Широкий проход завален телами эльфов, людей и зверолюдей. Я тащу через них своё больное тело. До сих пор я держалась в тенях, но не могу пересечь улицу и не выйти на свет лун — одна из них большая и бледная, а другая — маленькая и освещающая всё зелёным сиянием.
Вот я уже вижу святилище — великое здание из багрового мрамора. В своей спешке и желании добраться до него я забываю, где иду, и падаю, споткнувшись. На этот раз мне хватает ума не выставлять руки, и я падаю на гниющий труп одной из моих ведьм. Очередная слабачка, павшая от рук людей или грязных полукровок. Во все стороны летят мухи, а черви уползают прочь.
И прямо передо мной из теней возникает фигура. Женщина, юная и одетая в цвета Гронда.
— Ну конечно, — хриплю я, заставляя себя подняться на колени. — Одна из шавок Морати. Значит, она пользуется случаем покончить с нашей враждой.
Хороший план. Жаль, что я о нём не подумала первой.
Колдунья склоняется передо мной и снимает с пояса короткий нож. На нём выгравированы руны, танцующие вдоль клинка. Она смотрит мне в глаза.
— Всё меняется, и Морати нужно избавиться от тебя. Твоя злоба больше не греет ей душу. Она поручила мне доставить сообщение прежде, чем этот нож погрузится в твоё сердце, королева ведьм.
— Прошу, просто убей меня и избавь от её безмозглого лепета…
Разъярённая колдунья бьёт меня и сбивает с ног. Я протягиваю руку, чтобы подтянуться, и чувствую что-то холодное. Что-то металлическое. Кхаин вновь избавил меня.
— Грядут великие перемены, — продолжает стрекотать колдунья. — Их видела моя госпожа. Восходит тьма, а боги идут. Кхаин воплотится, но с ним будет Морати, а не Хеллеброн, — она сжимает ритуальный кинжал обеими руками и бьёт.
Я перекатываюсь, хотя от этого всё тело и пронзает боль, и бью вверх длинным кинжалом, когда-то принадлежавшим моей ведьме. Наградой мне становится вопль боли. Она бьёт вновь и рассекает мне ногу, оставив длинную и глубокую рану. Я пронзаю убийцу, и кровь брызжет мне на лицо; проглотив её, я чувствую заключённую внутри силу. Я бросаюсь вперёд, боль уходит и опускается кровавый туман, придающей сил. На мгновение вспоминаются бредовые слухи, что Кхаин и тот Кровавый Бог, которому поклоняются северяне, являются одним существом. Я отбрасывают эти недостойные мысли. Мы не воющие дикари, жаждущие крови и черепов… Хотя по мне этого сейчас не скажешь.
Когда жажда крови отступает, я стою на изувеченных останках колдуньи.
Я жалею, что у меня нет времени посвятить её смерть Кхаину.
Затем силы покидают меня, и я падаю. Кровь течёт из ноги, быстро немеющей вокруг раны — похоже, нож был отравлен. Я тащу себя одной рукой навстречу преображению.
Колдунья Морати замахнулась свободной рукой, но Тулларис сломал ей запястье. Она взвизгнула от боли, когда он ещё крепче сжал шею.
— Вы послали убийц? — зарычал палач.
Она судорожно кивнула. Тулларис ослабил хватку.
— Нас трое, — прохрипела она. — Дракириты Морати. Я была послана к тебе. Мои сёстры уже должны быть с кар…
Звучный треск оборвал слова колдуньи. Тулларис сломал ей шею и бросил тело на землю. Тени вокруг отступили. Ночь рассёк вой, за котором последовал другой. Оба доносились со стороны дворца Хеллеброн.
— Дракириты, — прошептал палач. — Ну и позёрство.
Да, назвать убийц именем богини возмездия было вполне в духе Морати, одновременно абсурдном и грандиозном. Однако они представляли совершенно реальную угрозу. Прямо сейчас ещё две выслуживали Хеллеброн во тьме её полузаброшенного дворца, и лишь Тулларис знал об этом.
Убийство посланницы не означает отказа от предложения Морати. Достаточно позволить сёстрам ведьмы ударить, и он встанет на путь, который сделает его одним из самых могущественных эльфов в Наггароте. Тулларис вновь посмотрел на пронзающую небо башню и попросил Кхаина наставить его.
Наконец я добираюсь до святилища моего господина. Обычно я бы насладилась архитектурой здания, прославляющего Кхаина, его великими статуями и фресками, изображающими его деяния времён Войны Богов. Но сейчас я слаба. Я умираю. Я оглядываюсь назад и вижу след крови, тянущийся от самого изувеченного трупа убийцы. Столько крови. Моё бедро и руку сводит от боли, и я едва чувствую ноги. Ещё один тяжёлый рывок приводит меня к котлу.
Я перекатываюсь на спину и смотрю на него и на далёкий сводчатый потолок, украшенный изображениями палачей Туллариса и моих ведьм. Мой взор притягивает статуя Кхаина, смотрящего на котёл крови. В одной могучей руке мой господин сжимает кинжал, а в другой — сердце. А ведь возможно, что сейчас он сжимает моё сердце, готовясь пронзить его. Моя смерть почти предрешена. Примет ли он меня к себе? Или слабость, из-за которой меня убила обычная колдунья, сделает меня навеки проклятой?
Я пытаюсь подтянуть себя по ступеням к котлу. Я не могу. Я пытаюсь. Я умру пытаясь. Я не сдамся. Я горько смеюсь.
— Семь тысяч лет, семь тысяч лет на верной службе, и вот чем они закончатся? Я умру, истекая кровью, в считанных шагах от спасения в твоём святилище?
Я закрываю глаза. Когда я открываю их вновь, то вокруг лишь тьма. Я заснула? Нет, если бы я потеряла сознание с такой потерей крови, то не очнулась бы. Тогда что?
Тени движутся, и я понимаю. Они сгущаются, скручиваются в тело эльфийки. Ещё одна убийца. Ну конечно, Морати бы не послала только одну. Она выглядит почти как прошлая, они так похожи, что я бы подумала, что первая ожила, если бы не оставила её изувеченное тело в сотне метров.
— Я безоружна, — хриплю я. — Безнадёжна. Я в твоих руках. И я не жду пощады.
— Проявила ли бы ты её, если бы я оказалась на твоём месте? — её голос мягок.
— Нет, — признаюсь я. — Ты бы была уже мертва или бы страдала.
— Ну, тогда радуйся, что я не ты, Хеллеброн. Я не собираюсь тебя убивать, мне нужно сообщить тебе кое-что. Ты должна жить. Ты должна сорвать планы Морати. Она безумна, и она…
Её обрывают в прямом и переносном смысле, поскольку её голова слетает с плеч и укатывается куда-то во тьму. Её тело стоит, а затем падает, открывая палача с драйхом в руках. Но это не обычный драйх, и не обычный палач.
— Тулларис, — слабо шепчу я. — Котёл…
Он не говорит ничего. Он не двигается. Он смотрит на меня, не опуская первый меч. Медленно Тулларис снимает свой череполикий шлем, и в глазах его смертельный блеск. Я видела его много раз, но этот взгляд никогда не был направлен на меня.
И тогда впервые за долгое время я чувствую страх. И тогда впервые за всю жизнь я признаю, что нуждаюсь в Тулларисе Несущем Ужас. Что я люблю его. Это моя величайшая слабость. Любить кого-то, нуждаться в ком-то значит сделать себя уязвимым к нему. И теперь я уязвимее, чем когда-либо.
Долгое мгновение мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что умру от рук своего чемпиона. Своего… любимого. Затем это мгновение заканчивается. Он бросает оружие и опускается на колени. Он поднимает меня, и я утопаю в его руках, позволяя себе потерять сознание. Последним, что я чувствую, становится погружение тела в кровь великого котла Кхаина.
Тулларис смотрел, как Хеллеброн выходит из котла крови. Её гладкая и бледная как алебастр плоть была столь же совершенной, как и в тот день, когда Тулларис впервые увидел её, когда Кхаин впервые заговорил с ним, и во имя его он впервые пролил кровь. После вдохновлённых божеством убийств она провозгласила его своим чемпионом, а затем взяла в свою постель. Это зрелище захватывало дух эльфа так же, как и в ту ночь тысячелетия назад.
Конечно, Тулларис обожал её так же сильно, как и боялся — даже когда Хеллеброн выглядела, словно Мораи-Хег. Но сейчас, после обновления, госпожа выглядела как богиня. Пусть Морати сколько угодно провозглашает себя Гекарти. Для Туллариса Хеллеброн была воплощённой Атарти, госпожой желаний.
Она спускалась к нему по ступеням медленно и грациозно, а багровые капли падали с неё на отполированные камни и стекали в желобки так же, как это было каждую такую ночь за шесть тысячелетий…
Но Тулларис чувствовал, что больше не увидит такого вновь.
Хеллеброн остановилась перед ним на расстоянии вытянутой руки, глядя на него глазами, в которых смешались торжество и желание.
— Мой чемпион, — выдохнула она. — Нам предстоит разделить вместе вновь столько удовольствий.
— Да, моя госпожа, — ответил он, вдыхая запах её тела, смешавшийся с железным привкусом крови. — И первым из них будет убивать вместе с тобой, и смотреть, как ты слизываешь кровь с Первого Драйха.
Она рассмеялась, отчего по спине палача прошла дрожь.
— Ну конечно, любовь моя. Всё это и многое другое. Но сначала, — быстрее, чем мог уследить даже Тулларис, она протянула руку к его поясу и выхватила кинжал. В следующее мгновение он оказался прижат к его шее. — Что они тебе предложили, Тулларис? Что они предложили тебе за моё убийство?
— Моя госпожа?
Она надавила на ножи, и палач ощутил, как он пронзает кожу. По лезвию потекла кровь.
— Мы всегда были с тобой честными, Тулларис. При всех наших изъянах мы всегда были честными. Не изменяй этому.
— Они предложили мне культ, моя королева. И место при дворе Морати, правление Наггаротом.
Свирепо усмехнувшись, Хеллеброн поднесла кинжал ко рту и осторожно слизнула жидкость.
— И всё же я жива. Я была в твоих руках, и ты пощадил меня.
— Да.
— Почему?
Она посмотрела в его глаза и увидела в них самую страшную вещь в своей долгой жизни. Смятение.
— Я поступил так, как мне велела совесть, моя королева.
— Твоя… совесть? — она произнесла слово так, будто впервые услышала его. — Тулларис, ты меня поражаешь. Вот уже шесть тысячелетий ты верно служил мне, а я даже не догадывалась, что в тебе есть такая слабость.
— Слабость?