Курт опустил голову. — Значит, исчезли все надежды.
— Нет, — сказала Миска, сжимая мерцающий морозно-синий кулон. — Нет, не все надежды.
Катерина наблюдала, как “Триновант” миновал обломки, забившие гавань, и выдохнула облачко тумана, заморозив дождь. По крайней мере, некоторые из её людей будут жить после её смерти, это успокаивало.
Тей-мураз приложил ко рту мех с кумысом, наблюдая за тысячами ворчавших зверей, толпившихся у подножия холма. Под кожей цвета ореха, унгольский всадник стал мертвенно-бледным от вида стольких тварей.
Катерина чувствовала ненависть монстров и вернула её десятикратно.
Она посмотрела на свои пальцы, на бледную почти до прозрачности кожу. Магия всё ещё оставалась в ней, но Кислев почти мёртв. А с умирающей землёй слабела и она.
Она увидела, что Тей-мураз смотрит на неё и сказала. — Думаю, мне, пожалуй, не помешает это.
Ротмистр усмехнулся, обнажив пожелтевшие зубы, и бросил ей мех. Она сделала глоток, позволив молочному спирту прочертить горящую линию к животу.
— Из моего собственного стада, — гордо заметил Тей-мураз.
— У тебя есть ещё? — спросил Вроджик, когда Катерина передала кумыс Урске. — Я не хочу встретить смерть трезвым.
— Этот последний, — печально ответил Тей-мураз. — Последний во всём мире.
Вроджик сплюнул солоноватую дождевую воду.
— Ах, неважно.
Урска сказала. — Яха, ты никогда не встречал жизнь трезвым, почему бы не измениться перед смертью?
— Какой сын Кислева когда-нибудь сражался трезвым? — заявил Вроджик, допив остатки кумыса и бросив мех на раскисшую землю.
— Ни один из моих, — сказал Тей-мураз и его голос дрогнул от эмоций. — Все шестеро остались под Старовойрой. Они погибли храбро и были пьяны, как тилейцы.
— Двое моих сыновей пали под Мажгородом, — сказала Урска, стиснув зубы. — Ещё один под Чернозавтрой.
— Нет дочерей? — спросила Катерина.
— Только одна, — ответила Урска, и слеза покатилась по её щеке, быстро потерявшись в дожде. — Прааг забрал её, когда она была ещё в пелёнках.
— Эржбета так и не родила мне сыновей, — произнёс Вроджик. — Это печалило нас, но дочери наполнили мою жизнь радостью. Они удачно вышли замуж и родили мне множество внуков.
— Они живы? — спросила Катерина.
Вроджик пожал плечами. — Не знаю. На их станицы напали в Год, Который Никто Не Забудет. Я знаю, что северяне делают с захваченными женщинами, и, хотя все боги проклинают меня, надеюсь, что Морр забрал их быстро.
Они согласно кивнули, и Катерина почувствовала, как её наполнила любовь к этим храбрым воинам. Ни один из тысячи всадников на холме даже не подумал о том, чтобы сесть на имперский корабль. Они были столь преданы, что такая мысль даже не пришла им в голову.
Вопреки огромным испытаниям, они остались с ней.
Она не могла представить большую любовь.
— Тей-мураз. Вроджик. Урска. Вы — мои богатыри, мои верные рыцари, — сказала Катерина, чувствуя, как растёт в теле студёный холод магии Кислева. — И когда люди в грядущих веках станут рассказывать об этой битве, вы станете её величайшими героями, самыми могучими воинами Кислева, которые вернутся, когда их земля будет нуждаться в них сильнее всего.
Они заплакали от её слов, почтённые и смирённые такой любовью. Ледяная душа Кислева хлынула в её вены, она выпрямилась в седле и обратилась к своим воинам.
— Все вы знаете, что я не родила наследников, — сказала Катерина, её голос доносился до каждого мужчины и женщины, которые стояли вместе с ней у верховного храма Тора. — Но сегодня здесь со мной все мои сыновья и дочери. На этом промокшем холме все мы один народ, одна земля. Сегодня мы сражаемся за Кислев! Сегодня мы сражаемся за его павших сыновей и дочерей, за его гордых матерей и отцов.
Воины откликнулись, вскинув мечи и копья в мрачное небо, выкрикивая вызов на бой тварям внизу.
Катерина вспомнила часто повторяемое мнение, слова, которые произнесли, когда первая королева-ханша господарей пересекла горы.
Кислев — это земля, и земля — это Кислев.
Только теперь она поняла, насколько ошибочны они были.
— Кислев — это люди, и люди — это Кислев.
Тей-мураз повторил молитву. Его примеру последовал Вроджик, затем Урска. Они повторяли её, пока роты не подхватили их крик и Эренград не отозвался эхом нового боевого клича.
— Кислев — это люди, и люди — это Кислев!
Зазубренные вспышки молний раскололи небеса над упавшей башней, ветвясь в облаках и поражая разрушенный город. За ними последовали новые вспышки, зигзаги пурпурного цвета породили ревущий огонь, закружившийся в невероятно тёмном небе.
— Возможно, Тор благословляет нас? — предположил Тей-мураз.
Оглушительный гром прогремел, подобно смеху безумных богов, и день погрузился во тьму. Раздались звуки разрываемой ткани, непроглядные чёрные трещины раскололи небеса, и земля задрожала от ударов окровавленных молотов по медным наковальням.
Во тьме метались твари: титанические невероятные существа с мокрыми мясистыми телами. Они скрывались в тени, но Катерина провидческим взором разглядела забрызганную кровью багровую броню, глаза, наблюдавшие за концом мира, и смертоносное оружие, выкованное из чистого гнева. Могильная вонь протухшей плоти и горящего меха заполнила воздух, словно остатки чумного костра, слишком долго остававшиеся на солнце.
— Повелители Перемен, — прошептала она.
Катерина согнулась вдвое от жгучей боли в животе, словно невидимые руки разрывали её изнутри.
— Королева! — закричала Урска.
Катерина выпрямилась и выдохнула сквозь зубы воздух прямо из белого сердца зимы. Магия родины переполняла её, как никогда, похолодало так сильно, что земля под конём превратилась в сплошной лёд.
Враги взревели, когда одинокий всадник на тёмной лошади выехал перед армией зверей и демонов. Он держал развевавшееся знамя, на котором когтистая рука срывала ледяную корону, знамя убийцы её отца.
— Фейдай, — произнёс Вроджик, сжав кулаки. Высокое жестокое существо с красной кожей и единственным немигающим глазом неуклюже двигалось рядом с хетзаром. За его спиной покачивался гигантский каменный менгир, конический камень, покрытый древними символами.
— Зуб Урсуна, — выдохнула Ледяная Королева.
— Яха, здоровый ублюдок, точно, — согласился Вроджик.
— Нет. Я о камне, который он несёт, — объяснила Катерина. — Это один из камней Урзубья.
При виде хетзара и великана звери взревели ещё громче. Они рычали кровавый вызов, выпячивая грудь, топая копытами и бодая рогами.
И на их вызов ответили.
Оглушительный рёв разнёсся эхом с вершины холма Тора.
Он шёл из покинутой башни.
Уланы направили испуганных коней подальше от сводчатого входа, из которого тяжело показался кто-то невероятно сильный и древний. Его плечи бугрились громадными мускулами, а густой мех был бледным, как первый зимний лёд. Его тело оказалось огромным, несомненно, он был самым крупным существом из всех когда-либо виденных собравшимися на холме, с клыками, как бивни, и когтями, как эбонитовые кинжалы.
— Не может быть… — начал Вроджик.
Огромный белый медведь встал на задние лапы и взревел. Монстры внизу дрогнули перед его необузданной мощью.
Сердце Катерины сильно забилось, когда она снова увидела медведя отца.
— Урскин, — сказала она.
Они атаковали с холма Тора, тысяча воинов с опущенными копьями и свистящими на ветру крылатыми знамёнами. Они скакали в историю, следуя за своей сияющей королевой и гигантским белым медведем её отца.
Земля дрожала под копытами их раскрашенных коней, когда душа Кислева встала рядом со своим народом.
Тёмные ветры с севера стихли.
Дождь сменился снегом.
И невообразимо свирепая метель пронеслась над стенами Эренграда. Верхний город превратился в лёд, когда магия Ледяной Королевы придала зимним духам степей пронзающую форму и ярость. Град ледяных и острых как бритва лезвий пронёсся сквозь лесных тварей, когда обречённые уланы Кислева врезались в самый их центр.
Вращавшийся грохот мечей и раскалывающихся копий внезапно обрушился на последователей Тёмных Богов, когда Ледяная Королева и Урскин прорубали путь сквозь метель к хетзару Фейдаю.
Снежная буря поглотила Эренград и кружившуюся тьму.
И продолжает бушевать.
Гэв ТорпПроклятие Кхаина (не переведено)
Не переведено.
Грэм ЛионНевеста Кхаина
Я — сломленная королева разрушенного города.
Я сижу на железном троне в грязном каменном зале на вершине своей башни, глядя затуманенными глазами на улицы, охваченные пламенем и смертью.
— Как они посмели? — не в первый раз шепчу я сквозь потрескавшиеся и разбитые губы. Как людям только хватило духу прийти в мой город и убивать моих подданных? По воле Кхаина, убивать живущих в Хар Ганефе друкайи — моё право, не их.
Мне следует быть внизу, убивая поклоняющихся самозванному Кровавому Богу варваров и глупцов, осмелившихся встать между ними и мной. Но я заточена здесь. Сегодня настанет Ночь Смерти, ночь Кхаина, когда по всему Наггароту мои дочери вознесут хвалу Кроваворукому, упиваясь жестокими убийствами неосторожных. В эту ночь я верну себе силу и юность.
Уже много месяцев я слаба, кожа высохла словно пергамент, а кости стали хрупкими. Я закуталась в меха, словно одна из диких северянок, чтобы отогнать продирающий холод. Иссушённые волосы посерели, перед глазами всё плывёт, а суставы ломит. Вот почему я не внизу. Вот почему я не убиваю. Но уже через несколько часов взойдут луны, и я омоюсь в Котле Крови. Я вновь стану сильной и отомщу всем, кто встанет на моём пути.
Я вглядываюсь в гадательное зеркало, пытаясь не смотреть на таящееся за образами резни уродливое отражение. Всё на нём плывёт, следуя моим мыслям и ища одного эльфа. Ища моего чемпиона.
— Мой чемпион…
Слова прошелестели тихим ветерком, но вспыхнули в разуме Туллариса Несущего Ужас с мощью урагана. Он взмахнул Первым Драйхом, рассекая татуированную грудь дикого северянина, и прошептал молитву обратившемуся к нему божеству. Слова Кхаина свидетельствовали, что бог доволен сегодняшним кровопролитием, как был доволен им во все дни прошлых недель. Многие души отправились в объятия бога убийств с тех пор, как Кровавая Орда обрушилась на Хар Ганет.