать наилучшие, насколько возможно, условия нашей капитуляции.
– У вас не осталось выбора, Алексис, – настаивал я. – Чем дольше мы растягиваем нынешний застой, тем проще будет Вольфгангу и его присным вытурить нас из еврозоны, уморив голодом.
Алексис вовсе не пылал боевым задором. Явно смущенный, он завел свою обычную пластинку: да, мы объявим дефолт, но не сейчас.
– Так мы обвиним сами себя… Позвольте мне снова поговорить с Ангелой… Еще не время.
Я ответил, что мы и так кругом виноваты.
– Почитайте прессу, Алексис, – посоветовал я. – Каждый новый день СМИ отсчитывают как день, когда мы снова не сумели сделать ничего путного. – Мы ждали достаточно долго, демонстрировали готовность к компромиссу и всячески намекали, в том числе прямым текстом, другой стороне, что ищем взаимопонимания. 20 февраля мы обидели многих своих сторонников ради компромисса. И что в результате? «Тройка» нарушила соглашение уже через несколько дней. – Это было месяц назад, Алексис. С тех пор они только повышают ставки, а ваша Ангела отделывается пустыми обещаниями и ни во что не вмешивается. Если не сейчас объявлять дефолт, то когда?
Наш разговор затянулся на довольно долгое время. Алексис, не то чтобы покорно, а, скорее, из-под палки, соглашался, как у него вошло в привычку, со всеми моими доводами, однако решения принимал совершенно противоположные. Говорил он медленно и вяло, голос его звучал подавленно. В конце концов пришлось прерваться: остальные министры собирались в конференц-зале напротив кабинета премьер-министра. Я покинул его кабинет, чтобы присоединиться к коллегам и дать Алексису возможность немного передохнуть, прежде чем он откроет заседание, целью которого было не только проинформировать ключевых министров о положении дел, но и слегка их подбодрить.
Вскоре после того, как я занял свое место за столом, Алексис вошел в зал, и выглядел он чуть получше, чем несколько минут назад. Как обычно, он начал заседание с общей оценки ситуации; не было ни хороших новостей, ни утешительных прогнозов, и потому он снова начал хмуриться. Мрачные перспективы становились все очевиднее, и в зале все ощутимее сгущался мрак отчаяния. К тому моменту, когда Алексис умолк, все осознали неизбежность краха. Все министры, выступавшие следом за премьером, говорили с этакой грустинкой в голосе. Когда все желающие высказались, Алексис снова взял слово, чтобы подвести итоги. Он начал примерно так же, как завершал вступительный спич – медленно, негромко, почти сквозь зубы; повторно объяснил, насколько тяжело наше положение и чем оно чревато, а затем внезапно заговорил чуть громче и быстрее.
Прежде чем мы собрались тут, я разговаривал с Варуфакисом в своем кабинете. Он пытался убедить меня, что настала пора объявить дефолт перед МВФ. Утверждал, что они не выказывают ни малейшего желания идти на компромисс, дабы достичь справедливого, выстраданного соглашения, которое было бы экономически целесообразным и политически приемлемым для нас. Я объяснил ему, что сейчас неподходящее время для дефолта. Что мы обвиним сами себя, раз уж еще три месяца до истечения срока по договоренности от 20 февраля. Невыполнение обязательств перед МВФ повлечет за собой другие дефолты, и тем самым мы дадим Драги повод закрыть наши банки