[292].
Я не уставал повторять, что обращение к Меркель с этим планом является для нас единственным шансом на победу. Это ведь вполне умеренное предложение, содержащее все меры, которые Греции необходимы прямо сейчас и в долгосрочной перспективе, а заодно оно фактически гарантирует, что кредиторы рано или поздно получат свои деньги обратно; главное же то, что эта стратегия позволяла канцлеру Германии выдать наши идеи за свои собственные. Я говорил, что, если Меркель откажется, значит, приемлемого для всех решения попросту не существует. В таком случае пусть фишки, что называется, падают, как падается.
В Париже я встретился 5 мая с Мишелем Сапеном и Пьером Московичи. Оба рассуждали о совпадающих целях, высказывали пустые обещания, не предлагали никаких собственных идей; когда зашла речь о стратегии – стоит или нет выходить на Меркель по данному вопросу, – они не сказали ни «да», ни «нет». Впрочем, еще один французский политик, с которым я тоже встретился, проявил неподдельный интерес к нашему плану, целиком его одобрил и настойчиво рекомендовал не останавливаться на достигнутом; это был Эммануэль Макрон.
В Риме 6 мая Пьер Карло Падоан приготовил для меня большой сюрприз. На заседаниях Еврогруппы он проявлял себя как надежный конформист, вечно дожидающийся (приученный дожидаться) отмашки Вольфганга. Однако у себя в офисе он внезапно раскрылся с совершенно неожиданной стороны.
– Вы обязательно должны сделать это, – сказал он мне. – Не теряйте время впустую. Ваш премьер-министр должен позвонить Меркель прямо сегодня, крайний срок завтра, и надавить на нее. Не ждите до понедельника [11 мая, дня заседания Еврогруппы]. Если Ангела к тому времени не начнет действовать, Вольфганг возьмет верх.
Я был поражен. Но это еще не все. Чтобы подкрепить нашу позицию – мы утверждали, что не должно быть двух наборов условий (это лишало нас возможности заключить новое соглашение, пока мы не выполним до конца требования текущей кредитной программы), но должны быть приняты «общие рамки», объединяющие все условия, – так вот, для этого Падоан посоветовал публично заявить, что предыдущие программы «Тройки», отвергнутые греческим народом, когда избиратели проголосовали за нас, опирались на логику МВФ, тогда как любое новое соглашение должно отрицать эту логику МВФ и учитывать логику Всемирного банка. Единственное замечание Падоана касалось упоминания о гуманитарном кризисе. «Им не нравится, когда их критикуют за подобное», – заметил он. Вместо словосочетания «гуманитарный кризис» он предложил использовать термин «кампания по борьбе с нищетой», что я сразу же принял. Когда я вышел из его кабинета, чтобы отправиться в аэропорт Фьюмичино, меня переполняло удовлетворение – и одолевал страх: я радовался тому, что интеллектуальная жизнь продолжает бить ключом, а честность остается в почете хотя бы в одном из европейских «центров силы»; а боялся я того, что Европа сговорилась не показывать миру никаких своих реальных достоинств в наших общих институтах, особенно в Еврогруппе.
Выступив в Брюсселе 7 мая, на следующий день я прибыл в Мадрид, где меня встретил мой сосед по столу на заседаниях Еврогруппы Луис де Гиндос. Будучи министром финансов консервативного испанского правительства, заклятого врага испанской «версии» СИРИЗА, партии «Подемос», Луис в Еврогруппе никогда не упускал случая занять сторону Вольфганга и раскритиковать меня, но я давно понял, что он исходит из тактической целесообразности, а вовсе не из идеологии. Наша встреча в его министерстве подтвердила мои подозрения. За простой, но сказочно вкусной паэльей, к которой подали превосходное красное вино, мы вели искренний, по-настоящему дружеский разговор. Луис не только поддержал мою идею выхода из тупика, но и, когда я поведал ему о реакции Падоана, покачал головой и произнес:
– Нам нужно объединиться, чтобы все трое были заодно – вы, мы и итальянцы.
Заинтригованный, я уточнил:
– Я правильно понимаю, Луис, что вы больше не заинтересованы в свержении нашего правительства? Разве не такова была ваша тайная цель?
Де Гиндос на мгновение задумался.
– Уже нет, – признался он с кривоватой улыбкой.
– А что изменилось? – спросил я. – У меня-то сложилось впечатление, что вы поддерживаете идею Вольфганга насчет «Грексита».
– Что изменилось? – задумчиво повторил Луис. – Партия «Подемос» больше не представляет угрозы для нас, хотя была такой угрозой еще несколько месяцев назад. А кроме того, теперь я опасаюсь «Грексита» намного сильнее, чем раньше. Я больше не уверен, что мы сможем справиться с последствиями.
Восстановление экономики Испании (на кредитах, разумеется) виделось действительно хрупким, вряд ли эта страна была способна пережить потрясения, которые вызовет «Грексит»; вдобавок влияние «Подемос» на избирателей и вправду значительно ослабело из-за внутренних разногласий в партии. Пускай Луис не посмел бы заявить об этом публично, договор между Грецией, Италией и Испанией, предотвращающий «Грексит» и успокаивающий рынки, имел немалый смысл, с его точки зрения[293].
На обратном пути из Мадрида меня терзала надоедливая мысль: как ни крути, мы упускаем возможность, которая нам вдруг представилась. Министр экономики Франции, а также министры финансов Италии и Испании безоговорочно поддержали идею о том, что Алексис должен немедленно выйти на канцлера Германии с моим предложением. Конечно, на себя подобную инициативу они брать не станут, но, если Алексис это сделает, они поддержат нас – по крайней мере, закулисно.
К тому времени, когда я приземлился в Афинах, план по спасению Греции обрел окончательный вид. Джефф Сакс красиво оформил проект, который я отправил ему за пару дней до этого; Норман Ламонт добавил к нему несколько важных уточнений; представители банка «Лазар» доработали часть, касавшуюся обмена облигаций, а Ларри Саммерс письменно одобрил проект в целом. Другие тоже внесли свой вклад, проделав безупречную работу по анализу приемлемости долга и управления «плохими» банковскими кредитами. Джефф предложил назвать документ скучно и скромно, как заведено у МВФ (и как нравится фонду); соответственно, мы дали проекту название «Политическая основа для консолидации бюджета Греции, восстановления экономики и последующего развития страны». Подписанный политиками, которые могли похвастаться достойными заслугами и обладали опытом управления на высшем уровне, причем по своим убеждениям принадлежали к различным «срезам» политического спектра, этот документ был могучим оружием в нашей борьбе с кредиторами[294].
Субботним утром, за два дня до вылета в Брюссель на заседание Еврогруппы 11 мая, я попросил секретаря распечатать несколько экземпляров проекта, сунул бумаги в рюкзачок, сел на свой мотоцикл и поехал в Максимос, чтобы встретиться с Алексисом. В резиденции я доложил премьер-министру об обнадеживающей реакции Парижа, Рима и Мадрида и вручил ему экземпляр документа, заверив, что, по моему мнению, это единственный шанс на победу – или хотя бы на то, чтобы не допустить нашей гибели.
Даже не пожелав притвориться, что намерен прочитать документ, Алексис отложил бумаги в сторону.
– Сейчас не время ее злить, – сказал он, имея в виду Меркель.
Я лишился дара речи. Отвергая возможность представить этот документ и объявить, что наше правительство не поддерживает «Меморандум о взаимопонимании», Алексис фактически отказывался от плана по спасению Греции, разработанного греческим правительством для греческого народа при содействии чрезвычайно опытных политиков всего мира. При таком развитии событий наша «Политическая основа» оставалась всего-навсего фантазией министерства финансов, а кредиторы имели полное право ее игнорировать.
Теперь в руках Алексиса было только не слишком убедительное оружие – угроза объявить дефолт перед МВФ (при этом он тайно информировал Меркель о своей готовности, как говорится, прогнуться). Следующий платеж МВФ на общую сумму 765 миллионов евро должен был уйти во вторник, 12 мая, на следующий день после заседания Еврогруппы. В воскресенье 10 мая, перед очередным собранием «военного кабинета», глава греческого центрального банка Яннис Стурнарас позвонил и сообщил, что сразу 650 миллионов евро чудесным образом обнаружились на каких-то «забытых» счетах, и эти средства нам разрешено использовать для частичного погашения долга перед МВФ. Заявить о невыполнении обязательств по оставшимся 115 миллионам евро не представлялось возможным.
– Ублюдки! Они платят сами себе, чтобы предотвратить наш дефолт, – эмоционально высказался Алексис.
– Тот факт, что они платят сами себе, а не объявляют о дефолте Греции, должен вас вдохновить, Алексис, – ответил я. – Сами видите, какая за вами сила.
Моя попытка его воодушевить оказалась бесплодной, а потому следующие несколько часов, пока «военный кабинет» обсуждал новые способы выполнения текущей кредитной программы, я молчал. Только под конец совещания я спросил – мол, завтра мне лететь в Брюссель, на очередное заседание Еврогруппы, каковы мои инструкции? Ответ сводился к следующему: отбиваться от Вольфганга и его соратников и уповать на то, что Меркель придет нам на помощь.
Ход Вольфганга
Стараясь держать друзей близко, а врагов еще ближе, я договорился прийти на встречу с Шойбле за час до начала заседания Еврогруппы – в брюссельском офисе немецкой делегации – и прибыл в компании Теокаракиса и Хулиаракиса[295]. Вольфганга сопровождали два его заместителя. Обойдясь без обычных любезностей, Шойбле перешел прямо к делу.
– Послушайте меня, – сказал он, – не стоит верить словам Еврокомиссии. Что они могут вам предложить? Они только болтают, и это именно пустая болтовня, переливание из пустого в порожнее. Не обращайте на них внимания.
Если отталкиваться от моего предыдущего опыта, он был абсолютно прав. Но я никак не ожидал того (это выяснилось совершенно неожиданно), что совет Шойбле игнорировать Европейскую комиссию касается не только меня, но и канцлера Германии.