Вскоре потянуло сыростью, под ногами зачавкало, туфли промокли, в них начала хлюпать вода, но Антон даже обрадовался этому — начинались болотистые места, собаки смогут идти по его следу только верхним чутьем, но зато сами немцы не любят входить в болота, боятся их, предпочитая обходить или устраивать засады по краям. Ничего, главное не оставить следа, а он разберется, как выбраться отсюда.
Раздвигая руками острые стебли осоки, Волков смело вошел в темную, припахивающую стоялым, несвежим духом воду, побрел по ней, потом поплыл, держа направление на островок, поросший камышом и кривыми сосенками, — там он немного передохнет и двинется дальше. Погони по-прежнему не было слышно — это его одновременно радовало и настораживало. Почему немцы не преследуют? Дед Матвей не мог им выдать явку у Макара Путко — такое исключено. Значит, хитрый, улыбчивый штурмбанфюрер Шель решил применить прежнюю тактику, окружив лес плотным кольцом заслонов и засад, рассчитывая, что русскому все равно некуда деться, все равно он должен опять выйти к жилью и попадется?
Надо иметь это в виду, чтобы отвлечь немцев на ложное направление и без помех добраться до деревни Жалы, к Макару Путко. Теперь вся надежда на него.
Выйдя на островок, Волков выжал мокрую одежду и повалился на песок, широко раскинув усталые руки. Как же он измотан! Если бы мама знала, чем занят ее сын, у нее сжалось бы от смертельного страха сердце. Но война — это тяжелая работа, в поту, грязи и крови, и на войне не бывает легких побед. Побеждает тот, кто смелее, кто более умелый, лучше подготовлен, кто всегда находит выход из, казалось бы, безвыходного положения…
Вспомнились ребята, лежавшие под брезентом на земле школьного двора. Сколько ему отпущено судьбой, он будет помнить их — тех, кто уже никогда не возьмет назад свой камень, оставленный перед вылетом на задание в папиросной коробке Колесова. Жив ли радист? Где он?..
Мягкие, не по-летнему сырые сумерки окутали землю. Густой смешанный лес дышал тишиной и покоем, даже птицы примолкли, только дробно долбил сухую лесину дятел. Застрекотала сорока, мелькнув между деревьями белым боком, и снова тишина…
Костя проводил птицу взглядом — идет кто-то или ее спугнул зверь? Зверя бояться нечего, сейчас человек в лесу страшнее. Нет, вроде бы никого, только качнулся уже слабо различимый в сгущающейся темноте куст орешника.
Дожевав сухарь, Костя начал устраиваться на ночлег. Нарезал еловых лап, сделал себе подстилку под низко опущенными ветками старой ели — там сухо, пружинят толстым ковром устилающие землю порыжелые иглы, пахнет разогретой смолой и новогодним праздником — хвоей, лесом. Укладываясь, он положил под голову мешок с рацией, вернее, с тем, что от нее осталось. Крылов уже посмотрел, как расправились пули с радиодеталями. Если бы иметь запчасти и паяльник да спокойно посидеть за столом, тогда он вылечил бы замолкший аппарат, но…
Улегшись, Серый долго ворочался с боку на бок, рассуждая сам с собой о том, сколько ему ждать — сутки, двое, трое или уже утром уходить отсюда? Куда идти, Костя не знал, и это пугало: здесь не родная Москва, не пионерский лагерь и даже не армия, приучившая к подчинению и приказам командиров. А теперь получалось, что он сам себе и командир, и начальник штаба, да еще всего вооружения одна граната и пустой, без патронов автомат. Пугать им только, да кого испугаешь на войне оружием без патронов? Врага? Нет, он такого не боится…
Костя вспомнил, как в фильмах и песнях, которые они смотрели и пели до войны, враг казался им не страшным, более того — трусливым, жалким. А на самом деле вышло наоборот — не жалок он и не труслив. Воюет грамотно, смело, давит техникой, не жалеет боеприпасов, имеет численное превосходство. Тяжело с такими воевать — опытные, почти всю Европу подмяли. Тяжело, но надо! Надо учиться их бить, обманывать, заставлять себя бояться. Правда, это хорошо говорить, но пока он лежит на своей земле в лесу, под елкой, прячась от всех, а немцы расположились в деревнях, заняв теплые дома и чувствуя себя хозяевами.
Весь день собиравшийся дождь наконец-то пошел. Сначала робко упали первые капли, тяжело стукнув по листьям и траве, потом стали падать чаще, зато дождь истончился в сеточку мелкой мороси, набросившей на лес свое покрывало. Ласково зашуршали капли и по старой елке, под которой устроился радист. Убаюканный шорохом дождя, он задремал…
Проснулся оттого, что почудилось, будто его кличут — едва слышно, как шелест дождя по траве и листьям, шепотом произносят кличку: «Серый, Серый?!»
Костя поднял голову и прислушался, боясь ошибиться, боясь поверить самому себе — вдруг почудилось, померещилось? Не хотелось новых горьких разочарований.
Но вот снова зашелестело вместе с дождем:
— Серый, ты здесь?
И, похоже, темная фигура крадется по полянке. Приподнявшись на локте и сжав гранату, Костя откликнулся:
— Здесь!
Через несколько секунд перед ним бесшумно возник из темноты капитан. Мокрый, грязный, подпоясанный чужим ремнем, на котором висела большая немецкая кобура пистолета.
— Вы?! — Косте сжало горло, из глаз брызнули слезы облегчения и радости. Теперь он не один, жив капитан, жив! Он пришел! Он выполнил обещание!
— Я, я, брат, — Волков тяжело опустился на подстилку из лапника, вытирая ладонями мокрое лицо. — Устал смертельно.
— Товарищ капитан, — ткнулся ему носом в плечо Костя, — товарищ капитан, они все!..
— Знаю, милый ты мой, знаю, — неуклюже погладил его по коротко остриженной голове Антон. — Рация цела?
— Разбили… Очередью, — всхлипнул Костя. — Как же вам удалось?
— Сам удивляюсь, — улыбнулся в темноте капитан. — У тебя поесть осталось?
— Да, конечно, — заторопился радист, развязывая мешок. — Вот, берите, я уже… Патронов у меня нет, только граната.
— Автомат цел? — закусывая, спросил капитан.
— Цел, — облегченно вздохнул Костя.
— Ладно, — прожевывая, сказал разведчик. — Патроны поищем, а сообщать нам в центр все равно пока нечего. Отдохнул маленько? Вот и хорошо. Вроде я все сделал как надо. И дождь пошел — собаки след не возьмут, а все же собирайся, Серый, уходить пора. Двое нас с тобой осталось, а дел по горло.
Колесов уже несколько раз звонил и заходил к связистам, спрашивая: нет ли вестей от группы Хопрова? Вестей не было, уже которые сутки группа упорно не выходила на связь.
Наваливались срочные, неотложные заботы — Колесов только удивлялся, как много, оказывается, возникает неожиданностей в самых, казалось бы, хорошо знакомых делах во время войны, когда все привычное ломается и обстановка на фронтах меняется не по дням, а по часам, — но ни на минуту его не оставляла мысль о том, что могло случиться там, в Белоруссии. Почему нет связи с группой Хопрова-Волкова? О плохом думать не хотелось, но…
Что же, готовить новую группу или ждать? Но чего ждать — связи с ушедшими на задание или сообщения о них по другим каналам, которое поступит еще очень нескоро? Опять виновата война, из-за нее возникли новые проблемы бесперебойной связи с людьми, работающими в тылу врага, проблемы обеспечения им надежного прикрытия, обучения методам и тактике борьбы с немецкими спецслужбами. Да мало ли проблем? Вроде бы готовились, трудились не щадя себя, не жалея сил, а оказывалось, что все на свете предусмотреть невозможно. И опыта еще не хватает, опыта работы в тылу такого противника, как гитлеровская Германия, обладающая сильно развитым полицейским, разведывательным и контрразведывательным аппаратом.
Колесов уже знал о гибели Трофимова, о преследовании группы немцами, о том, что разведчикам пока удалось оторваться от погони, сбить ее со следа. Вроде бы вывернулись ребята из трудного положения, сумели уйти, приступили к выполнению задания, но не оставляло предчувствие, что впереди еще ждут новые неожиданности, причем не самого приятного свойства. И вот, пожалуйста, словно напророчил себе и ребятам — оборвалась связь с ними, молчит рация спецгруппы.
Почему они молчат? Чем он может помочь им здесь, в Москве, за сотни километров от фронта и тыла немцев, где работают разведчики? И… работают ли еще? Вдруг неожиданный обрыв связи означает не что иное, как ликвидацию группы немцами, и больше нет ни Волкова, ни его ребят — потому и не стучит торопливо ключ радиста, посылая в эфир позывные?
Позвонил генерал Ермаков и, не теряя времени на ненужные разговоры, прямо спросил:
— Что с Хопровым? Есть связь? Прорезались они наконец?
— Нет, — ответил Колесов и зримо представил, как после его слов потемнели глаза генерала.
— Как давно уже нет с ними связи?
— Они пропустили два сеанса по расписанию и один дополнительный. Пока трудно судить, что там могло произойти. Полагаю, надо еще подождать. Волков надежный разведчик, должен вытянуть. Мы их вызываем.
— Сколько ждать? — жестко спросил Ермаков. — Ты не маленький, сам понимаешь, что может означать обрыв связи, а я должен что-то отвечать в ЦК: там обеспокоены судьбой архива. Где Денисов и материалы, которые он вез? Что с деньгами, с золотом? Каждая минута дорога!
— Я понимаю, товарищ генерал, — Колесов тяжко вздохнул. — Понимаю, извините, но мне приходится не легче. Пока решение таково: подготовим еще одну группу, но отправлять подождем.
— Сколько? — настаивал Ермаков. — Сколько будем ждать?
— Дня три-четыре. Вполне возможен вариант просто технических неполадок в рации.
— Неполадки, — сердито хмыкнул в телефонную трубку генерал, — слово-то какое выискал. Даю трое суток! Срочно подготовьте новую группу. Если не выйдут на связь, отправим.
После разговора Колесов еще некоторое время сидел, чертя карандашом на листе бумаги бессмысленные фигуры. Кого посылать следующим? Увеличивать состав группы или нет? Снабдить их двумя рациями или ограничиться одной?
Если бы точно знать, на чем споткнулись ушедшие, если бы точно знать, что там случилось, в далеких отсюда белорусских лесах!..