— Усыпальница Готлиба Звёздного, Кённигер! — выдохнул охотник за ведьмами. — Согласно его воле он был похоронен здесь, дабы его дух охранял горожан после смерти так же, как сам Готлиб охранял их при жизни. Вот где тварь устроила себе логово, осквернив усыпальницу так же, как и статую Магнуса Благочестивого! Она рядом, она ждёт нас там!
— И правда, — пробормотал Кённигер. — А возможно даже ближе, чем мы думаем. Должен сказать, что ваше знание переулков и старых частей города постоянно меня удивляет, ван Зандт. Насколько я помню, граф Отто сказал, что вы чужой в Альтдорфе.
— Значит, граф Отто ошибся, — холодно ответил охотник за ведьмами. — Хотя должен признать, что прошло некоторое время — достаточно много лет — с тех пор, как я был здесь в последний раз.
Ван Зандт повернулся, и они с Кённигером встали друг напротив друга среди вскрытых и опустошенных могил.
— Именно так я и думал, — сказал сам себе Кённигер. — А ещё меня до сих пор интересуют эти два теплых трупа на Леопольд-штрассе… Как вам удалось убить их, если в это время вы были со мной на Кёнигплац?
Тварь, которая называла себя Мариусом ван Зандтом, улыбнулась. Ее губы широко растянулись, обнажая дополнительный ряд зубов, что прорастал сквозь окровавленные десны.
— Конечно же, я убил их за несколько часов до этого. Простое заклинание, чтобы сохранить кровь в их венах тёплой, и еще одно, чуть более сложное, чтобы укрыть их от посторонних взглядов до тех пор, пока я не захочу, чтобы их «обнаружили». Когда живёшь столько, сколько я, узнаёшь много хитростей.
Пусть говорит, думал Кённигер, стараясь изгнать из сознания даже эту идею. Не дай ему узнать, про что ты думаешь. Кто знает, что могут его сверхъестественные способности?
— А настоящий ван Зандт? — голос Кённигера ничем не выдал того водоворота мыслей, что бурлил у него в голове?
— Давно мёртв, — усмехнулся оборотень. Его голос стал грубым, в то время как лицо превращалось в волчью морду. — Я позволил ему думать, что он — настоящий охотник, а я — добыча. В итоге я устал от игры и внезапно закончил её в Драквальде. Честно говоря, он был скучным противником. Но мне было забавно принять его вид и охотится за самим собой до тех пор, пока не нашлась более достойная добыча.
Кённигер поклонился, незаметно копаясь в складках своей одежды.
— Я полагаю, чести быть ею удостоен я. И я думаю, что, как и в случае с бедным ван Зандтом, вы не только сожрёте мою плоть, но и примете мой облик?
— Конечно! — прорычала волкообразная тварь, брызгая слюной. — Мало таких дверей, что закрыты перед знаменитым Завантом Кённигером! Возможно, завтра я посещу дворец, чтобы засвидетельствовать почтение своему старому наставнику, графу Отто. Или, может, сам император дарует мне личную аудиенцию, чтобы услышать правду о том, как я выследил и убил демоническую тварь, запугавшую его город!
Кённигер ждал окончания полного превращения. Он не знал, чего ему ожидать. Это могло быть длительное преобразование, когда тело человека трансформируется в волчье. Или же кровавое и быстрое перерождение, при котором зверь вырывается из клетки человеческого тела. Но превращение закончилось пугающе неожиданно. Ван Зандт шагнул вперёд, его очертания моментально размылись, и к Кённигеру метнулась волкобразная тварь, в то время как пустые плащ и одежда охотника за ведьмами падали за ней на землю. Кённигера почти застали врасплох. Почти. Но не совсем.
Серебряный порошок был важным компонентом для многих заклинаний — оборотень был не единственным, кто знал несколько хитрых трюков — и у Кённигера была привычка всё время носить с собой небольшую порцию. Обычно он использовал его, чтобы сотворить заклинание, защищающее от зла, но в качестве оружия непосредственно против зла применил впервые. Он открыл мешочек и бросил всё его содержимое в глаза оборотня.
Эффект был мгновенным. Тварь выла в агонии, вырывая с кровью целые куски из своего лица, в то время как серебро подобно кислоте разъедало её магически измененную плоть. Кённигер повернулся и побежал, удовлетворенный тем, что старые сказки о том, что оборотня можно ранить серебром, оказались правдой. Но он также знал, что ему удалось выиграть только несколько секунд.
— Где же ты, Видо? — воскликнул он в отчаянии, молясь, чтобы ум его слуги не отказал тому именно сегодня.
Он мог слышать яростный рык чудовища у себя за спиной, скрежет его когтей по камням, когда оно нацеливалось на его незащищённую спину. Зацепившись за близлежащее надгробие, Кённигер повернулся и выбросил ногу навстречу чудовищу — этот странный, но весьма эффективный стиль боя он выучил годы назад у странствующего мудреца из Катая. Удар пришёлся точно в центр фигуры чудовища. Он должен был вывести из строя любого нормального противника. Но не оборотня. Тот принял удар когтями и нанёс ответный удар в лицо.
Кённигер отлетел в сторону, врезавшись в расколотый обломок надгробия. В его грудной клетке вспыхнула боль от переломов, во рту появился соленый привкус крови. В глазах всё плыло, и он был близок к тому, чтобы потерять сознание. Он поднял взгляд. Казалось, что яркий диск Кровавой луны над ним разбухает, чтобы заполнить собой всё небо. Всё вокруг утопало в её неестественном свете, и само время замедлило бег, пока Кённигер боролся с обмороком.
Пока оборотень приближался к нему.
Пока свет Кровавой луны ярко играл на серебряном лезвии метательного ножа в руках выскользнувшего из тени Штайнера.
Брошенный нож угодил в грудь оборотня и пробил ему сердце. Тварь Хаоса беззвучно упала наземь. В её глазах медленно угасала недостойная жизнь, охватывающая тысячелетия.
Хозяин! — Кённигер услышал голос своего слуги Видо и почувствовал прикосновения его рук. Он поднял Заванта. В отблесках факелов тому показалось, что кладбище окружено почти всем городским ополчением.
— Опасную игру вы затеяли, герр Кённигер, — сказал имперский ассасин и надавил ногой на рукоять ножа, проталкивая его ещё глубже в сердце оборотня. — Ещё бы чуть-чуть — и всё. Когда вы посылали ко мне слугу с письмом, откуда вы знали, что оборотень постарается заманить вас именно сюда?
— Мне так показалось, — удалось выдавить Кённигеру. Он с благодарностью принял флягу с бренди, что совал ему Видо. — Считайте это предвиденьем, спровоцированным словами безумца.
Завант со значением посмотрел на слугу. Видо знал и очень не одобрял некоторые экстремальные опыты, предпринятые его хозяином для того, чтобы лучше понять пути слуг Хаоса. Но, если он и понял, в чём был истинный источник пророческого дара Кённигера, то мудро хранил молчание.
С помощью слуги Кённигер встал на ноги и бросил взгляд на оборотня. Тот лежал с челюстями, застывшими в вечном оскале, с остекленевшим взором, обращённым к его нечестивому покровителю — луне. Кённигер наклонился, чтобы заглянуть ему в золотистые глаза, вспоминая разговор, состоявшийся при их первой встрече, когда тот был в облике ван Зандта.
Интересно, подумал он, сколько ему лет? Что вставало перед этим взором за многие столетия? Что бы отдал он, Кённигер, хотя бы за несколько воспоминаний, спрятанных в этой голове? Но, даже если в этих глазах и был ответ, то он не увидел его. Там было только отражение Кровавой луны, насмешливо смотрящее на него.
Кённигер повернулся спиной к трупу оборотня и пошел, не оглядываясь. Видо бросился вслед за ним, предлагая своему раненому хозяину опереться на его плечо. В ночном небе плыли темные облака, скрывающие тусклый свет ныне убывающей Кровавой луны.
Грэм ЛионОхотник
Это шептало, что лес не даёт покоя всякого рода созданиям. В святые дни, когда мы проводим священные обряды, чтобы умилостивить богов, старейшины рассказывают о кровожадных деревьях-демонах, что скрываются в глубоких чащобах, об их скрученных корнях и цепких ветвях, что могут разорвать воина пополам. Одна из матерей утверждала, что видела огромных дикарей с бронированными животами, дравшихся на берегу реки за труп оленя, дубася друг друга обломками костей. Я никогда не верил подобным сказкам. Я провожу дни в лесу. Это моё владение, и я никогда не видел в них ничего столь диковинного.
До сих пор.
Это был запах, он первым предупредил меня. Он был знаком — вонь немытого тела и спутанной шерсти — но под ним лежал другой запах, запах, который я не узнавал. Я последовал за ним и вскоре увидал ещё больше следов самозванцев.
Они не были хрупкими, эти… твари. Впрочем, чем бы они не были, моим мастерством в лесной охоте они не обладали. Они шли столь же вальяжно, как юнец на своей первой охоте: треснувшие веточки и сломанные ветви отмечали их проход. Я остался далеко позади и следил за ними, ведомый разрушениями, которые они устраивали на своём пути, и этой глухой мерзкой вонью. Теперь я их настиг.
Есть пять зверей (кем ещё они могут быть?), и я один. Но я — охотник, а они — моя добыча. Я проверяю тетиву на своём коротком луке и стрелы в висящем на боку колчане из оленьей кожи. Моё копьё ждёт в перевязи за спиной. Я готов. Мои инстинкты говорят мне: напади, убей их немедленно и принеси останки богам, как искупление их грехов. Я сдерживаю себя и продолжаю ждать свой шанс.
Прошлой ночью я подкрался достаточно близко, чтобы рассмотреть их. Я сидел во тьме за кругом света от костра и смотрел, как они спали. То, что они осквернили эту землю огнём, показывало, что они не уважали богов. Я бы перерезал им глотки, пока они спали, и смотрел бы, как их кровь питает землю, если бы не дозорный, что вышагивал по их лагерю. Я рискнул подойти так близко, как только осмеливался, пригнувшись и на четвереньках, чтобы рассмотреть их поближе. Даже во сне в полумраке, они воняли.
Теперь — солнце высоко в небе, и я затаился в верхушках деревьев и смотрю вниз, глядя, как они проходят мимо, даже не подозревая обо мне. Это место является священным. Именно здесь я охочусь на великих оленей, чьё мясо преподносится старейшинам в святые дни. Тот факт, что звери ходят по ней, — есть оскорбление богов. Я слежу за ними. Они идут в вертикальном положении, как и я, и, так же, как и я, используют инструменты и оружие. Впрочем, так же, как и горные зеленокожие скоты и чирикающие туннельные крысы, а у меня с ними нет ничего общего.