Все, о чем я могу думать, – что это слишком уж красивый день.
Воспоминание заканчивается. Я вздрагиваю, когда снова вижу онсэн и Хидео, спокойную дымку над теплой водой и отблески фонариков на камнях. Я смотрю на него. Он больше ничего не говорит, не смотрит на меня. Кажется, он вообще не здесь, его взгляд отдаленный, хмурый, испуганный. После паузы он поднимает другое Воспоминание. Оно показывает нам ту же последовательность действий, только ландшафт парка изменен, тут ручей немного дальше, здесь немного шире. Хидео вызывает третье Воспоминание. Все то же самое, но братья находятся немного в других местах.
– Не могу сказать даже, сколько раз я прокручивал эту сцену в голове, – наконец тихо говорит он мне. Он показывает Воспоминания одно за другим, и в каждом есть едва заметные изменения. И вот очередное показывает, как Хидео оборачивается на несколько секунд раньше и зовет Сасукэ вернуться, прежде чем тот исчезает в деревьях. Другое – как Хидео выводит Сасукэ из парка и они возвращаются домой, даже не начав играть. Еще одно – как Хидео идет вместе с Сасукэ за улетевшим в заросли яйцом, а не отпускает его туда одного. Мое сердце сжимается все сильнее при виде каждого нового варианта. Это бесконечный ад.
– Я помню все мельчайшие детали того дня… кроме действительно важных. Куда он пошел. Когда я перестал слышать его шаги в листьях. Кто забрал его. Я думаю о том, что могло бы случиться, если бы сделал это, или то. Если бы все хоть немного изменилось, – он качает головой. Его зубы так плотно сжаты, что я боюсь, что он раскрошит их. – Я не знаю. Потому я продолжаю строить.
Он терзает себя. С комком в горле я наблюдаю, как Хидео вызывает еще одно Воспоминание – позже той же ночью, с пляшущими по парку лучами фонариков. Голоса его отца и матери звучат резко и панически, на срыве. А потом сцена переключается на маленького Хидео, стоящего на коленях перед родителями, молящего о прощении, рыдающего в истерике, безутешного, даже когда они пытаются поднять его с колен. Сцена снова сменяется, и теперь Хидео лежит, свернувшись калачиком в кровати, молча, слушая плач матери, доносящийся из родительской спальни. Потом он просыпается каждое утро… И видит, как тонкая серебряная прядь проявляется в черных волосах. Я вздрагиваю. Это травма отметила его белым. И хоть я не он, даже без соединяющего наши чувства «Линка» я ощущаю эту ужасную, бесконечную вину, обволакивающую его сердце.
Я пытаюсь представить, каково было бы бесконечно горевать, исчезни отец однажды без следа; каково это – постоянно жить с тайной, с незаживающей раной на сердце. Я вспоминаю светильник на пороге дома его родителей, включенный даже днем. Я представляю ту боль, и даже от этого мое сердце словно кровью обливается.
Проходит долгое время после окончания Воспоминаний, наполненное лишь плеском воды о камень. Когда Хидео снова заговаривает, его голос тихий, полный преследующей его всепоглощающей вины.
– Они никогда больше не говорили о Сасукэ после его исчезновения. Они винили себя, взяли груз на свои плечи и несли его молча. Соседи и полиция тоже перестали говорить о Сасукэ из уважения к моим родителям. Они не могут смотреть на фотографии с ним, я смог сохранить только ту единственную. Он теперь существует только в их скульптурах. Мама постарела за одну ночь. Раньше она помнила все, она возглавляла команду ученых. Теперь она не может запомнить, куда что положила, что делала. У отца развился кашель, от которого он так и не вылечился. Ему часто становится плохо, – глазами Хидео находит созвездие Близнецов, звезды в форме двух братьев. – А я… Ну, Сасукэ любил игры. Мы играли каждый день, придумывали сами разные игры. Он был умнее меня – сдавал все экзамены на отлично, легко проходил тесты в любую элитную академию.
Теперь я понимаю.
– Ты изобрел «НейроЛинк» из-за брата. Warcross был вдохновлен игрой, в которую Сасукэ играл в парке. Ты создал Warcross для него.
Он некоторое время молчит, и вода идет рябью, когда он поворачивается ко мне.
– Все, что я делаю, – для него.
Я легонько касаюсь его руки. Никакие слова не помогут в такой момент, и я ничего не говорю. Только слушаю.
– Я обычно не говорю о нем, Эмика, – Хидео прерывает тишину. Отворачивается. – Я не говорил о нем уже многие годы.
Вот он, Хидео, какой есть, без денег, славы и гениальности. Вот он – мальчик, каждый день ждущий, что брат вернется домой, засыпающий каждую ночь под тот же кошмар, навсегда пойманный в ловушку мыслей, что он мог бы сделать что-то иначе, хоть что-нибудь. Сложно описать потерю тому, кто никогда через нее не проходил, и невозможно объяснить, как это тебя меняет. Но тем, кто испытал это, слова не нужны.
Хидео отталкивается от края источника и кивает в сторону ступенек, ведущих в баню. Он протягивает мне руку. Я беру ее, взгляд, как всегда, скользит к шрамам на его костяшках.
– Уже поздно, – мягко говорит он.
24
В тот вечер мы ужинаем у родителей Хидео. Я наблюдаю, как аккуратно он жарит мясо, нарезает овощи, сыплет рис в рисоварку. Пока он этим занимается, его мама суетится вокруг меня, переживая из-за моего цвета лица.
– Такое крошечное дитя, – мягко попрекает она, улыбаясь мне. – Хидео, почему ты ее не кормишь? Обязательно дай ей миску побольше. Это добавит цвета ее щекам.
– Ока-сан, – вздыхает он, – ну пожалуйста.
Она пожимает плечами.
– Говорю тебе, ей нужно хорошо питаться, чтобы мозги работали. Помнишь, что я говорила тебе про нейроны? Они используют энергию, поставляемую кровью. – Я обмениваюсь с Хидео ухмылками, а она пускается в объяснения функций крови.
Хидео сам накрывает на стол, раскладывает еду по тарелкам, наливает всем чай. Ужин такой вкусный, что я хотела бы, чтобы он длился вечно: сочные, мягкие кусочки курицы идеально прожарены; гладкий рис покрыт жареным яйцом; маринованные овощи в качестве гарнира; мягкие пирожные моти из липкой рисовой муки на десерт, а внутри каждого из них начинка из клубники и сладких красных бобов; успокаивающий горячий зеленый чай. Мы едим, а родители Хидео тихо говорят на японском, тайком поглядывая на меня и улыбаясь, думая, что мастерски это от меня скрывают.
Я локтем толкаю Хидео, сидящего рядом.
– Что они говорят? – шепчу я.
– Ничего, – отвечает он, и я замечаю проступающий румянец на его щеках, – просто обычно у меня нет времени готовить, вот и все. Так что они это обсуждают.
Я ухмыляюсь.
– Но для меня ты нашел время приготовить ужин?
Удивительно, но создатель Warcross̕а награждает меня застенчивой улыбкой.
– Ну, – говорит он, – я хотел сделать что-то для тебя в ответ, – и выжидательно смотрит на меня. – Тебе нравится?
Замшевая коробка с электрическим скейтбордом за пятнадцать тысяч долларов. Полеты на частных самолетах. Шкаф, завешанный дорогой одеждой. Ужин в его собственном ресторане… Но ничто из этого не заставляет мое сердце биться так, как этот искренний взгляд, полный надежды, что я скажу, как мне понравилась приготовленная им еда.
Я касаюсь его плечом, держа свою миску.
– Неплохо, – говорю я. Он удивленно моргает, а потом, кажется, вспоминает то, что сказал во время нашей первой встречи. У него вырывается смешок.
– Принимается, – говорит он, откидываясь на спинку стула.
И все же… даже когда он непринужденно болтает с мамой и папой, я не могу забыть слова, сказанные им ранее, что они никогда не обсуждают ни с кем Сасукэ, что их горе и вина так глубоки, что они даже не могут держать портрет своего второго сына в доме. Неудивительно, что я никогда не слышала о нем в документальных фильмах о Хидео. Неудивительно, что у него такой строгий корпоративный запрет на разговоры о семье.
– Они не хотят переезжать, – говорит Хидео по дороге назад в Токио. – Я пытался переубедить их уже тысячу раз, но они не хотят покидать наш старый дом. Так что я делаю все возможное, чтобы обеспечить их безопасность.
– Безопасность? – спрашиваю я.
– Телохранители следят за их домом круглосуточно.
Ну конечно же. Я тогда не обратила внимания, но теперь вспоминаю случайного прохожего на тротуаре и стригущего изгородь садовника.
Когда машина подъезжает к домику «Всадников Феникса», уже почти полночь. Я смотрю на слои на темных окнах, сейчас демонстрирующие интерьер пустой машины, чтобы никто не увидел нас внутри.
– Скоро увидимся, – шепчу я ему, не желая уходить.
Он наклоняется ближе, берет меня за подбородок и целует в губы. Я закрываю глаза, отдаваясь поцелую.
Наконец он отстраняется – быстрее, чем мне хотелось бы.
– Спокойной ночи, – шепчет он.
Мне приходится заставить себя не оглядываться, когда я выхожу из машины и иду ко входу. Но даже после того, как его машина уезжает и оставляет меня одну, я чувствую его присутствие. Сегодня вечером в его взгляде появилось новое выражение, доступное немногим… Но за ним все еще скрываются тайны. Интересно, чего будет стоить раскрыть еще одну.
Остаток недели пролетает незаметно. В пятничное утро знакомый стук коляски Эшера в дверь спальни выводит меня из беспокойного сна.
– Третья игра! – кричит он с нескрываемым возбуждением в голосе, удаляющемся по коридору. – Погнали! Мы победим «Облачных Рыцарей» за рекордное время!
Я потираю лицо. Сегодня я чувствую себя сонной, мозг как в тумане, сердце все еще колотится после новой серии кошмаров, а руки и ноги словно налиты свинцом, когда я стаскиваю себя с кровати. Пока я одеваюсь, приходит сообщение от Хидео.
Удачи сегодня. Я буду наблюдать с балкона.
Я качаю головой. Теперь он прямо-таки демонстрирует, что плевать хотел на угрозы в свой адрес.
Я думала, ты будешь держаться подальше от мест в верхнем ярусе.
Мы обновили камеры наблюдения, перепрограммировали весь стадион, а охрана увеличена вдвое. Только дураки снова атакуют в том же месте. Все будет хорошо.