Принесли три стула. На них сели государь, наследник, государыня.
Юровский вынул из нагрудного кармана френча решение Уралсовета.
— Господа Романовы! Вот это — решение Уральского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Вы приговариваетесь к смертной казни через расстрел.
Наемники, уже вошедшие в дверь из соседней комнаты, стали в два ряда за спиной Юровского. Правая рука Юровского была в кармане, и едва он закончил читать, как выхватил револьвер.
Пуля разорвала сердце государя. Он упал, и в этот же момент загремели выстрелы убийц. Хмельным был не один Ермаков, поэтому пули летели не только в тех, кого убивали, но и в стены. Они попадали в деревянную заднюю стенку и в боковые кирпичные, отскакивали от них, летали по комнате, как живые.
Пули отскакивали и от корсетов княжон, где были спрятаны драгоценности, увязали в подушке Анны Демидовой, которой она закрывалась от выстрелов.
Убийцы, стоявшие в два ряда, мешали один другому, толкались, кричали что-то невнятное, с удивлением и ужасом видя, что пули летают по комнате, грозя и самим убийцам. От выстрелов в комнате сразу же скопился дым, смрадно запахло. Истошные крики Демидовой разрезали угарный воздух.
Кричала и Анастасия, которой пули пробили руки, плечи, живот, но не тронули сердце.
Кричал и израненный Алексей. Государь умер от первой пули. Сраженная, пала и государыня. Упал, умерев, доктор Боткин, привалившись к стене. Мертвы были лежавшие навзничь на полу Харитонов и Трупп. Убита была Ольга. Но Татьяна и Мария еще жили. Дым настолько плотно закрыл все пространство комнаты, что разъедал глаза убийц.
— Прекратить стрельбу! — крикнул Юровский.
Наемники опустили револьверы.
Юровский настежь открыл дверь. В наступившей тишине стало слышно, как работает мотор грузовика.
Дым понемногу рассеялся, Юровский увидел залитые кровью тела государя, государыни, княжон.
С удивлением и ненавистью он смотрел на царевича — тот стонал, скорчившись на стуле.
— Гляди, какой живучий! — и Юровский дважды в упор выстрелил в царевича.
Тело мальчика дернулось, он свалился со стула.
Перешагивая через трупы, Юровский разглядывал лежащих на полу.
— Стерва! — он хотел выстрелить в Демидову, которую спасала не только большая пуховая подушка, но и необычайно сильный организм, но передумал.
Он увидел Ермакова, который, выхватив из рук охранника Стрекотина ружье со штыком, колол тех, кто подавал признаки жизни. Удары Ермакова были такими сильными, что штык, проходя сквозь тела, вонзался в пол. Глаза его были налиты кровью.
— Бей! — Юровский показал на Демидову.
Ермаков, высоко замахнувшись, ударил так сильно, что выдернуть штык из тела сразу не смог.
Дым рассеялся, стали видны все убиенные. Ермаков разглядел, что Анастасия еще жива. Наступив ногами на раскинутые руки девочки, он штыком ударил ее. В нем кипела и клокотала свирепая злоба.
— Никулин! Медведев! — крикнул Юровский.
— Да, товарищ комендант!
— Оглобли стоят во дворе, у сарая. Натянуть на них простыни и нести сюда!
— Есть! — нижняя губа у Никулина тряслась, глаза осоловели, будто он опять напился самогонки.
«Почему пули рикошетили? Ага, так вот в чем дело!»
Юровский нагнулся над телом государыни. Платье на животе было разодрано и сквозь дыру сверкнул изумруд. Юровский разодрал платье и снял с государыни пояс с драгоценностями.
Улыбка искривила его влажные губы. Он шагнул к телу Татьяны, зная, что после государыни она главный человек в семье. Ощупав ее, он опять улыбнулся: рука наткнулась на что-то твердое, упрятанное в лифе девушки. Сняв его с Татьяны и прикидывая, куда бы положить драгоценности, он увидел, что команда занимается тем же самым, что и он, — обыскивает одежду убитых.
— Прекратить! — Юровский выхватил из кармана маузер. — Все драгоценности сюда! В одну кучу! Стрекотин, немедленно принести какой-нибудь ящик.
Стрекотин, охранник, успевший спрятать в карман бумажник Боткина, выпрямился.
— Слушаюсь!
Не все убийцы послушались коменданта. Они успели насовать в карманы часы, браслеты, деньги убитых. С особой неохотой оторвался от тела Марии тот самый Рудольф, которого она застукала, когда он воровал вещи из сундука.
— Комараде, ахтунг! — крикнул Юровский. — Сначала дело! Ферштейн? — и он показал, что надо выносить трупы.
Никулин и Медведев уже смастерили носилки.
— Данке шон! — сказал Янкель, потом обратился к латышам: — Лудзу!
Отдельных словечек — немецких, латышских, венгерских — Юровский нахватался, чтобы как-то объясняться с подчиненными. Более всего он знал немецкие слова. Да и «комараде» нахватались русских слов, так что общий язык находили.
Сложив драгоценности в коробку, он отнес их в «комендантскую». Дверь запер. Спустился во двор, наблюдая, как трупы бросают в кузов грузовика.
Через открытую дверь он вернулся в комнату, где произошло убийство. Подняв трупик мопса Джемми, сам бросил его в грузовик. «Собачьи трупы должны быть вместе с царскими», — вспомнил он слова гостя.
«А где же вторая собачка, Алексея? Джой зовут…»
— Стрекотин, ты собачонку царевича не видел?
— Не видел. Поискать?
— Обязательно найди. Тут надо замыть. Ладно, иди, я найду людей.
Он смотрел на пол в лужицах крови, на стены в красных брызгах и дырах от пуль.
«Ладно, потом уберем. Сейчас надо увезти трупы».
— Люханов, ты чего опоздал? — он подошел к кабине грузовика, где сидел шофер.
— Дорога тяжелая, Яков Михайлович, — хрипло отозвался Люханов, водитель из верх-исетских активистов. — Пеньки, кочки… да и братва…
— Что братва?
— Да встретили нас — там застава… Ждут. Конные, с телегами.
— Мотор не глуши.
— Понял, Яков Михайлович.
Юровский вернулся в дом.
Носилки уже были готовы, и на них положили тело государя.
Только приготовились нести, как вдруг охранник, один из верх-исетских, ничем не примечательный, даже лицо-то его не вспомнить, издал протяжный, тонкий крик, похожий на визг собаки, когда она попадает под колеса или когда, поджав хвост, вырвется, оставив клок кожи с шерстью в зубах более сильного кобеля.
Лицо охранника перекосилось, глаза наполнились диким ужасом, он взвыл еще громче.
— Господи! — закричал другой охранник. — Господи…
Все застыли, не зная, что делать.
На вой солдата пришел Ермаков. В руке у него была винтовка со штыком. Замахнувшись ею, он со всей силы ударил охранника по голове. Тот отлетел в сторону, упал и затих.
— Есть еще слабонервные? — спросил Ермаков. — Если есть, лучше пройти в караульное помещение.
В тишине он оглядел всех волчьими глазами.
Никто не отозвался. Подняли носилки с телом государя и понесли к машине. На других носилках несли тело государыни. Во дворе лунный свет упал на ее лицо. Чубатый парень, который нес носилки сзади, увидел лицо царицы. Ее убили выстрелами в сердце, и лицо осталось чистым. При ходьбе охранников голова убитой покачивалась, и казалось, что она вот-вот откроет глаза.
— Господи! — прошептал парень.
— Чаво там? — передний носильщик оглянулся.
Чубатый не ответил. Тело сбросили в кузов — там орудовали еще два охранника.
— Ты вот чаво, — сказал чубатому охранник, который был старше годами. — Не пялься. Ну, будто мешки тащишь. Или там баранов…
— Сам ты баран, — огрызнулся парень. — Эвон, глянь, кто это? — глазами он показал на окровавленное тело Демидовой. — Сколько же разов в нее стреляли, ты погляди…
— Сказал, не пялься! — и пожилой охранник взял за руки тело горничной. — Хватай!
Пока возились внизу, на верхнем этаже шла бойкая работа.
Услышав, как что-то упало наверху, Юровский сообразил, что «комендантскую» он закрыл, а царские-то комнаты остались открытыми.
Он быстро поднялся на второй этаж.
В комнате, где жили государь, государыня и наследник, вовсю орудовали чекисты. Лихорадочно наталкивали в сумки, мешки все, что попадало под руку: белье, верхнюю одежду, обувь, туалетные флаконы, сувениры…
Юровский не знал, как остановить грабеж. Стрелять нельзя. Немецкое «стой!» он забыл. Грязно выругавшись по-русски, Юровский все же выхватил маузер.
«Интернационалисты» с ненавистью смотрели на коменданта. Один из них бросил на пол нижнюю рубашку государыни.
— Каждый из вас получит обещанное вознаграждение, — сказал он. — Но вещи бывшей царской семьи по решению Уралсовета принадлежат советской власти. Всем спуститься вниз! — и он показал маузером на дверь.
«Интернационал» со своими мешками и сумками не расстался — бойцы за народное счастье уходили из комнаты с награбленным.
«Пусть, — решил Юровский, — потом отниму!»
Он окинул взглядом комнату. На полу валялись книги, иконы, вещи. Дверцы шкафов, столов были открыты…
На полу валялось и Евангелие — то самое, что совсем недавно читал цесаревич. Оно было небольшого формата, в хорошем кожаном переплете.
Юровский сунул его в карман.
В это время Шая Голощекин дал телеграмму в Москву: «Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу, официально семия погибнет при евакуации».
Глава семнадцатая Третья тайна убийц
17 июля 1918 года, 1 час ночи — 8 часов утра
Гость и Юровский вошли в расстрельную комнату. Кровь на полу, на обоях, дверях, следы ударов от пуль, штыков. Кое-где обвалившаяся штукатурка. Пахнет гарью и кровью.
— Янкель, где лежал царь? Здесь? — гость показал на лужицу крови у левого стула.
— Да. Рядом — царенок. Правее — царица. А за ними — княжны.
— Хорошо, — гость погладил черную, клином, бороду, доходившую почти до пояса. — Выставь охрану у двери и сам встань, чтобы сюда никто не входил, пока я сам не выйду.
— А зачем?
— Надо, Янкель. Потом скажу. Потом пусть придут женщины — жены караульщиков. Надо все вымыть с мылом и песком.
Юровский ушел.
Гость достал черный мешочек из небольшого чемоданчика. В нем были подушечка, кисточка, флакончик черной краски особого состава. Обмакнув кисточку в краску, гость написал четыре каббалистических знака