ал ее со всех сторон этот дикий гигантский зверь. А грубые его пальцы с жадным остервенением мяли и терзали ее голое уже тело — ноги, живот, раскрытую грудь…
Никогда не представляла, что станет жертвой безумного маньяка! В сдавленную грудь почти не поступал воздух, и она стала терять сознание, как-то слишком отстраненно понимая, что вот так приходит смерть.
Но Нина поторопилась. Избавление пришло неожиданно, в тот момент, когда у нее перед глазами уже поплыли багровые круги, становившиеся все ярче и готовые вспыхнуть последним пламенем. Она не поняла, что произошло. Сперва исчезла убийственная тяжесть. И она со всхлипом потянула в себя воздух. Потом в голове что-то страшно загрохотало. Позже Филя объяснил ей, что грохот был не в ее голове, а в лифте, который он умудрился-таки открыть и увидел жуткую сцену насилия.
Маньяк, или кто он там был, озверел до такой степени, что и сам, видно, потерял способность соображать, что происходит вокруг. И это обстоятельство дало неоспоримые преимущества Филе, то есть, надо понимать, Валере. Конечно, с подобным зверюгой ему бы нелегко справиться, но тот оказался хоть и сильным, но трусливым, как все маньяки-насильники. А его изобретательности хватило лишь на то, чтобы противопоставить ловкости охранника быстроту ног. Короче говоря, он удрал, поскольку даже отработанные удары и приемы неожиданного защитника Ершовой были для него как слону дробинки. Зато он оставил Филе впечатляющий такой фингал под левым глазом — отличная «ручная» работа — и обрушился вниз подобно танку, сорвавшемуся в пропасть.
Филя не стал его догонять. Все его внимание было приковано к женщине в растерзанной одежде, точнее, без всякой одежды, поскольку несколько жалких лохмотьев одеждой назвать язык не поворачивался. Он бережно поднял ее на руки. Он отыскал в дамской сумочке, валявшейся на полу лифта, ключи и открыл дверные замки. Агеев внес Нину в квартиру, освободил от лохмотьев и, наполнив ванну, уложил в горячую воду. А потом, принеся из кухни табуретку, уселся возле ванной в ожидании, когда пострадавшая придет в себя.
Вызывал ли он милицию? Да какая, к черту, милиция, если в элитном доме такое вот происходит среди бела дня?! Конечно, нет, потому что все его мысли до сих пор были сосредоточены исключительно на Нине Георгиевне.
И она, слушая его чуточку насмешливый комментарий к показавшейся неправдоподобным сном истории, приключившейся с ней, и видя себя абсолютно голой перед внимательными и пристальными, будто прожигающими кожу, глазами чужого, в сущности, мужчины, почему-то не испытывала никакого стыда, неудобства или неловкости. А иронизировал он не над ней, а над собой — ну надо же, и на шаг, оказывается, нельзя отпускать от себя красивую бабу! Вот так и сказал, именно бабу, а не женщину там или, не дай бог, еще следователя. А красивая баба — вдруг именно своей кожей и ощутила она — это так жарко, так приятно. Да и по глазам его видно, точнее, по зреющему над скулой синяку, что не прошло даром это происшествие и для него, для спасителя, который… Ох, да что там стесняться-то? Видно же, как он смотрит и ведь надеется, поди, что обязательно последует с ее стороны благодарность. А почему бы ей и не последовать? Вот прямо сейчас? Тем более что раз насилия, как такового, не произошло, не успел совершить свое гнусное дело маньяк, значит, и сожалеть не о чем, кроме как о потерянной одежде.
Она ничего своему спасителю не обещала, ни за что не благодарила, будто все подразумевалось само собой, но теперь с несказанным удовольствием принимала все услуги, которые он ей охотно оказывал, начиная с того момента, как снова на руках перенес ее прямо из ванной в спальню. Значит, и финал — таков уж получался расклад — был как бы предугадан. Либо предусмотрен, что, пожалуй, вернее. И лишь когда спустилась ночь, а за окнами стал понемногу стихать шум автомобилей, Нина Георгиевна, утомленная прошедшим днем, но главным образом, его слишком бурным окончанием, в полной мере, наконец, оценила, как ей все-таки сегодня повезло. А ведь могло бы…
Филипп же готов был из собственной шкуры выскочить, только бы у женщины и мысли не появилось, что здесь сработала тщательно продуманная схема получения необходимой информации, абсолютно безопасная, кстати, для ее здоровья, которым никто всерьез рисковать бы и не стал. Разве что попугали немного. Но она должна была убежденно верить, что ее спас счастливый случай — единственный из тысячи, если не из миллиона. Ну а всякие сопутствующие «страшилки» — это мелочи, недостойные пристального внимания ответственного работника Следственного комитета Министерства внутренних дел. Зато сколько теперь обнаружилось откровенных, натуральных эмоций! Сколько безудержной страсти, вот уж точно, помноженной на искреннюю благодарность! А счастливая женщина, мысленно облаченная Филей в строгий, красиво подчеркивающий ее спелые формы мундир с синими майорскими погонами, — это ведь не хухры-мухры, это, между прочим, большой подарок — в сексуальном, разумеется, плане! Даже некрасивая женщина в форме бывает чрезвычайно привлекательна, а что же говорить о такой вот наяде, ночь напролет, без сна и отдыха исступленно кувыркающейся в брызгах лунного света на взмокших простынях!..
Итак, подводя итоги первого этапа многоцелевой операции «Захват», как определили для себя собственные действия сотрудники агентства «Глория», Филипп Кузьмич Агеев мог отметить, что начало существенных накладок не обнаружило. А синяки, царапины и мелкие ссадины на сытом, ухоженном теле Нины Георгиевны Ершовой в расчет брать не приходилось. Случается, что бурные приступы страсти оставляют куда более откровенные следы на коже любовников — и ничего, в порядке вещей, на то она и страсть такая. Успокаивало еще и то, что давно испытанный и неоднократно проверенный в деле, но всегда впечатляющий прием оказался и на этот раз безупречным. Никаких «скользких» либо двусмысленных вопросов у объекта не возникало ни вечером, ни, естественно, ночью, ни, что уже немного странно, под утро. Странно, потому что обычно по утрам вчерашние события, особенно если они не поддаются четкому логическому объяснению, вызывают у объекта некоторое подозрение — ну, например, не водят ли его случайно за нос нехорошие дяди? Но у Нины — теперь уже на «ты» и, естественно, без всякой Георгиевны — ничего подобного не просматривалось, а Филя, то бишь Валера, был предельно внимателен ко всякого рода психологическим нюансам. Нет, она жила исключительно своими сиюминутными, сугубо плотскими ощущениями, и ничем иным. Ни о чем постороннем не думала. Даже обидно за нее стало — ведь, судя по всему, неглупая, темпераментная баба, найди себе подходящего спутника — и чем не жизнь? Чего ж ее потянуло к бандитам?.. Загубит собственную судьбу… если уже не загубила.
Ладно, решил Филипп, пока задержимся на эмоциях. Следующий шаг — конкретное дело. С утра или днем, но не откладывая в долгий ящик, потребуется телефонный звонок, а может, даже и встреча ее с адвокатом Райским. В идеале рандеву должно произойти в присутствии Агеева, где зайдет острый и по-своему принципиальный разговор о пресловутой взятке, организованной так сладко расслабленной в настоящий момент, но, вероятно, в иных условиях — бессердечной и жестокой хищницей. Это ж надо решиться, суметь организовать дело так, чтобы человека посадить, а затем медленно и со вкусом раздевать его — догола, лишая всего нажитого честным либо иным путем, в данном случае это не имеет существенного значения, имущества, обещая при этом искреннюю помощь и заранее зная, что все заверения — абсолютная ложь.
А с другой стороны, Юрка же повторил слова Казначеевой о том, что взятка в двести тысяч долларов для Гусева — не проблема. А что для него проблема? Тюремная камера? Может быть. Но тогда они, догадываясь об этом, никогда не выпустят свою жертву из-за решетки. Сгноят, а не выпустят. Да есть и десятки, если не сотни, других, более тонких способов заставить человека расстаться с собственной жизнью. Вот оно как. По-черному работают, ничего не страшатся… Неужели так сильны? Или власть до такой степени вскружила им головы? Интересно, что может на этот счет сказать Нина? Но вопрос не сейчас, попозже, а пока пусть пребывает в неведении и стонет себе от «райского наслаждения»…
Всему свое время, говорил Екклесиаст, время обнимать и время уклоняться от объятий… время любить и время ненавидеть…
Как говорит старая пословица, любовь — любовью, а борщ — борщом. Иными словами, занимаясь напряженными физическими упражнениями, именуемыми любовными схватками, Филипп ни на минуту не забывал о суровой прозе жизни, которая, собственно, и подвигла его на этот шаг. И он не собирался выстраивать для себя в этом направлении какие-либо перспективы, ему достаточно было стать у мадам Ершовой своим человеком. Пусть не доверенным, не единственным и незаменимым, этого не надо. Вполне достаточно было бы проследить устойчивые связи Нины Георгиевны с ее, грубо говоря, преступными подельниками. Даже проще — установить сам факт существования этих связей. Причем он думал, что решение этой задачи теперь особых трудностей не вызовет. Нет, никаких там допросов с пристрастием! Желательно, чтобы она сама захотела рассказать ему о своих делах. Но для этого она должна быть полностью и до конца уверенной в нем. Нужно заставить ее увидеть в мужчине не только любовника, но и помощника, с которым можно поделиться сокровенными мыслями.
Она уже успела сделать парочку непроизвольных якобы попыток разговорить его, вызвать на откровенность, но он ловко запечатывал ее рот поцелуем, после которого всякое желание болтать мигом пропадало. И тем не менее.
— Тебе нравится, Валера, твоя работа?
— Как всякая, — неохотно откликался он, лаская ее.
— А удовольствие есть? Материальное?
— Хватает… Если без понтов, то даже вполне. По нынешним временам пятьсот баксов плюс разовые — премиальные там, чаевые — достаточно. А копить я все равно не умею.
— А если б тебе, скажем, вдвое, втрое больше платили бы, отказался?