Оно бросилось с визгом, щелкая слюнявой пастью, готовясь вцепиться выдающимися вперед резцами.
Лишь в последний момент прыжка, когда, казалось, что от челюстей существа не уйти, железная цепь вокруг шеи с лязгом оборвала его движение. Разочарованно давясь и задыхаясь, оно зашаталось и с жалким писком рухнуло вниз.
Рихт Карвер даже не вздрогнул.
— Ну как ты сегодня, мое маленькое чудовище? — проворковал он огромной крысе, которая царапала каменный пол длинными, как кинжалы, когтями, воображая ненавистное лицо своего тюремщика. — Надеюсь, не слишком голодно?
Он поймал это существо в прошлом году — экспедиция в неисследованные тоннели под городом обернулась стычкой с вездесущими скавенами. Хвала Зигмару, гнездо было вычищено, но двух его храмовников утащили в кошмарные подземные лабиринты. В тот день, во славу Зигмара капитан уничтожил двадцать крысолюдов и еще нескольких пленил «с целью допроса». Они сдохли — с воплями и ругательствами, прикованные к стенам той самой комнаты, которую теперь охранял их безумный питомец. Крупицу удовлетворения Карверу доставляла мысль о том, что их отвратительные тела, истерзанные и расчлененные, гниют в Яме глубоко внизу у него под ногами.
Напевая себе под нос, охотник на ведьм неспешно вошел в красноватый полумрак своего кабинета. Он грузно осел в кресло и стала барабанить пальцами по подлокотнику. Через некоторое время он повернулся к крысе, которая затаилась в тени возле двери. Она, как всегда, следила за ним. На злобной, неровной циклопьей морде блестел оставшийся глаз. Храмовник решился.
— Пора обедать, тварь… — грассируя, проговорил он и потянулся в карман за таблетками.
Время шло. С севера, налетая шквалистым ледяным дыханием, до Талабхейма добралась зима.
Последние листья, уже обнажившие тонкие скелетики натиску ежегодной смерти, срывались со своих вышних мест и уносились прочь стылым ветром. Предательски твердели лужи и колеи и ямки на мощеных дорогах, так что некуда было деться из ледяного плена.
Вороны дрожали и, распушившись, превращались в черные миниатюрные шары, наполненные негодованием. Они недоверчиво поглядывали друг на друга, размышляя о том, что издыхающий от голода падальщик вполне годится в пищу своим собратьям.
Рихт Карвер, сидя в своем кабинете, грел руки у хорошо разведенного огня и не обращал внимания на потоки стонов и ругательств, доносящихся от стены. Вся комната провоняла пережаренным мясом.
— …Р-р, н-н-н… Н-н-надо лекарство… Блеск, блеск, блеск…
Капитан вздохнул и засунул клеймо нагреваться обратно в огонь.
— Вильхельм, помилуй. У меня голова болит.
— …Блеск, блеск, блеск…
Бормоча себе под нос, Карвер повернулся к прикованной к стене фигуре. Ожог на груди уже превратился в волдырь, мутировавшее тело беспомощно корчилось: судорожно сокращались надувшиеся мышцы, дряблая кожа была покрыта распухшими оспинами. По плечам и груди разноцветными кольцами извивалось пестрое пятно — один из ярких знаков его Скверны.
Равнодушный к подобным изменениям человеческого тела, Карвер наклонился ближе. Выражение его лица — отнюдь не презрение, как можно было вообразить — подобно тому, какое бывает у разочарованного родителя, чье дитя слишком часто дурно себя ведет.
— Давай, Вильхельм, ты же сам знаешь, что мне не нравится это делать. Лучше скажи мне, где ты купил таблетки, а? Для твоего же блага.
Такая искренность, такая неподдельная забота звучала в голосе храмовника, что опешивший мутант прекратил изрыгать проклятья и уставился на своего мучителя.
В тот же миг Карвер приставил раскаленное клеймо к коже существа и надавил. Поднялся дым, кожа полезла и стала обугливаться, тварь Хаоса визжала, не переставая. Боль быстро лишила его сил, и шишковатая башка безвольно повисла.
Негромко ворча, капитан вернулся погреть руки:
— Хвала Зигмару, хоть минуту чертовой тишины.
Увы.
Уже через несколько мгновений в дверь забарабанили, и донесся приглушенный голос. В углу, в полумраке неслышно встала прикованная к цепи крыса.
— Капитан, это я, Кублер! Я нашел Вассека! Он здесь, со мной.
— Очень хорошо, Кублер, пригласи его, пожалуйста.
Дверь осторожно приоткрылась, и невидимые руки втолкнули в комнату невысокого, грязного мужчину. Оценив выражение лица этого потного человечка, попавшего в столь незавидное положение, Карвер мысленно представил себя на его месте.
В первую очередь запах: едкая вонь паленого мяса ворвалась в его ноздри, сдавив горло и заставив отвернуться, после чего перед ним предстал искалеченный мутант на стене, покрытый ожогами и рубцами. Пытаясь удержать жгучую желчь, поднимающуюся к его горлу при виде этих ужасов, он согнулся пополам и опустился на колени.
Оказавшись лицом к лицу с рычащей и шипящей смертью.
Крыса изменилась. С осени, когда блеск был решительно исключен из ее рациона, она претерпела ужасные трансформации. Единственный ее глаз теперь горел изнутри огнем и более не вращался безумно во все стороны. Облезлая шерсть свисала чахлыми клоками, жирное туловище лоснилась от гниения. Необычные гребни и болячки пестрели на изъязвленной коже, а на длинном хвосте, меж сочащимися гноем ранками, вырос целый лес шипов.
Она раззявила мерзкую пасть и, рванувшись на цепи, завизжала человечку в лицо.
Вассек дю Вюрц обмочился и разревелся, как ребенок.
Карвер рывком поставил его на ноги и швырнул в пустое кресло, тот замер там, мелко дрожа и тараща огромные, словно блюдца, глаза.
— Привет, Вассек. — Дружелюбная улыбка охотника совершенно не сочеталось с мрачной обстановкой. — Мы тебя уже давно ищем. Как дела?
— П-проклятье, Карвер! В чем дело?
— Просто хотел поболтать. В последнее время я так редко вижусь со старыми друзьями.
— Не надо! Вот не надо этой чепухи о «дружбе»! Я уже был здесь, помнишь? Знаю, как тут дела делаются!
— Ой, да ладно, дружище! На меня больше наговаривают. Просто поговорить — немногого я прошу, верно?
— Черта с два! Если у тебя нет основания задерживать меня здесь, я ухожу прямо сей…
Послышался холодный металлический шорох, и мгновенно замерший Вассек посмотрел на блестящий клинок, который возник у его горла. Черная трость Карвера лежала пустая на полу, и ее секретное содержимое было выставлено на показ.
Голос капитана был тих, но, как ни удивительно, вполне дружелюбен.
— Как поживает… Как ты в тот раз говорил… Как поживает твое «родимое пятно», а, Вассек? Оно у тебя на полспины, если мне не изменяет память. Весьма любопытно.
— П-прс-сто… К-х, к-х… Рд-дим-мое, п-птно… — прохрюкал несчастный.
— М-м, может быть. Знаешь, забавно, сколько моих, э-э, «пациентов» говорят так.
— Ч-чго т-бе н-ндо? — пробормотал Вассек.
— А, это уже лучше… — Карвер радостно улыбнулся и отпустил сталь от горла трясущегося человечка. — Гораздо лучше. — Осторожно тронув пальцем лезвие, он уселся обратно в кресло. — Я знаю, Вассек, что тебе нравится… Как это лучше сказать… «Слушать» о том, о сем. Теперь, когда мы снова друзья, может быть, расскажешь мне все, что слышал вот об этом?
На его ладони лежала кучка таблеток блеска. Возле двери крыса принялась завывать, шипеть и натягивать цепь. Вассек содрогнулся от ужаса.
Карвер заговорщицки подмигнул ему.
— О, о нем не волнуйся, он просто проголодался. И — только между нами… Кажется, у него проблемы с зависимостью.
Застегивая на ходу ремень с пистолетами, Карвер решительной походкой вышел в коридор. Храмовники резко вытянулись.
— У нас есть адрес, — воскликнул охотник, изящным движением надевая шляпу. — Скорее, скорее, господа! Священный долг зовет!
— Капитан! Вы верите слову этого червя? — прорычал Кублер, дернув головой в сторону Вассека, который пытался осторожно пробраться мимо рычащей крысы.
— О, он совершенно безобиден… Водится с дурной компанией, зато хорошо запоминает вещи и, по крайней мере, сейчас, кажется, рад со мной поделиться… Смею предположить, для нас он более полезен на свободе, так сказать. Давайте снова вернем его во внешний мир. А нам предстоит зажарить рыбу покрупнее! К тому же… Полагаю, герр дю Вюрц чересчур хорошо знает, что случится, если вдруг окажется, что он злоупотребил нашим доверием.
Клубком черных развевающихся плащей, точно хмурая грозовая туча, храмовники вынырнули из катакомб, волоча Вассека за собой.
Жители рабочего квартала, несмотря на нищету и грязь, всегда ходили с высоко поднятой головой. Озлобленная гордость их упрямо проступала во внешнем облике. Может, мы и бедны, — говорили их лица, — но, Зигмаром клянемся, этого не покажем! Мирок накрахмаленных воротничков, сбережений на черный день, задранных носов и безоглядной, пылкой набожности.
Воистину, главных своих поборников Зигмар обретает в самых скромных жилищах, — с грустной улыбкой подумал Карвер, шагая по мощеным улицам. Он не любил заходить в этот район — не от того, что приходилось опускаться до общения с простым людом, но из-за реакции, которую вызывали его визиты. Здесь не было ведьм и еретиков, ибо здешние жители скорее покончили бы с собой, нежели впустили бы Скверну в свой маленький, стерильный мирок. Но стоило рядом пройти охотнику на ведьм, они все равно опускали глаза, все равно молча хватались за нательные молоточки, все равно покрывались потом от липкого, виноватого страха.
Карвер считал, что этих переживаний люди не заслуживали, и ненавидел себя за то, что им все-таки было страшно.
Оставив после себя перешептывания и удивленно раскрытые глаза, храмовники свернули на боковую аллею. Они сгрудились вокруг командира, который кивком указал на покосившуюся дверь в конце. — Там.
— Они так нас боятся, — прошептал Шпильмунн, оглядываясь через плечо на улицу, где в собравшейся толпе уже начали ходить слухи и бросаться обвинения.
Карвер грустно улыбнулся.
— М-м. Ты быстро усвоишь, мой мальчик, что страх может стать мощным оружием. Но с другой стороны — и сильной помехой. Когда охотник стучится в дверь, невиновному нечего опасаться, но он все равно страшится… А каким еще одним мощным оружием располагает храмовник?