Теперь у нас все относительно хорошо, хотя сначала было очень тяжело и трудно. Ну, да что же об этом размазывать! Повторяю, теперь стало легче: по крайней мере все на чем-нибудь остановились, и впереди виден исход.
Теперь предстоит подать прошение Мануилову[806] о командировке на второе полугодие. Если это осуществится, то предстоит отъезд в Декабре. Это будет нелегко и тебе, и мне, но все же это легче, чем на год, а для души, для спокойствия совести, для равновесия и прекращения раздвоения это, увы, необходимо. Ты не можешь себе представить, как я тебе благодарен за то, что ты с этим миришься, и насколько ты мне от этого становишься ближе и дороже, если ты еще можешь стать мне дороже, чем ты есть.
Получил письмо от Струве. Он пишет между прочим: "обидно, что такой флаг, как «Московский Еженедельник» оказался спущенным"[807]. Мне не столько обидно, сколько жалко: уж очень много хорошего связано для меня с этим флагом. Конечно, флаг не пропадет; но жаль целого дорогого, теперь оконченного цикла жизни. Жалко наших с тобой там переживаний; жалко и независимо от наших отношений многого, особенно вторничных собраний, всегда столь интересных.
Нужно,чтобы, по крайней мере в будущем из этого что-нибудь выросло. От всей души надеюсь, что это будет не уничтожение, а превращение. А пока прощай, моя дорогая. Крепко тебя целую. Я совершенно здоров.
199. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[808]<14.08.1910. Бегичево — Михайловское>
№ 3
14 августа 1910
Милый и дорогой друг
Не удивляйся, что я пока не назначаю точно дня моего приезда в Москву. Вероятно придется приехать не 20го, а несколько позднее. Только в Четверг 19гоАвгуста Мануилов увидит гр. Камаровского (декана), и, следовательно, только в тот день выяснится, когда будет назначено заседание.. Очевидно, оно не может быть назначено на другой день!
Сейчас с большим подъемом перечитал твое единственное письмо после нашего последнего свидания; с нестерпением жду второго. Много думал по поводу этого письма о твоей и моей московской жизни. Перемена — громадная. Закрытие "Еженедельника" и твой переезд будут иметь последствия неисчислимые, и хотя это и трудно, но, надеюсь будет хорошо и для тебя и для меня. Перемена картиры в самом деле даст тебе возможность зажить по-новому. Что же касается "Еженедельника", то грустно и жалко всего хорошего, что есть в прошедшем; грустно, что не будет наших собраний и особенно наших заседаний там вдвоем.; жалко комнаты с портретами, с Васнецовым[809] и Беклиным[810], но в смысле дела не могу не сказать, что "Еженедельник" для меня уже прошедшее:теперешним моим задачам и настроениям он не соответствует. Писать о чем-либо текущем я сейчас не могу без насилия над собой, которое не окупается результатом! А если так, то зачем же я стану наполнять "Еженедельником" твою жизнь. И твои силы, твое время и средства должны послужить чему-либо другому, более соответсвующему потребностям времени.
И опять-таки я думаю, что с точки зрения объективной (помимо наших личных обстоятельств и чувств) прекращение "Еженедельника" — не простая случайность. Если бы он оказывал глубокое влияние и был необходим, мы, вероятно, нашли бы способы его продолжить. А что он не влиял — это обусловливается не одной общественной психологией, но причинами более глубокими. Чтобы оказывать глубокое духовное влияние, мысль должна очиститься и углубиться. Должны зародиться новые духовные силы. Нам нужно не дилетантское богоискательство Бердяева и не постное масло Булгакова, а нечто более глубокое и сильное. Публицистика, как я ее понимаю, должна питаться философией и углубленным религиозным пониманием! Стало быть, философия — первая задача, а публицисика — вторая или даже третья!
Наши настроения — спокойные и хорошие. Мое — ужасно углубляется.
Со страхом, с робостью перед великой ответственностью пишу главу о богочеловечестве и чувствую, что необходимо в это уйти с головой. Работаю много и с величайшим наслаждением. Это — главное; ничего существенного от тебя не таю; в общем стало легче. Ах, моя милая, родная, какое блаженство будет, когда станет совсем легко. А легко может быть только с тобой, благодаря твоим и моим усилиям, а больше всего — благодаря Богу, если Он даст сил и мудрости.
До скорого свидания, бесценный и дорогой друг, целую тебя крепко.
200. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[811]<17.08.1910. Михайловское — Бегичево>
3е письмо
Дорогой мой, милый мой ангел! Какая досада, что заседание не состоится 20го. Я так радовалась возможности тебя скоро повидать! Дай Бог, чтобы оно состоялось 21го или хотя 23го. Как я ни сдерживаю себя, но признаюсь тебе, что очень хочу тебя видеть. Почему ты не получил моего 2го письма, я его послала 12го? Известие о том, что ты послал прошение, а следовательно отъезд на несколько месяцев состоится, меня сразило[812]! Как я ни подготовляла себя ко всякому возможному решению с твоей стороны, но я только теперь поняла, как я надеялась, что отъезд как-нибудь не состоится. Конечно, это лучше, чем на всю зиму, но все-таки это грозит четырьмя месяцами, чего доброго! Как я молила Бога, чтобы это горе меня миновало! Это известие поразило меня в самое сердце, как что-то неожиданное! Одно рассуждать и думать, другое — переживать. Я так страдала эти дни, что даже заболела! Сейчас привела сама себе много очень строгих, разумных доводов, и опять силы поднялись, и я чувствую себя опять покойно и бодро! Пожалуйста, не тревожься этим, мой милый дружок! Требуюдаже, не смей жалеть меня! Пишу тебе это не для того, чтобы жаловаться, а чтобы ты знал все, что я переживаю, знал, как я борюсь с собой и, следовательно, как сильно во мне желание, чтобы тебе было хорошо, чтобы все было хорошо! Радуюсь, что у вас стало лучше! Слава Богу! Надеюсь, что твое решение и отъезд принесет серьезное успокоение и, главное, прочное, так, чтобы его не нужно было повторять! Как я счастлива, что ты хорошо работаешь и пишешь о таком важном. Действительно, по-моему, самое интересное и важное — это о Богочеловечестве и еще о мистическом познании. Я очень обстоятельно, много раз прочла твою главу о теоретической философии[813]. Так хорошо все объяснено и установлено твердо, так хорошо все это расчищает путь и подготавливает почву для исследования самого главного. Прочтя все это, чувствуешь потребность получить ответ и углубиться в вопрос о мистическом познании, единственном истинном познании. Каково оно, каким же образом происходит оно в нас? Страшно интересно, что ведь в нем участвует воля, действие, подвиг. Хорошо бы не только это установить, но и проникнуть в глубину этой тайны, пробраться в ее плоть и кровь. Что тыобо всем этом думаешь и что напишешь? По этому поводу посмотри IIIю главу у Бергсона (о Смысле жизни), он говорит много интересного, по-моему[814].
Я в восторге от того, что Эрн говорит в своей статье против "Логоса", об отсуствии систем у Русск<их> мыслителей. "Всякая система лжива, плод кабинетности (!!!). Соловьев призрачен там, где он оставляет путь интуиции, обольщается миражем систематичности"[815]. Как я с этим согласна! Этот ужасный гибельный диалектический метод, мертвое начало, потому что всегда все, им созданное, гибнет с течением времени. Бессмертным остается то слово, которое сказано из глубины и мук души, пережито, хотя и могло современникам казаться непоследовательным! Конечно, если в нем была правда живой души, то оно неизбежно глубоко логично. Самое-то важное, что оно не создано логикой, я явилось результатом действия и страдания, как откровение! Вот суть того, чтонадо, что не должно быть дилетантским богоискательством Бердяевых и Булгаковых, но ему мало быть и философией, хотя бы и прекрасной. Должно быть живое искание, живое дело, прекрасная жизнь! По-моему, кроме этого надо написать новую теорию познания, динамическую теорию познания, как хорошо сказано у Эрна[816]. Кажется у Соловьева есть только намеки на это, но нет чего-нибудь определенного, правда?
Ужасно меня волнует и интересует, как ты напишешь обо всех этих самых глубоких вопросах, которые составляют суть души Соловьева, что ты скажешь и как наметишь путь? До свидания, радость моя, надеюсь, до скорого! Жду известия. Целую крепко. Лучше пошли телеграмму.
201. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[817]<25.08.1910. Бегичево — Михайловское>
Милая, родная и горячо любимая Гармося
Ты не можешь себе представить, какою радостью наполнило мою душу твое последнее письмо. Точно сноп света в нее ударил, и тихой нежностью я наполнился к тебе. Это со мной всякий раз бывает, когда я не то что умом пойму, а осязательно, своей душой почувствую твою дружбу, твою жертву, твою глубокую ко мне любовь. Ах, как я тебя люблю, моя дорогая, как особенно люблю в эти минуты. И что ты ими делаешь со мной! Вдруг какой-то тяжелый камень спадет с души и легко становится. Ты не знаешь, моя дорогая, сколько в этом камне тоски по тебе и какой я вижу просвет, когда вдруг чувствую тебя без камня, чувствую возможность светлой, хорошей и любовной дружбы с тобой в согласии с моей совестью и с общим делом!
Как мне хочется порадовать тебя. И порадую. Вот прочитай отдел "Печать" в "Речи" за воскресенье 22 августа, что там говорится по поводу прекращения самого "Еженедельника" и порадуешься