хотят его использовать.
И я понимаю, что он прав. Зачем кому-то отказываться от идеального мира фантазий просто потому, что они потеряют свою свободу? Какой смысл в свободе, если ты живешь в убогой реальности? Это как приказать кому-то перестать пользоваться интернетом. И даже если по коже бегут мурашки от осознания того, что я носила линзы – я все еще в них, – мне невыносима сама мысль о том, что я могу никогда не вернуться в «Линк», я не могу от них отказаться.
Даже без пленки на зрачках люди никогда не перестали бы ими пользоваться. Скорее всего, они даже не поверят, что линзы как-то на них влияют. А если даже и начнут спорить друг с другом о манипуляции «НейроЛинка», то их жизни все равно вращаются вокруг него. Все, кто еще не зашел в «НейроЛинк», вскоре начнут им пользоваться, сразу же запустив этот алгоритм в свое сознание. В конце концов он окажется в каждой голове. И тогда Хидео получит контроль над всеми.
А может, всем будет все равно.
– А как насчет протестующих? – продолжаю я. – Как насчет борьбы за правое дело, права на ошибку или просто уважения к несогласным с тобой? Он помешает людям устанавливать несправедливые законы? И какие законы он вообще заставит соблюдать? – я сжимаю кулаки. – Как твой искусственный интеллект сможет судить всех в этом мире или понимать причины их поступков? Откуда ты знаешь, что не зайдешь слишком далеко? Ты же не сможешь один установить мир во всем мире?
– Все только и делают пустые заявления о мире во всем мире, – говорит Хидео. – Это красивый и ничего не значащий ответ почти на все бесполезные вопросы, чтобы создать хорошее впечатление. – Его взгляд прожигает меня насквозь. – Я устал от ужасов этого мира. Я заставлю их прекратиться.
Я думаю о тех временах после смерти отца, когда я дралась в школе или выкрикивала слова, о которых позже сожалела. Я вспоминаю, что сделала, чтобы защитить Энни Пэттридж. Код Хидео остановил бы меня. Хорошо бы это было? Почему у меня такое ощущение, что в груди проворачивают нож, когда я понимаю причину, по которой он привез меня в Токио? «И просил меня уехать».
– Ты солгал мне, – говорю я твердым голосом.
– Не я напал на тебя, – взгляд Хидео мягкий и спокойный, – не я уничтожил то, что было тебе дорого. В мире есть настоящее зло, и это не я.
Ноль уничтожил дорогие мне вещи: частички прошлого, мои украшения и картину отца. «Мои Воспоминания». Хидео же дал мне возможность хранить эти воспоминания, спас меня от жизни на улице. К тому же он оплакивает брата, любит свою семью и создает прекрасные вещи.
Ноль использует жестокость как метод. Хидео пытается предотвратить жестокость. И часть меня, какая-то безумно спокойная часть, видит смысл в его плане, даже если я отшатываюсь в отвращении.
Он вздыхает и отворачивается:
– Когда я нанял тебя, я просто хотел, чтобы ты остановила хакера, который пытался мне помешать. Я не знал, что… – он колеблется и не договаривает предложение. – Я не хотел, чтобы ты продолжала работать на меня, не осознавая цели полностью.
– Да, но я продолжила на тебя работать. И ты позволил мне, не говоря, зачем.
Все те случаи, когда он сомневался в моем присутствии, когда не хотел, чтобы мы двигались дальше. Он убрал меня из «Всадников Феникса». Он пытался следовать своему плану в одиночестве. Линзы в глазах кажутся холодными, как что-то инородное и враждебное. Я думаю о том, что использую взломанную версию Warcross̕а. В безопасности ли я?
Хидео наклоняется так близко, что наши губы почти соприкасаются. Часть меня, подчиняющаяся лишь чистым инстинктам, отзывается, отчаянно желая сократить расстояние между нами. Его глаза такие темные, практически черные, с отражающимися в них призраками прошлого. «У каждой проблемы есть решение, не так ли? Я хочу доказать тебе, что в моих планах есть смысл, – он хмурится. – Я могу показать тебе, какое добро это несет, если ты позволишь. Пожалуйста».
И сквозь «Линк» я чувствую его искренность, отчаянное стремление сделать добро, желание доказать это мне. Я всматриваюсь в его глаза и узнаю того любопытного, страстного, умного человека, которого я впервые встретила тогда в офисе, когда он показывал мне свое новое творение. Это тот же человек. Как это может быть тот же человек? На его лице появляются неуверенность, сомнения.
«Не уходи, Эмика», – говорит он.
Я чувствую комок в горле. Когда я отвечаю, то говорю вслух, а не через «Линк». Голос звучит спокойно, даже прохладно.
– Я не могу поддержать тебя в этом.
Я практически чувствую, как по его сердцу проходит трещина в том месте, которое он рискнул открыть мне, когда показал свою незаживающую рану внутри. Он доверился мне, думая, что я, возможно, единственный человек, который встанет на его сторону. Почему бы и нет, думал он – я понимала его потерю, а он понимал мою. Мы понимали друг друга… Или нам только так казалось? Внезапно он кажется одиноким, уязвимым даже в своей убежденности.
– Эмика, – говорит он в последней попытке убедить меня.
Я вздыхаю и разрываю связь между нами. Тонкий ручеек эмоций резко обрывается.
– Я остановлю тебя, Хидео.
Его взгляд становится далеким, знакомые уже мне стены поднимаются, и вскоре он смотрит на меня как в день первой встречи. Он отодвигается. Изучает мое лицо, словно смотрит на него в последний раз.
– Я не хочу быть твоим врагом, Эмика, – тихо говорит он. – Но я сделаю это, с тобой или без тебя.
Я чувствую, как разбивается мое сердце, но я непреклонна. Он не сдается, и я тоже, так что мы просто стоим на разных сторонах пропасти.
– Тогда тебе придется делать это одному.
31
Я никогда не видела улицы Токио такими пустыми. Я мчусь по дороге на скейтборде, волосы развеваются, от ветра слезятся глаза.
Как все стало сложно. Не так давно я пробиралась по запруженному центру Нью-Йорка, желая лишь заработать достаточно денег, чтобы не оказаться на улице. Хидео был тогда человеком с обложки журнала, строчкой в новостной статье, фотографией в телерепортаже, заголовком таблоида. Теперь он тот, кого я пытаюсь понять, тот, чьи тысячи личин я пытаюсь собрать воедино.
Все, о чем кричат заголовки, – что результаты финальной игры нечестные, что игра скомпрометирована нелегальными бонусами. Болельщики требуют переиграть матч. Фанатские сообщества уже полнятся теориями заговора, утверждающими, что кто-то из сотрудников добавил эти бонусы в качестве шутки, или что Henka Games хотела поднять рейтинги, или что игроки каким-то образом наткнулись на секреты, спрятанные в финальном уровне. Если рассказать правду, никто ее не различит в потоке других историй.
Все направляются по своим делам, даже не ощущая, что произошло маленькое, но значительное изменение в «НейроЛинке», который теперь контролирует их жизни. Да и поменялось ли что-то вообще? Разве мы все уже не подключены много лет назад, разве мы не зависимы от этого виртуального мира? Неужели мы так легко готовы сдаться? Я заставляю себя отвернуться, когда прохожу мимо полицейской машины. Может ли Хидео теперь просто сказать полиции арестовать меня? Поступит ли он так со мной? Когда его терпение закончится? Когда он выступит против меня во всю силу?
«Нужно найти способ остановить его первой. До того, как он остановит меня».
Я достаю свой старый побитый телефон, программа на нем позволяет мне отследить других «Всадников Феникса», не подключаясь к новому алгоритму «НейроЛинка». Они все собрались в квартире на окраине города, которая, как я догадываюсь, принадлежит Эшеру.
На телефон приходит сообщение. Оно от зашифрованного, неизвестного источника. Хидео, скорее всего. Я заставляю себя проигнорировать его, вытираю влагу с глаз и разгоняю свой борд до максимума вдоль пустой автострады.
Солнце уже начинает садиться, купая город в оттенках золотого, когда я останавливаюсь на тихом перекрестке на окраине Токио, где город переходит в холмы и редкие улочки. Я оказываюсь возле ворот трехэтажного дома, облицованного темным и светлым деревом.
Эшер приветствует меня в дверях. Быстро приглашает внутрь и ведет в гостиную, где уже сидят Хэмми и Рошан. Когда я вхожу, они встают, а Хэмми обнимает меня. Чуть позже я замечаю на диване и членов других команд. Зигги Фрост. Абени Леа из «Облачных Рыцарей». Тримейн тоже тут, сидит намеренно подальше от Рошана, но они смотрят друг на друга, словно только что разговаривали. Напряжение между ними, которое я всегда ощущала, кажется, поубавилось, если не исчезло совсем.
– Что мы теперь будем делать? – спрашивает Хэмми, когда все рассаживаются. В ответ повисает долгая тишина.
Я тоже сажусь.
– Я пользуюсь взломанной версией Warcross̕а, – говорю я. – Так что на меня не должно было подействовать. Может, я пойму, как и вам использовать ее.
Я рассказываю им всю историю с самого начала. Как Хидео нанял меня после моего случайного попадания в игру, о наших частых встречах, о понимании того, что действительно произошло, когда Ноль оказался в финальной игре. Я говорю, пока не зажигаются фонари на улицах и Эшеру не приходится включить свет в гостиной.
– Я видела его, – заканчиваю я, – в финальный момент, когда мы все почувствовали статический разряд. Я тогда впервые увидела хоть какие-то его данные.
Тримейн смотрит на меня:
– Ты тоже видела Ноля? Не только я?
Другие подключаются.
– И я видел его, – добавляет Эшер. – На нем был непрозрачный шлем и ник [не указано] над головой. Черные доспехи.
Хэмми повторяет то же самое, что и Рошан.
В тот момент все видели Ноля. Это значит, что он показался вне моей программы, что на какое-то мгновение его данные были открыты. «Все его данные были открыты».
Внезапно я выпрямляюсь и начинаю печатать. Я авторизуюсь в своем аккаунте в Warcross̕е и ищу «Миры Воспоминаний». Там у меня есть только одно Воспоминание – о финальной игре.
– Мне нужно кое-что посмотреть, – бормочу я, когда остальные собираются вокруг. Я захожу в Воспоминание и делюсь им с остальными, чтобы они могли видеть то же самое. Мир сразу же исчезает, возвращая меня в записанный момент. Я вижу начало игры, потом мосты, затем появляющихся из ангаров роботов и всю последующую битву. Я перематываю до конца, до момента, когда мы все почувствовали статический разряд, когда Ноль внезапно появился передо мной. Ставлю на паузу.