Ван Делфт замолк. Хранитель принялся разглядывать его бледное измождённое лицо. Нездоровый яркий румянец на острых скулах появился не от спиртного. Наёмник был обессилен, вымотан до предела. Но при этом то безумие, что полыхало в его глазах, когда он впервые вошёл в келью, будто бы погасло. Возможно, рассказ и стал лекарством, в котором он так нуждался.
Жрец не раз видел такое. Порой слова изгоняют из человеческой души яд, подобно тому, как пиявкам удаётся высосать заразу из раны.
Старик вылил остатки потина в кружку гостя и позволил себе расслабиться. Он заметил, что рассвет уже начал запускать свои серые пальцы сквозь щели в двери.
— Это случилось два дня назад, может, больше, может, меньше, — неуверенно проговорил ван Делфт. — Насколько я понимаю, из этой бойни живым выбрался я один. Но теперь со мной всё кончено. От репутации не осталось и следа. Мечты похоронены там, вместе с телами моих людей. После Магдебурга никто в этих землях не станет меня нанимать.
— И что вы намерены делать? — осторожно спросил жрец.
— Выполнять контракт. У меня ещё остались деньги на порох, капканы и сети. Я вернусь в город и несколько дней буду отдыхать и отсыпаться. Затем отправлюсь в подземелья. Там, где текут такие реки варп-камня, враг не заставит себя долго ждать.
— Ах, кажется, теперь я понял. Но сейчас исповедовать вас нет никакой возможности. Благословление Морра я могу даровать лишь тем, кто уже находится близ его владений, но вам до них ещё очень далеко. Я просто не могу.
— Нет. Не мне. Им, — сказал ван Делфт, указав на раскиданные по кровати карты. — Им.
— Даже не знаю, — ответил жрец.
Стоило ему подумать, насколько скверно может обернуться эта поисковая экспедиция, как осторожность тут же восставала в его душе против чувства долга.
— К тому же, вы, кажется, упоминали, что тела завалены камнями там, внизу.
Скрип открывающейся двери прервал напряжённые размышления жреца, он поднял глаза и обнаружил, что ван Делфт вышел на улицу. Запахнувшись в мантию, старик последовал за ним, в холодное серое утро.
— Что вы делаете? Останьтесь здесь, поешьте и передохните.
Возле крытых кладбищенских ворот наёмник обернулся. Внезапно жрецу показалось, что он выглядит немного моложе. Должно быть, из-за утреннего света.
— Нет. У меня есть дело. Как и у вас. А, впрочем, жрец…
— Да?
— Благодарю вас.
Старик смотрел ван Делфту вслед, пока тот не исчез в тумане, потом, поёжившись, вернулся в тёплую келью.
Он подбросил в печь ещё одно полено, поставил табурет на место и заправил постель. Затем собрал оставленные наёмником карты. Столбцы и линии текста, вытатуированные на мягкой коже, остались нетронуты даже после того ада, в котором побывал ван Делфт. Поверхность была отлично смазана и сохранила эластичность. Жрец выбрал одну, положил себе на бедро и разгладил. Квадрат был немного неровный, зато поверхность — гладкая и нежная на ощупь, ничего лучше старик в руках не держал. Он повернулся к двери и принялся рассматривать карту напросвет, поворачивая её из стороны в сторону, чтобы не мешали блуждающие по келье тени.
Поразительно тонкая работа. Однако теперь, при подробном изучении он заметил изъян. В самом углу карты стояла клякса, формой напоминающая клубнику. Жрец взял другую и нашёл ещё один дефект, на этот раз в виде дуги тонких изогнутых волосков, которые золотом переливались в лучах утреннего света. Следующая карта также была подпорчена — в самом центре стояла небольшая метка размером не больше подушечки пальца — маленькое углубление, внутри которого кожа сходилась в воронку.
Хранитель провёл по ней пальцем, раздумывая, что же оно ему напоминает.
Может быть, крохотный розовый бутон?
Нет, не то. Что-то менее хрупкое. Ах, ну, конечно. Точь-в-точь, как рубец от пуповины. Как челове…
Выпивка разом скисла у жреца в желудке, руки его задрожали. Пересиливая себя, старик снова посмотрел на необычайно тонкую кожу.
Пуп, оставшийся на одной из карт, родимое пятно на второй, торчащие из третьей брови… Ван Делфт всё-таки принёс тело для отпевания.
На улице туман сменился мелкой моросью, которая в свою очередь уступила место солнечному свету. Тёплые лучи обогрели окрестные поля, кладбище, каменный алтарь и золотом засверкали на мокрых ивах, подняв в полёт стайки неугомонных воробьёв, которые парили теперь в вышине, радуясь своей беспечной жизни.
Покончив с погребальным обрядом, жрец наблюдал, как птицы рассыпаются по голубому покрывалу небес, будто крохотные искорки счастья, рождённые тёплыми южными ветрами, которые тихо перешёптывались о чём-то в зелени леса. Старик набрал полную грудь свежего воздуха, в котором почти уже не чувствовался дым от похоронного костра и улыбнулся, увидев, что один из воробьёв, привлечённый куском хлеба, опустился рядом с ним.
— Да, дружок, — проговорил хранитель, когда тот вприпрыжку направился к нему. — Этот мир прекрасен.
Воробей улетел, и жрец недовольно поджал губы. Затем негромко, будто не хотел, чтобы птица услыхала его, добавил:
— Порой.
Роберт ЭрлКрысолов
Одним своим видом Гофман внушал уважение. Его сапоги были начищены до блеска, а мешковатые брюки из молескина — тщательно вычищены. Под расшитым табардом скрывалась широкая грудь, и хотя рукава рубашки были по моде свободны, под ними без сомнения бугрились стальные мышцы.
Судя по всему, кроме портного мечник частенько заглядывал и к цирюльнику. Ведь чтобы придать бороде столь благородный вид, нужно было приложить немало усилий. Кожа на его голове была в свою очередь чисто выбрита, и к тому же без единого пореза.
И, тем не менее, Гофман отнюдь не был щёголем. Меч он носил этак небрежно, словно простое орудие труда, а в глазах светился живой, пытливый ум.
— Герр Гофман? — спросил Райнхард, приблизившись к столику.
Мечник оглядел пришельца и не нашёл в нём ничего примечательного: очередной обрюзгший торговец, каких сотни толпятся на улицах Нульна.
Он вынул изо рта трубку и выпустил колечко. Когда дым рассеялся, Гофман спросил: "А что если и так?" Его глаза вдруг стали холодными, цепкими, и Райнхард понял, что перед ним очень опасный человек.
По крайней мере, так ему сказали.
— Меня зовут Райнхард. Райнхард Боссе. Мне намекнули, что вас можно будет найти здесь и… В общем, знаете, может быть, пропустим по стаканчику?
Гофман кивнул, и пока торговец подзывал подавалку, с отвращением наблюдал за ним.
Когда девушка принесла пару графинов с вином, Райнхард поблагодарил её и жадно приложился к горлышку. Закончив пить, он грохнул бутылью по столу и вытер рот бархатным рукавом. Мечник же к выпивке не притронулся.
— Итак, — начал он, — чем обязан, герр Боссе?
— О, все зовут меня просто Райнхард.
Гофман нахмурился, словно говоря, — только не я.
— Да-э, что ж. Понимаете ли, вот в чём дело. Я из семьи дубильщиков. Может быть, вы о нас слышали. Боссе Гунвальдские? Нет? Что ж, не имеет значения. Дело в том, что моя сестра — она всегда была беспокойной. Ну, знаете, боится темноты, вскрикивает, если кто-нибудь из слуг роняет посуду, а слуги, они ведь всегда бьют посуду. Удивительно как они вообще с ней управляются. Сам-то я, так сказать, за всю жизнь ни одного горшка не уронил, хотя, если подумать, наверное, не так уж много я их…
— Герр Боссе, — вежливо прервал его Гофман. — Зачем вы пришли ко мне?
— Ах, да. Действительно. Простите. Я просто давно уже не высыпаюсь и… Да. Вот, почему я хотел вас увидеть.
Райнхард вдруг замолчал и с булькающим звуком сделал изрядный глоток вина. Спиртное начало брать своё. Торговец вздохнул, но, увидев выражение лица своего собеседника, поспешил объясниться.
— Всё началось около месяца назад. Моя сестра была во дворе, набирала воду из колодца, как друг ведро выпало из её рук, и она принялась кричать. Никогда прежде такого не слышал. Я имею в виду, я же говорил, она, бывает, взвизгивает от удивления, но такое… Это было просто ужасно.
Райнхард прервался и прикончил свой графин. Его взгляд скользнул к бутылке Гофмана, и мечник, ставший невольным слушателем этого пространного рассказа, подвинул её через стол.
— Спасибо, — смущённо поблагодарил его Райнхард.
— Так что, — поинтересовался Гофман, как только его собеседник снова выпил, — что она видела?
— О, ничего. Вообще ничего. Вы же знаете, как с женщинами бывает. Может, это было её отражение на дне колодца, или мышь, или что-нибудь ещё. Но вот что она подумала, что видела… знаете, вот это странно.
— И что же она подумала, что видела? — тон Гофмана стал холоден как сталь меча, который он носил на поясе.
— В общем, чудовище, — смущённо прошептал Райнхард. — Такое, из детских сказок, которые нам рассказывала бабуля. Эти твари, я и не припомню, как они назывались, они напоминали крыс, только ростом с человека. И такие же хитрые. Просто страшные истории, чтобы мы не шалили, ну, вы знаете.
— Знаю, — ответил Гофман.
Глядя словно бы сквозь торговца он обратился к своей памяти.
— Да, я знаю, о чём вы говорите.
— Разумеется, это просто смешно. Мы ей так и сказали. Под конец мать даже вышла из себя и накричала на неё, чтобы та не была такой дурёхой. А потом она принялась рыдать. От этого у меня страшно разболелась голова. Вообще-то, до сих пор болит… немного. Прямо вот здесь, точно между глаз. Всё это уже слишком, ну правда. Мне и так хватает забот: цены, сбыт, зарплата, а тут ещё это.
Гофман наблюдал, как Райнхард щиплет себя за переносицу и усиленно моргает, чтобы скрыть слёзы. Жалкое зрелище.
— И что же вы сделали?
— Сделали? Да ничего. А что мы могли? Берта просто очень нервная, вот и всё. Теперь и мы тоже. Боюсь, это проявляется артистическая натура нашего покойного отца.
Райнхард изнурённо улыбнулся.
— Он был и дубильщиком и актёром? — спросил Гофман.
Он смотрел на торговца с нескрываемым презрением.