Если мы не хотим сдаваться, надо сказать кредиторам, что отныне этот план является единственной основой переговоров. А в подкрепление своих требований нужно выставить два условия: во-первых, известить Драги, что, если он попытается ввести контроль за движением капиталов, мы в одностороннем порядке спишем облигации на балансе ЕЦБ и приступим к внедрению системы параллельных платежей; во-вторых, предупредить Меркель, что, если она поддастся стремлению Шойбле вытолкнуть нас из еврозоны, мы не станем валяться у нее в ногах и подписывать любые бумаги, которые нам подсунут, – нет, мы будем вынуждены, против своей воли, неохотно прибегнуть к нашему «плану Х», который дорабатывается прямо сейчас. А единственной альтернативой этой стратегии будет капитуляция.
На следующий день я снова улетел в Вашингтон. Возможно, самым красноречивым свидетельством краха внутренней дисциплины нашего правительства был звонок Хулиаракиса, который сообщил, что он предпочел бы отправиться в Брюссель и пообщаться с Томасом Визером и компанией. Я попытался настоять на том, чтобы он, будучи главой совета экономических консультантов, сопровождал меня и присутствовал на весенних совещаниях МВФ. Однако он заупрямился – дескать, еду в Брюссель, и точка. Я сдался. Спорить было бессмысленно. Вдобавок любые успехи в Вашингтоне все равно были бы достигнуты вопреки Хулиаракису и Визеру, а не благодаря им.
Первый день в Вашингтоне получился весьма насыщенным. Начался он с посещения Американской федерации труда (АФТ) и Конгресса промышленных организаций (КПП), то есть тамошних профсоюзов. Рич Трамка, президент АФТ – КПП, сказал мне, что наш успех поможет «трудовикам» в рядах Демократической партии, а Деймон Силверс, директор по стратегическим вопросам, поделился со мной житейской мудростью: «Тебя упрекают в неразумности до тех пор, пока не поймут, что тебя не купить и не запугать. А потом соглашаются на переговоры, причем нередко в последний миг». Рич показал мне табличку над своим письменным столом; там значилось: «Разумный человек никогда ничего не добивается».
Затем я встретился с группой дружественных журналистов, которым поведал грустную новость: греческое правительство проигрывает в пропагандистской войне. «Тройка» инвестировала колоссальные средства в очернение нашего имиджа (выделяя меня особо), поэтому нам нужны профессионалы-лоббисты и профессионалы-пиарщики в Брюсселе. При этом я даже не могу позволить себе надежную пресс-службу в Афинах, подумалось мне, когда я шел в здание МВФ – на встречу с Кристин Лагард и Поулом Томсеном.
В офисе Кристин мне сделалось немного стыдно и досадно, когда она пожаловалась, что наша сторона действует не так оперативно, как мы договаривались неделей ранее. Кристин была права, но разве я мог признаться ей, что резиденция премьер-министра Греции, похоже, охвачена параличом отчаяния? Эта встреча была короткой, но Кристин успела сообщить мне кое-что важное: в отличие от многих людей в Берлине и в других «центрах силы», она разделяла мое убеждение в том, что «Грексит» будет дорого стоить Европе. Об этом (и о нашей денежной базе) она переговорила с Драги. В завершение Кристин вновь попросила нас действовать быстрее. Эх, если бы это зависело только от меня!..
Следующей остановкой на моем пути был уважаемый институт Брукингса, где я выступил с речью, поведав о причинах греческого кризиса и о своих предложениях по его преодолению. Получилось так, что за пару часов до меня там же выступал с политическим манифестом Вольфганг Шойбле. После мероприятия моим хозяевам хватило мужества сравнить и противопоставить эти два выступления: мой экономический анализ, по их словам, был сугубо конкретен и содержал конкретные же предложения, а вот речь Вольфганга представляла собой часовое по продолжительности упражнение в негативной риторике без единой рекомендации о том, как сбалансировать Европу. Возможно, как положено радушным хозяевам, американцы слегка преувеличивали, но они дали понять, что Вольфганга чуть ли не освистали и публично с ним не согласились.
«Не в нашем случае, господин президент!»
Из института Брукингса мои опекуны повезли меня в Белый дом, где мне предоставили возможность побеседовать с президентом Обамой. В тот день, 15 апреля, Обама пригласил греков из американской диаспоры отметить, пусть с опозданием, день независимости Греции (25 марта). Мне сказали, что, если я окажусь на этом приеме, президент захочет поговорить со мной неофициально.
– Среди нас сегодня находится министр финансов Греции, – сказал президент в своем приветственном слове, открывая прием. – Я мог бы, наверное, подойти сейчас к нему и попросить немного денег взаймы.
Несмотря на эту горькую, язвительную шутку и вопреки обстоятельствам, далеким от идеальных, наша краткая беседа в окружении множества гостей оказалась куда важнее и значимее, чем многие мои переговоры один на один с европейскими и американскими чиновниками.
Обама: Я вам совсем не завидую. У вас сложная задача в сложных обстоятельствах. Мы постараемся помочь.
Варуфакис: Спасибо, господин президент. Ваше заявление о поддержке после нашего избрания было глотком свежего воздуха для нашего народа и для нашего правительства.
Обама: Мне известно, что такое унаследовать гигантский кризис после победы на выборах. Самому пришлось справиться с этим в 2009 году.
Варуфакис: Да, это был величайший кризис с 1929 года, мы помним. Но дело в том, господин президент, что вас на каждом шагу поддерживал центральный банк. А у нас в Греции центральный банк так и норовит нанести правительству удар в спину, потому что мы пытаемся делать именно то, что вы сами делали в 2009 году!
Обама: Понимаю. Но должен признать, что мне пришлось совершать шаги, лично для меня чрезвычайно неприятные. Такие, которые я не хотел делать. Политически самоубийственные. Пришлось идти против собственной политики, чтобы спасти Уолл-стрит. Сотрудничать с теми людьми, которые были причастны к возникновению проблемы.
Варуфакис: Мы это очень ценим, господин президент. Поверьте, мы тоже готовы сотрудничать с теми, кто спровоцировал наш кризис. Готовы взять на себя политические издержки. Пока баланс остается в плюсе, пока выгоды перевешивают потери. Я уверен, вы знаете, что невозвратные долги вкупе с жесткой экономией ведут к гуманитарному кризису.
Обама: Конечно, знаю. Жесткая экономия – это издевательство! Но вы должны пойти на компромисс с международными институтами, чтобы заключить новое соглашение.
Варуфакис: Господин президент, мы готовы идти на компромиссы, сколько и когда понадобится. Но не готовы остаться скомпрометированными.
Обама сочувственно улыбнулся и положил правую руку на мое левое плечо. Сопровождающие попытались привлечь его внимание – мол, он опаздывает на следующую встречу. Он пожал мне руку и было двинулся прочь. Но потом передумал и вернулся, чем вызвал плохо замаскированное раздражение помощников.
Обама: Мы поможем вам, будем и дальше оказывать давление на европейцев. Но вы должны сделать шаг им навстречу.
Варуфакис: Охотно, господин президент. С нашей стороны мы уже прошли четыре пятых пути, а вот они так и не сдвинулись с места.
Обама: У вас нет другого выбора, нужно продолжать попытки. А мы обязательно поможем.
Варуфакис: Надеюсь, это касается и вашего казначейства. Простите, но я должен сказать, что мы разочарованы поведением Джека Лью, который как будто ведет свою игру. В официальных заявлениях он винит нас в отсутствии прогресса.
Обама: [со смехом] Вам ли не знать, как это бывает. Министры финансов более консервативны, чем лидеры государств.
Варуфакис: [с улыбкой] Не в нашем случае, господин президент… Тем не менее, мы были бы признательны, если бы ваше казначейство прислушивалось к словам главы государства.
Еще одно теплое рукопожатие, еще одна дружеская улыбка и он ушел.
Мне тоже пришлось уйти. Рядом со зданием, где проходил прием, в легендарном клубе «Космос», собрались полтора десятка американских политиков греческого происхождения, ждавших меня на ужин. Мероприятие организовали Джейми Гэлбрейт и Фил Анджелидис[278], бывший казначей штата Калифорния и председатель комиссии по расследованию причин финансового кризиса, которой президент Обама поручил изучить обстоятельства краха Уолл-стрит в 2008 году[279]. Потребовалось менее часа, чтобы рассеять пелену лжи, окутавшую по воле СМИ мои политические цели и задачи, и заручиться поддержкой этих людей. В итоге они настолько воодушевились, что еще до наступления ночи сформировали комитет из пяти человек для координации действий по поддержке нашего правительства в конгрессе США[280].
К тому времени, как мы расстались, было уже совсем поздно, но долгий день еще не закончился. Телефонный звонок позвал меня в здание МВФ для краткого предварительного обсуждения программы переговоров на следующие сутки. Оттуда я отправился в бар своего отеля, где встретил Ларри Саммерса – и где состоялся тот содержательный и познавательный разговор, с изложения которого началась эта книга.Невероятные американские друзья
Профсоюзные чиновники и американские политики греческого происхождения всегда меня поддерживали, но нашлись два американца, в которых мало кто мог бы заподозрить друзей Греции и которые, выражаясь высоким стилем, возродили мою веру в людей. Один – это Ли Буххейт, высококлассный вашингтонский адвокат по банкротствам; другой – Дэвид Липтон, человек номер два в иерархии МВФ. Я встретил их обоих на следующий день, в промежутках между множеством прочих, как правило, бесполезных встреч с номинально гораздо более значимыми людьми.
С Ли мы встретились в его офисе, куда меня привел Джейми Гэлбрейт. Я отправился туда инкогнито, поскольку за Буххейтом ходила слава этакой «феи-крестной» министров финансов, которые добивались реструктуризации долгов. Если пресса узнает о нашей встрече, ее наверняка представят как мою попытку в одностороннем порядке отказаться от погашения нашего долга. Даже если допустить, что мы и вправду собирались так поступить, пора объявлять об этом публично еще не настала. Мы с