Василько закончил перевязку и сел на траву.
— Ярослав воин. Знает, что в дружине сила. А вот брат твой Борис не мог взять в толк, что только силой власть держится. Хотя умом не был обижен… Забыл, видно, что дед ваш, Святослав, тем и велик был, что дружину имел бесстрашную. А Владимир? Что ему дороже дружины было? Ничего он для нее не жалел, и она жизни для него не жалела. Помнил бы об этом Борис, был бы сейчас в здравии и славе.
— Борис не мог этого забыть. Выходит, другая у него дума была.
— Какая же?
В этот момент, согнувшись, к ним подошел повар Торчин, держа на острие ножа кусок зажаренной оленины.
— Бери, князь! — сказал он, протягивая Глебу мясо, и тому пришлось снять оленину с ножа.
Нож был широким, обоюдоострым, тщательно и любовно отточенным.
— Нравится? — Торчин оскалился. — Бери, хороший нож!
— Зачем он мне… такой.
— Нож всегда нужный, — он перехватил взгляд Василько, — тебе тоже принесу мясо, Василек.
— Неси, рассиживаться-то нечего!
Солнце стояло высоко в небе, когда ладьи вновь поплыли по Днепру. Две — к Смоленску, а одна назад, к Мурому.
Река, тихая и спокойная сейчас, забылась коротким сном. Она была чиста и светла, и сколько видел глаз, ни одной морщинки не было на ее залитой солнцем глади.
«Как тихо, — подумал Глеб, — точно Христос тут прошел, все успокоив. Где ты теперь, Борис? Ответь мне! Ты смирением хотел победить? Но кто поймет это? Все бросили тебя, даже верные богатыри… Разве не знали они, что обнажат мечи убийцы? Всегда найдется Пилат и его подручные… Или ты верил, что потом опомнятся, потом поймут, что слабость сильнее силы?»
И Глебу вспомнилось: Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко.
Последние слова он тихо произнес вслух, и Юшка, сидевший впереди Глеба, оглянулся.
Глеб увидел усталые, печальные глаза юноши, понял, что у гонца на сердце горе.
— Я святого евангелиста Матфея вспомнил, — сказал Глеб. — Читал ты его?
— Как же! Князь Ярослав до книг охоч.
— А помнишь ли, как Иисус пошел по морю, как посуху?
— Помню.
— А как Петр тоже хотел идти по воде, увидев Иисуса?
— И не смог, стал тонуть, — ответил Юшка.
— А почему?
— Потому что усомнился.
— Так. А ты? Веришь ли, что по заслугам воздастся и праведнику, и убийце?
Никто не задавал такого вопроса Юшке, и он задумался.
— Ты не отвечай теперь, — сказал Глеб. — И у меня, и у тебя горе. Видно, без него никак не обойтись на Руси.
Юшка отвернулся, потому что к глазам подступили слезы. Он посмотрел вперед, и вовремя: надо было держать правее, где речка Смядынь впадала в Днепр, и по ней плыть к Смоленску, который должен был вот-вот показаться.
Юшка сказал об этом Василько, и когда они вошли в Смядынь, увидели ладьи под парусами, которые, казалось, поджидали их. Там, на берегу, видны были стены крепости Смоленска, княжий терем, дома, разбросанные по откосам.
Ветра по-прежнему не было, паруса висели неподвижно, и гребцы взялись за весла. Носы парусных ладей были похожи на неведомых птиц — их раскрашенные деревянные головы на длинных шеях выдвигались вперед. Бока щетинились веслами, которые дружно поднимались и опускались, как крылья.
На передней ладье стоял человек, и Глеб узнал в нем Горясера.
— Наши! — радостно крикнул Глеб. — Видишь, Василько, это же Горясер!
— Удалец, ладные ладьи добыл!
Горясер, увидев Глеба, махнул рукой, и его ладьи стали разворачиваться полукольцом. Гребцы убрали весла и встали по бортам. Разом прикрылись они червлеными щитами и выставили копья. Горясер выхватил из ножен меч и поднял его острием вперед.
Все это произошло так внезапно, что никто из Глебовых дружинников не успел изготовиться к бою. Парусные ладьи стали к Глебовым борт в борт, и Горясер прыгнул вперед, ударив мечом первого попавшегося под руку муромчанина.
— Стойте! — закричал Глеб. — Стойте, не бейте невинных!
Но не вняли его словам наемники Горясера, разили копьями и мечами всех, кто оборонялся, кто прыгал в воду, пытаясь спастись вплавь.
Василько отбивался как мог — мечом, ногами. Рядом бился Юшка, еще двое отроков, защищавших Глеба.
Быстро все закончилось — окровавились ладьи и вода, на поверхности покачивались мертвые тела дружинников Глеба.
Горясер, жарко дыша, стоял перед Глебом с окровавленным мечом.
— Отойди! — сказал ему Глеб. — Ведь на тебе крест. Неужто не дашь помолиться?
— Пусть они мечи бросят! — приказал Горясер.
Отроки Глеба и Юшка бросили мечи, а Василько кинулся вперед, сбил головой наемника и прыгнул в воду. Он поднырнул под ладью и довольно долго не показывался на поверхности — хорошо нырять Василько выучился еще с детства.
— Не уйдет, поганый, — сказал Горясер и испуганно дернулся, почувствовав, что кто-то схватил его за сапог.
Снизу на него смотрел повар Торчин, подобострастно осклабившись.
— Помогу тебе! — Торчин прижался к ноге Горясера. — Хорошо резать могу, никто лучше меня не зарежет князя.
— Отцепись! — Горясер отшвырнул Торчина, но убивать его не стал. Приказал: — Догоните беглеца и прибейте!
— Так его на берегу изловят. Куда он денется? — наемники были заняты, собирая поживу, перегружая ее на свои ладьи.
«Помогай тебе Бог, Василько!»— подумал Глеб. Он приподнялся, поддерживая больную ногу, встал на колени, повернувшись так, чтобы не видеть убийц.
Князь обратился к Богу в предсмертной молитве: «Господи, да избавятся от вечных мук и любимый отец мой, и мать моя, и брат Борис, наставник юности моей, и ты, брат и друг Ярослав, и ты, брат и враг Святополк, и все вы, братья и дружина, пусть все спасутся! Уж не увижу вас в жизни сей, ибо разлучают меня с вами насильно. Увы мне, увы мне! Ты, Борис, услышь глас мой! Понял я, почему принял ты смерть, и силою твоего духа сейчас укрепляюсь. Не хочу умирать, но куда деться от убийц? Только началась жизнь моя, а уже прерывают ее, не дав свершить дел праведных, к которым готовился я. Одной смертью могу послужить Тебе, Господи, вам, братья мои и дружина…»
Он услышал, что Юшка плачет, повернулся к нему и обнял:
— Прости!
И видя, что Юшка не успокаивается, обратился к Горясеру:
— Его не убивайте, что вам его смерть? Не мой он отрок, Ярослава.
— А! Так вот кто от нас хотел ускользнуть! Как его отпускать, если донесет он на нас? Нет, Глеб, всем вам — и Ярославу-хромцу тоже — конец пришел!
— Думаешь, Горясер, в тайне останется ваше злодейство? Нет, и предательство твое, и что руки у тебя теперь навеки в крови невинных, — все тебе зачтется! Ибо сказано не мною, а Иисусом Христом: земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе…
— Торчин! — крикнул Горясер. — А ну, покажи свое умение! Хватит нам пустые речи слушать!
Торчин на четвереньках стал подбираться к Глебу. Подобравшись, кинулся на него, повалив. Выхватив свой широкий нож, Торчин сунул его прямо в сердце Глебу и навалился так, что нож вошел в тело по самую рукоять. Торчин помедлил, поворачивая нож, а потом дернул его на себя, резко отпрянув от Глеба.
Юшка отчаянно закричал, вскочив на ноги. Наемники пронзили его копьями, опрокинув на дно ладьи.
Горясер видел, что Глеб лежит неподвижно. Его поразило, что крови из князя вышло совсем немного.
— Ударь еще! — приказал он.
Торчин вытер нож о рубаху Глеба и засунул его за пояс.
— Торчин плохо не бьет. Торчин знает, как резать, чтобы кровь не брызгать. Мертвый князь не будет теперь на меня обижаться.
Наемники сели за весла и направили ладьи к берегу.
Горясер решал, куда отвезти тело Глеба — то ли к Святополку, то ли оставить здесь.
— Где беглец? — спросил он своих пособников, что оставались на берегу.
Они недоуменно переглянулись.
— Никого не видели.
— Куда же он делся?
— Утоп, наверное. Давай поспешать, Горясер!
Тело Глеба бросили на берег, между колодами, сорвали крест, сняли сапоги.
— Оставим его тут! — решил Горясер. — Протухнет он по дороге, путь у нас неблизкий.
Он дал обещанные гривны наемникам, оставил им и поживу.
Оседлав приготовленных коней, Горясер и его киевские пособники поскакали прочь, а наемники — смоляне — принялись делить добычу.
Уже наступил вечер, небо пепельно потемнело. Две крупные звезды засветились в небе, но убийцы не видели их — они шли к городу, и каждый прикидывал, не меньше ли ему досталось добычи, чем другим.
И было это 5 сентября, в понедельник, в год тысяча пятнадцатый от Рождества Христова.
13
Дружина Ярослава шла тем же путем, каким шел Борис на печенегов. Святополк бежал на этот раз за помощью не к тестю, королю польскому Болеславу, а к степнякам. Ополчившись, он должен был находиться с дружиной в тех же местах, где Борис искал печенегов.
Четыре года прошло с той поры, четырежды сходились дружины Ярослава и Святополка — дважды побеждал Ярослав, дважды Святополк. Последний раз верх был за Ярославом, но Святополк убежал к печенегам — только у них он теперь мог найти поддержку.
Впереди, верхами, двигалась старшая дружина Ярослава. Рядом с князем можно было увидеть воеводу Будого, Кожемяку, давно ушедшего от Святополка, Эймунда. Не было среди богатырей Александра — он служил Мстиславу в Тмутаракани. Его место занял Василько.
Следом за конными шла тысяча варягов, для которых Ярослав, женившийся на Ингигерде, стал конунгом.
Варягов вели Гунар и Юзеф. Теперь они имели свои дворы в Новгороде — русский город стал для них второй родиной.
За варягами шла дружина новгородская. Если варяги были мечниками, то новгородцы в большинстве бились топорами, имели сотни лучников и копейщиков. Дружину новгородскую вел Коснятин, сын Добрыни.
Войско Ярослава замыкал обоз со множеством телег на скрипучих деревянных колесах, с гуртом овец.