у жизни. Знаю только, что почти двухлетнее пребывание в Италии какими-то дальними и окольными путями только утвердило меня в верности родным святыням.
То, что ты пишешь о педагогике, звучит сильно и искренно. В этом много правды, той горькой правды, которой пропитано все, что не связано прямо с Церковью. Все же думаю, что это не абсолютно и, утверждаясь в сверхличном, можно и педагогом быть "добрым". Но это тема слишком громоздкая для письма.
Всего тебе лучшего! Будешь ли еще в Тифлисе? Сердечный привет от нас двоих всем твоим. После 18/31 октября адрес мой будет: Рома, Посте рестанте.
Любящий тебя В. Эрн
397. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[1217]<23.09.1912. Москва — Кастель Гандольфо>
23 сентября 1912.
Москва, Зубовский бульв., 15, кв. 21.
Дорогой Владимир Францевич!
Очень огорчен Вашим последним письмом и заключающимися в нем сведениями. Спешу ответить по предварительной оценке положения, ибо Маргариту Кирилловну еще не видал, она в деревне, и редакционное собрание "Пути" еще не было. Однако Григорий Алексеевич по моей просьбе зондировал почву, и я пишу вам свое мнение не оффициально, но частно.
Я и Григорий Алексеевич думаем, что нужный заработок для Вас устроить можно, но не скрою, неблагоприятно то, что в данном случае речь идет о неизвестном никому из нас, хотя Вами столь высоко ценимом, Росмини[1218]. Во-первых, включить этот перевод в серию "классиков" философии из нас, повидимому, никто не согласится, ибо даже если он и классичен по Вашей оценке, то канонизация есть дело цоммунис опинионис доцторум[1219] и произвольно распоряжаться этим термином в глазах публики значит создавать недоразумения на почве произвольного употребления вполне определенных, хотя и условных, терминов. Но это, конечно, не имеет решающего значеия, и Росмини может быть издан (не знаю когда, но для Вас это не имеет решающего значения), однако не скрою, что для Маргариты Кирилловны, да и для меня и для других членов редакции, по крайней мере пока мы не знаем Росмини, был бы предпочтительнее во истину классик, и притом нужный и Вам близкий, именно Иоанн Скотт Эригена[1220] (а за ним, мне так кажется, могли бы последовать, и св. Максим[1221], и Дионисий[1222]). Ведь Вы пишите, что на вашем пути лежат они, и что Вы готовы приняться за перевод. Если Вы не имеете каких-либо особых и веских соображений в пользу предпочтения Росмини Эригене, то я советовал бы Вам пойти навстречу и желаниям здешних членов редакции, чтобы таким образом выход из положения был найден наиболее благоприятным, и даже просто приятным для обеих сторон способом. Во всяком случае я нахожу, что Вам надо употребить все усилия, чтобы посчитаться с настроениями здесь. Однако вся эта история безмерно грустная! О сборнике писать сейчас некогда, но ясно одно, что он сильно затягивается и рассчитывать на выход в этом году мало оснований. Я лично могу взять перо лишь на святках (на которые Вы зовете меня в Рим!), да и на святках едва ли успею написать.
21-го был мой диспут, возражали Каблуков[1223] и Котляревский[1224]. Прошел максимально прилично, публика вела себя сочувственно, так что все в этом смысле прошло лучше, чем можно; но, конечно, все это — академическая комедия. И вот я — доктор политической экономии, наверно, самый странный доктор этой почтенной науки на земном шаре.
Напишу больше, когда опомнюсь.
Да хранит Вас Матерь Божия!
Привет наш Евг. Давыдовне. Была недавно у меня Надя[1225], ищет места. Мы благополучны.
Любящий Вас С.Б.
398. П.А.Флоренский — В.Ф.Эрну[1226]<25.09.1912. Сергиев Посад — Кастель Гандольфо>
25 сентября 1912. Ночь. День Преп. Сергия.
Приехав из М<осквы>, получил Ваше письмо. Тороплюсь ответить. Вот приблиз<ительный> список лиц, кот<орых> я имею в виду или желаю иметь в журнале, хотя не все они равно-желательны и равно "достоверны". Кожевников (масса материала истор.-филос.-рел. характера), Новоселов, Булгаков, Волжский, Вы, Ельчанинов, А. Белый? Бердяев? Клингер (католик из Киева, профессор по фольклору и религии…). Розанов, Щербов, еп<ископ> Антоний (!) (совершенно не знаю, как он отнесется к сему), Ф.Д. Самарин (?), Д. А. Хомяков (?), Мансуров, пèр ет филс, Евг. Трубецкой (?!?), П.Н. (филс) Каптерев, Н. Лузин, Ф. Андреев, А.В. Ветухов, С.А. Цветков, Г. Флоровский, Шум (готово сочинение "Генезис идеи Бога у Толстого", весьма недурно, хотя и зеленовато), Голованенко, Вяч. Иванов, С.С. Глаголев, Б.П. Добровольцев, Вл. Карпов (проф. по естествознанию), Страхов (механик из Москвы, проф.), Аскольдов (?), Г.А. Рачинский, В.М. Васнецов (?), Тернавцев. По реком<ендации> С.Н. Булгакова: Н. Андреев, С.Н. Дурылин, Жуковский, Давидайтис, кн. <нрзб> (ун йуиф еррант ен цчристианисме[1227]), Макшеева[1228], кн. Ухтомский, богослов и минералог, проф.
Не знаю, как наладится дело потом, но сперва во всяком случае пойдет поток, ибо не сегодня завтра мне надо вступить в должность (если теперь Синод утвердит[1229]), а наши друзья вне черты своей оседлости. Присылайте, что есть. Для начала необходимо печатать (особенно лиц подозрительных) нетяжеловесное и вполне переносимое, с точки зрения цензуры, — нравов, языка, яркости и т.п., одним словом такое, чтобы оно не возбуждало лишнего внимания к себе. Надо нам к себе приучить читателей, верхних и нижних, чтобы они были уверены, что мы ничего собственно не намерены выкидывать. Господь да благословит Вас и Ваших. Обнимаю Вас дружески.
Недостойный священник Павел Флоренский.
399. А.В.Ельчанинов — В.Ф.Эрну[1230]
Дорогой Володя! На днях в подробной карте Италии я нашел место, где ты живешь[1231]; по-видимому это недалеко от Рима, километров 15—20, у самого озера. Если тебя не затруднит, пришли мне открытки с видом этого места. А мы, по-старому, в Менглисе — кажется, в последний раз.
Чтобы ты не удивлялся и не сердился, я объясню тебе и Жене[1232] вкратце, почему я мало пишу. Я бы с радостью писал, если бы у меня, в моем душевном хозяйстве, все было бы благополучно; писать о своих неустройствах я уже совсем не могу (как раньше), противно и, по-моему, грешно; а хорошего, действительно благополучного, ничего нет; очень много милого, приятного, но все это вздор и мелочь, все это какие-то третьи и двадцать пятые этажи на тонких жердочках над трясиной. Сюда же относится и моя педагогика. Так как ты спрашиваешь о ней, то я напишу.
Педагогической деятельностью я совсем недоволен; школа — один из видов искусственного и внешнего соединения людей (как канцелярия, полк, банк и т.д.). Она не допускает отношений серьезных и глубоких и не удовлетворяет всех сторон жизни души. С детьми — связь на время, любовь до известных пределов, помощь им — в самом неважном, влияние на них —10% всех влияний, под которыми они растут, прав на них никаких. Розанов называет родственными проституции деятельность адвоката и журналиста, он забыл о педагогике; это смена любвей и привязанностей (неизбежная, где учишь 200—300 детей зараз) утомляет и развращает. Душа учителя непрерывно омывается постоянно обновляющейся волной детских душ, которые непрерывно уносят с собой частицы его сердца, его мозга, вдохновения, таланта, и какими бы сильными подземными ключами ни питалсяон, его оскудение — дело очень недалекого времени (как всякого прелюбодея). Это ответ на твой вопрос: "Доволен ли ты своей педагогической деятельностью?"
Кроме гимназии, я читаю на курсах[1233] "будто историю церкви"; читал я с января 1 раз в неделю. К удивлению, имел внешний успех, т.е. меня слушали 20—25 девиц, в то время как у остальных лекторов бывало 5—8 человек. Все-таки, несмотря на увещания Т.И., я оставлю это дело с осени. Причина одна: я не знаю "истории церкви" так, как должен ее занть профессор и лектор высшего учебного заведения[1234]. Правда, у нас на филол<огическом> отделении "настоящих" ученых человека 3—4; остальные — такие же гастролеры, как и я. К сожалению, кафедра философии занята некиим Городецким из Посада, а то ты бы мог воссесть на нее. Думается мне, впрочем, что если ты придешь сюда, то курсы непременно приспособят тебя к какому-либо делу.
Напиши точно, когда ты прибудешь в Россию и в Тифлис. Ты пишешь, что у Альбанского озера вы пробудете до 15-го октября — а потом?
В нашей семье все хорошо, отношения самые дружеские, все, слава Богу, здоровы. Коля[1235] весной издал, по настояниюокруга, одну книгу, вроде учебника по элементарной физике.
От Павла[1236] я имею мало сведений, от Алексеевых[1237] — тоже. Я все думал быть летом в России, но дело не выгорело из-за лагерного сбора. Вообще лето я провел бездарно — за изучением бесчисленного количества методик, хотя прочел 2—3 хороших книги. Особенно меня занял Кони ("На жизненном пути"