. Она всегда подчинена стремлению к бегству: такой человек со всей прытью несется прочь, чтобы избежать конфронтации с самим собой.
Очень часто мы в самом начале психотерапевтической работы с пациентами пергюнтовского типа личности отмечаем, что они обладают большой сексуальной потенцией. Но далее оказывается, что эта потенция базируется на очень непрочной основе и не может быть долговременной. Эта основа – стремление порадовать свою королеву, оставаясь по сути жиголо. Позднее, когда личность таких пациентов становится более целостной, им, возможно, придется пройти через период импотенции. Причем такой мужчина не понимает, почему психотерапевт может рассматривать эту импотенцию в качестве положительного сигнала. Импотенция – это обычно внешнее проявление каких-то повреждений глубинной структуры личности. И, как мы ранее говорили, рассматривая мифы как структуру, это дает человеку шанс на изменение провального мифа.
Природа поведения такого типа лежит в младенческом периоде и заключается в особенностях важнейших отношений ребенка со своей матерью. Отец Пера Гюнта был пьяницей, как мы узнали из пересудов тех людей на сельской дороге, а ко времени действия пьесы уже был мертв. Мать в открытую вознесла Пера Гюнта на отцовский трон после того, как отец умер, однако в скрытом виде у нее было такое же отношение к нему и при жизни отца. Здесь можно увидеть элементы поведения по модели Эдипа, но не в том смысле, что маленький мальчик желает или «выбирает» свою мать; тут его толкают на роль принца-консорта. Мать является единственным человеком, кто возлагает корону на его голову. Но в действительности это делает его монархом-рабом. Ситуация в данном случае напоминает модель, которую Адлер одно время понимал лучше, чем смог описать: модель, названную им синдромом испорченного ребенка. Под этим он подразумевал и испорченного, и одновременно сломленного ребенка. Этот синдром особо характерен для викторианского периода, как мы увидим позднее.
Далее мы видим Пера, добравшегося до Марокко, где он становится богатым и влиятельным человеком. Он участвует в работорговле, выстраивает эффективную систему, в рамках которой первобытным народам даровались идолы, а затем к ним посылались миссионеры для исправления этих идолов. Он дает язычникам Библию и ром, соблюдая при этом, однако, некий баланс. В результате на пути к богатству у него ничто не стоит. Далее он заявляет, что «должен стать самим собой во всем», и стремится открыть для себя, что же это значит.
Гюнт стал собой – тут сплетены
Мои желанья, страсти, сны.
…
Все, что в груди моей таится,
Чтоб мне таким, как есть, явиться.
Таким образом, его «Я» пребывает на архаичном, инфантильном уровне своего эгоизма. Мир отношений с другими людьми – сложный, увлекательный, нелегкий и бесконечно новый – предъявляет высокие требования, но и сулит щедрую награду. Короче говоря, мир людей оказывается полностью исключенным из жизни Пера. Он говорит, что секрет состоит в том, чтобы избегать обязательств:
Пер Гюнт
…Очевидны
Успехи, что сулит мой путь.
Лишь уши надобно заткнуть,
Чтоб не забрались в них ехидны.
Мастер Коттон
Они, я думал, безобидны.
Пер Гюнт
Нет, обольстив нас, твари эти
За нас решают все на свете[150].
…
Откуда явится отвага
На нашем жизненном пути?
Не дрогнув, надобно идти
Меж искушений зла и блага,
В борьбе учесть, что дни боренья
Твой век отнюдь не завершат,
И верные пути назад
Беречь для позднего спасенья.
В следующей сцене Пер, стоя на берегу моря, смотрит вдаль и видит, как его друзья похищают его яхту. На какое-то мгновение он этим оказывается поражен. Он взывает к Богу, прося помощи. Он забыл, как следует обращаться к Богу, и только поразмыслив некоторое время, вспоминает. А затем просто требует: «Слушай, брось ты покамест другие дела». И конечно, ничего не происходит: его друзья уплывают на его корабле, а Пер остается на берегу.
В последующих скитаниях по пустыне он, размышляя о своих грандиозных планах, наталкивается на лагерь императора, в котором много лошадей, драгоценностей и одежды. Присвоив это все себе, он провозглашает себя пророком. Далее на сцену выходит Анитра, она танцует – и в драме, и у Грига. С целью ее соблазнения он говорит ей, что он – посланный Аллахом пророк, но в этот раз его чары не сработали. Ускакав верхом на его коне, Анитра оставляет его точно так же, как это ранее сделали его друзья.
Как типичный викторианский человек Пер снова и снова твердит старые клише:
Себе господин я: один я на свете.
…
Какой возникает душевный подъем
От мысли одной, что мы к цели идем!
…
Порвать навсегда с тем, что в сердце хранится,
Забыть и свой дом, и родимые лица
Вот теперь Пер начинает врать и самому себе – обычный момент, предшествующий срыву в типичный невроз. Ибсен в самом деле один из тех – наряду с Ницше и Фрейдом, – кто в конце девятнадцатого века сотворил великую революцию в психоанализе.
Далее мы видим Пера в Египте перед статуей Мемнона, посвященной богу Солнца. Статуя пытается что-то сказать ему:
Сова, куда эта птица
Спать ложится?
Коль не хочешь смерти своей,
Отвечай скорей!
Значение этой загадки: Пер отгородил свою душу от всего, сейчас он должен ее освободить или умереть. Но он не обращает на это никакого внимания.
Далее Пер добирается до приюта для умалишенных. Он представляется там как проповедник – человек, который остается самим собой всегда. Директор приюта проводит его по больнице и провозглашает, что Пер Гюнт станет новым директором. Пер переспрашивает: «А тут, чтоб собой быть, хотим – не хотим / Должны от себя мы отречься, однако». Директор уверяет его, что он ошибается, и далее продолжает описывать обитателей больницы следующими словами:
Напротив, собой мы бываем тут сами,
И в море житейское под парусами
Здесь каждый выходит самим собой.
Здесь каждый свое только слышит слово,
Уйдя целиком в себя самого,
Свои только беды печалят его, —
От мира отрекся он остального.
Никто здесь не стонет от боли чужой,
Никто здесь не дышит другой душой.
Пер Гюнт и пациенты сумасшедшего дома схожи друг с другом в этом: они не способны лить слезы по поводу горя других людей, они не могут на него откликаться или испытывать сочувствие, их уши не слышат мысли других. Фундаментальная, характерная для человеческих существ связь потеряна. Евтушенко совершенно справедливо замечает, что Пер Гюнт – это такой человек, который «с жизнью связан слабо». По контрасту с этим он утверждает на основании своего собственного жизненного опыта и перипетий:
Но если столько связано со мною,
я что-то значу, видимо,
и стою?
А если ничего собой не значу,
то отчего же
мучаюсь и плачу?!
Среди других обитателей этого приюта есть феллах, к спине которого привязана мумия. Она символизирует прошлое, но не в том смысле, как это делает мать[151], а именно как мумия грандиозного и мертвого «Я» – «царя Аписа», которая все еще цепляется за этого человека, не отпуская его. Феллах спрашивает Пера, как ему сделать так, чтобы все люди видели, что он – «царь Апис» (то есть он сам тождественен тому мертвому, архаическому элементу, приделанному к его спине). Пер Гюнт отвечает: «Тогда повеситься надо» – идея состоит в том, что, будучи мертвым, тот будет выглядеть точно так же, как и мумия. Феллах уходит и вешается. Другому постояльцу Пер советует перерезать себе горло, что тот тоже делает. Все это служит наглядной иллюстрацией той истины, до которой Пер постепенно доходит: становясь самим собой и только самим собой, ты становишься жертвой прихотей всех остальных людей. В самом деле, очень впечатляющий парадокс!
Пер Гюнт приходит в бешенство. Он видит, что все эти люди являются «самими собой и больше ничем, кроме самих себя», и осознает, что это именно то, к чему он стремился всю свою жизнь. Впервые в пьесе Пера посещает истинное озарение. Он, наконец, осознает, что теперь сам является крайним примером полностью опустошенного «я» – он осознает полное банкротство центрального и основополагающего мифа своей жизни.
Он вопиет: «Я лист, на котором еще не писали». И далее: «Я – это все, что вы захотите». Дилемма, как стать самим собой через стремление к тому, чтобы тобой восхищались, чтобы к тебе были неравнодушны, заключается в том, что обретение таким путем собственной идентичности, собственного «Я» происходит через подчинение тому, чего от тебя хотят и требуют другие. Круг замыкается: Пер в конце концов признает, что он – «это все, что вы захотите».
Именно в этот момент мы обычно впервые встречаемся с людьми такого типа на психотерапевтических сеансах. Ибсен не случайно приводит своего героя в сумасшедший дом. Мы почти слышим треск деревянных досок, когда рушится здание мифа Пера Гюнта. По его собственным словам, вся его жизнь до этой минуты была «баснями, враньем, похвальбой». Состояние отчаяния, характеризуемое осознанием того, что у него нет никакого собственного «Я», нет ядра личности, очень похоже на дезинтеграцию отношений между «Я» и миром при шизофрении. Переживания, связанные с этим, ужасны, а тот факт, что каждый из нас в своей жизни в какой-то мере испытывает что-то похожее, не делают это отчаяние менее ужасающим.
В конце концов Пер Гюнт выходит из своей спячки перед лицом того факта, что он вовсе не хозяин самому себе. Он понимает, что кто-то может сказать и ему что-то типа: «Бросайся в Нил и утопись», а он, вероятно, именно так и сделает. Это состояние отчаяния и опустошенности Тиллих называет буквально страхом небытия.