— Не скажешь, что жарко, — дрожащим от холода голосом произносит Голиков.
Старший сержант Брагин не отвечает ему. Он сосредоточенно следит за стрелкой, медленно ползущей по светящемуся циферблату ручных часов. Когда, по расчетам старшего сержанта, до взрыва остается всего несколько минут, он вешает на шею бинокль и снова взбирается на дерево. Приложив бинокль к глазам, он всматривается в непроглядную тьму ночи.
Минут через пять яркая вспышка озаряет местность. Брагин отчетливо видит в бинокль огромный фонтан воды и взлетающие в воздух бревна разрушенного моста. Грохот взрыва приходит несколько позже, когда снова все погружается во тьму. Река приносит взрывную волну, почти не приглушив ее расстоянием. Она предостерегающе грозно звучит в настороженной тишине ночи, будя многократное речное эхо.
…На другой день, когда саперы были уже в расположении своих войск, Голиков спрашивает Брагина:
— Как же это вы, старший сержант, сеть-то обошли? Ведь штырь мины обязательно должен был задеть за нее.
— А я и не собирался ее обходить, — довольно усмехается Брагин. — Просто использовал эту сеть для постановки взрывателя на боевой взвод. Я ведь до того еще, как идти на задание, изготовил на всякий случай такой взрыватель в нашей мастерской. Он и решил все дело. Упругий штырь нашей мины, или антиклиренсовое приспособление, как его у нас называют, задев за веревку, поставил этот взрыватель на боевой взвод. А уже потом, когда штырь коснулся моста, взрыватель безотказно сработал, взорвав нашу мину. Вот и выходит, Голиков, что неплохо поработали мы головой, хотя вы возлагали надежду главным образом на зубы. Берегите зубы, ефрейтор! Они вам еще пригодятся.
НА МИННОМ ПОЛЕ
Дождь был мелкий, неприятный. Он начался с вечера и собирался, кажется, идти всю ночь. Старший сержант Брагин и ефрейтор Голиков медленно шли по берегу реки в насквозь промокшем обмундировании, и отяжелевших от грязи сапогах.
— Тут так за ночь все развезет, что никому и и голову не придет сюда сунуться, — уныло говорил Голиков, которому вся дальнейшая работа на этом раскисшем берегу казалась бессмысленной. — И потом мы тут столько уже всего понаставили, что того и гляди сами же подорвемся.
Старший сержант, не любивший длинных разглагольствований Голикова и обычно обрывавший его, На этот раз почему-то смолчал. А Голиков продолжал свое:
— Да и делать нам тут вроде больше нечего. Задание капитана Кравченко мы ведь выполнили уже: все до единой мины нами поставлены.
В другое время старший сержант, пожалуй, прикрикнул бы на него: «Прекратите разговорчики, товарищ Голиков!» — но сейчас только спросил с усмешкой:
— Вы что, сами размякли, что ли, от дождя? Расхныкались уж очень.
— Ничего не расхныкался! — обиделся Голиков. — А дождь действительно парной какой-то, вроде как из душевой установки. От него и впрямь размякнуть можно.
— Можно, да не должно, — на этот раз уже серьезно заметил Брагин. — Имеется тут еще одно местечко уязвимое, нужно бы и его прикрыть минным полем.
Старший сержант Брагин замещал командира взвода, откомандированного на несколько дней в распоряжение дивизионного инженера, и должен был самостоятельно принимать необходимые решения.
В темноте Голиков плохо видел местность и ничего не мог сказать об уязвимых ее местах, но он верил в опытность старшего сержанта и не сомневался в основательности его опасений. Раз он говорит, что еще какой то участок следует прикрыть минным полем, значит так это и нужно.
Как же тут быть, однако? Послать кого-нибудь из отделения в батальонный склад инженерного имущества? Но туда по такой грязи не скоро доберешься. А тут спешить нужно: днем с холмистого берега реки, занятого гитлеровцами, наша сторона как на ладони. Начни только работу — тебя мигом артиллерийским или минометным огнем накроют. Да и в секрете от фашистов все это следует делать. А ночь — самое подходящее время для этого… Значит, все нужно до рассвета закончить.
— Положение, однако, не из легких! — вздохнул Голиков и невольно позавидовал остальным саперам отделения Брагина, укрывшимся от дождя под перевернутой вверх дном старой рыбачьей лодкой.
Дождь хотя и был теплым, а погода безветренной, но когда все обмундирование промокло насквозь и липло к телу, а с набухшей пилотки непрерывно стекали за воротник противные ручейки, Голикову доставляло это мало удовольствия.
— Ну, а что бы вы предприняли па моем месте, товарищ Голиков, при такой ситуации? — насмешливо спросил Брагин. — Может быть, в роту бы вернулись, в сухую теплую землянку? Обсушились бы там, покурили, чайку попили?
— Да-а… — мечтательно протянул Голиков, представив себе на мгновение все прелести ротной землянки. — Не мешало бы…
— А враг пройдет тут завтра или послезавтра и ударит нам во фланг. Об этом вы не думаете разве?
Голиков молчал. Что он мог ответить на такой вопрос? Вместе с остальными саперами отделения Брагина он проработал здесь, на берегу реки, значительную часть ночи, минируя направление возможных атак врага, так как хорошо знал, что противник готовился к наступлению.
Немцы могли попытаться форсировать реку на любом участке ее, и, конечно, нужно было бы заминировать тут каждый клочок земли, который хоть в какой-то мере мог благоприятствовать атаке врага. Но где же взять мин для этого? Саперы капитана Кравченко и так израсходовали на минирование этого берега и свои и батальонные резервы. Конечно, из армейского инженерного склада, наверно, подвезли уже что-нибудь, но сюда, на передний край обороны, удастся доставить мины разве только к следующей ночи…
Ход мыслей Брагина был почти таков же. Он тоже не мог придумать выхода из создавшегося положения. Старший сержант, однако, все еще не хотел сдаваться, ибо не привык сдаваться.
«А что, если снять часть мин с уже поставленного поля в лощине? — мелькнула внезапная мысль. — Там, пожалуй, менее опасный участок…»
Мысль эту он высказал Голикову, но тут же заметил, что без разрешения командира роты делать этого не полагается. А до капитана Кравченко было далеко, он находился в расположении батальона. Пока доберешься туда да обратно, рассветать начнет.
— А что, если нам позаимствовать? — неожиданно предложил Гсликов.
— У кого позаимствовать? — удивился Брагин.
— А у немцев.
— Да ты что, в самом деле! — разозлился старший сержант. — Нашел время для шуток. Удивительно легкомысленный ты человек, Голиков. Просто зло на тебя берет!
— А ты подожди кипятиться-то, — спокойно остановил его ефрейтор. — Я не шучу. У них ведь на той стороне весь берег в минных полях, так что можно взять, сколько понадобится, почти как со склада.
Теперь только понял старший сержант замысел Голикова. Такие комбинации ему приходилось уже проделывать. Может быть, действительно попробовать? До рассвета еще добрых два часа, ночь темная, а дождь по-прежнему идет не переставая. Гитлеровцы под прикрытием своих минных полей чувствуют себя, конечно, в полной безопасности и едва ли будут проявлять чрезмерную бдительность. Даже ракетами не освещали они сегодня переднего края. Да и бесполезно было это при таком тумане и дожде.
— Ну что ж, давай попробуем, — проговорил, наконец, Брагин, решив, что обстоятельства для выполнения такого плана вполне благоприятные. — Перебирайся тогда на ту сторону, а я с остальными займусь тут разбивкой минного поля и отрывкой лунок. Плотик еще нужно будет соорудить для перевозки мин. Тебе кого в помощь дать?
— Березкина с Деминым.
— Не мало будет?
— Хватит.
Спустя несколько минут Голиков, Березкин и Демин; оставив часть обмундирования на своем берегу, осторожно вошли в реку. Все трое были хорошими пловцами и на другую сторону реки перебрались без особого труда. Голиков вышел на вражеский берег первым. Он тотчас же лег на мокрый песок и медленно пополз вперед, часто останавливаясь и прислушиваясь.
Вокруг все было тихо, только дождь глухо шумел, ударяясь о поверхность реки. Приглушенная пулеметная стрельба слышалась лишь где-то далеко на левом фланге, а тут словно вымерло все, будто гитлеровцы бросили свои позиции и ушли куда-то. По Голиков хорошо знал, что они не только прочно засели в своих траншеях и блиндажах за минными полями и проволочными заграждениями, но и собирались вскоре продвинуться вперед.
Прибрежная полоса песка вскоре кончилась. Руки стали ощущать размякшую землю, жестковатую трапу, голые кустики. Дерн, однако, всюду был прочным. Но вот пальцы Голикова нащупали рубец в травяном покрове, заполненный липким, размокшим от дождя грунтом.
Ефрейтор сжал в кулак скользкую траву и слегка потянул ее вверх. Квадратный пласт дерна довольно легко поддался его усилиям и отделился от земли. Голиков отложил его в сторону и с еще большей осторожностью опустил руку в образовавшееся углубление. Пальцы его почти тотчас же коснулись холодной металлической поверхности.
Теперь не оставалось никаких сомнений: здесь было минное поле. Ефрейтор отполз немного назад, к ожидавшим его Березкину и Демину. Сказал шепотом:
— Тут. Приступайте к работе. Березкин будет справа, Демин — слева от меня. Каждую снятую мину относите на песок, поближе к реке.
Помощники Голикова тотчас же заняли отведенные им участки и начали свою нелегкую и далеко не безопасную работу.
Никто в роте капитана Кравченко не мог сравниться с Голиковым в мастерстве обезвреживания вражеских мин. Он владел этим искусством не только потому, что обладал особенным «саперным чутьем» — интуицией, но главным образом благодаря натренированности своих пальцев, привыкших к тонкой работе сборщика часовых механизмов (до войны он работал на часовом заводе). Особенно же эти качества (тонкость осязания) требовались ночью, когда в непроглядной тьме нужно было на ощупь определить тип мины. А их множество, этих мин всевозможных образцов. И норов их столь же разнообразен. Одни из них нельзя нажимать, другие поднимать, одни взрываются тут же на месте, другие подпрыгивают в воздух и поражают все вокруг множеством шрапнельных шариков.