Время от времени в город поставляли новое оружие из Флориды или Вирджинии, все еще в оригинальной упаковке, с набором для чистки и всем остальным дерьмом, но большая часть оружия была получена от отбросов. Это были очень подозрительные чуваки, так что ты должен был брать то, что дают. Пару раз у меня были пистолеты, принадлежавшие полицейским. У меня были револьверы с полицейскими серийными номерами. Вот каким грязным был Нью-Йорк в те годы.
И ты не знал, убили ли кого-нибудь или ограбили с помощью твоего пистолета, ты ничего об этом не знал, и тебе было все равно. Кроме того, мы были молоды – я точно не знал лучшей жизни. Как и не знал о регистрации огнестрельного оружия. И. Да. Мы были черными. Мы бы в любом случае не смогли сделать что-либо легально.
Мне было все равно, чей был пистолет и для чего он использовался, потому что он был моей защитой. Если я хотел поехать в Бруклин, я знал, что мне нужна пушка, потому что я был уверен, что меня ограбят в Бруклине. Если у тебя были куртка, кроссовки, цепь, то в 90 % случаев тебя грабанут в Бруклине – таковы были уличные законы. Настоящий Дикий Запад – в те темные дни в одном только Бруклине насчитывали что-то типа тысячи убийств в год.
Это была эпоха Бернарда Гетца[30], который был воплощением происходящего. Он знал то, что знали все, – все носили с собой оружие. Чувака грабили так много раз, что он просто устал от этого дерьма и в конечном счете сам застрелил четырех предполагаемых грабителей. Напомню, что тебя запросто могли обуть прямо в метро, где тупо не было полицейских.
Слава Динкинсу[31], Джулиани[32], Блумбергу[33], потому что они разобрались с этим дерьмом. Они закрыли 42-ю улицу, прокачали темы оружия и тюремного срока.
Мы постоянно утилизировали стволы. Я помню, что после всех грязных дел мне вернули 357-й калибр, я одолжил его другому чуваку, моему барыге. Пистолет был пиздец грязным, но он все равно держал его при себе. Ему это было нужно, потому что чуваки из моего района его не знали. Они считали его чужаком. И пока я был в центре, они напали на него, чтобы на халяву хапнуть еще немного товара.
Его ничего не могло спасти, даже пистолет, который я ему одолжил.
Его грохули прямо на точке, где он и выронил мою пушку. Они бросили его в сточную канаву, когда он пытался удержать свои кишки.
Невероятно, но кто-то другой поднял пистолет и вернул его мне. И я, как придурок, снова взял пистолет. Думая об этом сейчас, я не могу поверить, что был таким тупым.
В конце концов, последние дни моего грязного 357-го настали, когда мой приятель, Шакия, попросил одолжить его. Мы были на точке, на улице, когда к нам подъехали полицейские. Все побежали, кроме него. Я не знаю, почему он не убежал. Копы обыскали его, нашли мой пистолет и посадили. Это был последний раз, когда я видел свой хром 357-го калибра и Шакию тоже. До сих пор я не знаю, что с ним случилось.
И вот однажды произошла действительно странная херня.
Мы с Method Man тусили на точке. Вышел дред, который управлял продажей травки в 160-м. Он был зол, потому что какой-то чувак устроил жару, воруя и стреляя в людей.
Этот растафарианец, его звали Файр, был настоящим колдуном вуду с дредами до лодыжек. Он спустился вниз и начал разбивать хреновы коровьи почки о стены здания. Просто держал их в руках и хлестал ими по стенам. Я впервые столкнулся с этим вудуистским дерьмом, поэтому не знал, что и думать.
– Йоу, Файр, какого хера, дред?
– Рыжий, этот долбаный дом проклят, чувак. Слишком много крови! Дом проклят! Слишком много крови пролилось! – Он немного помолился и сказал какую-то хрень, я понятия не имею, что он сказал. Затем он поднялся наверх. Когда он снова спустился, в руке у него была миска с конфетами.
– Возьми конфету и съешь ее. Никакие демонические духи не смогут прикоснуться к тебе на этой точке, чувак. Никто не сможет. Даже полиция.
Я взял конфету, красную «Jolly Rancher». Не уверен, сработало это или нет, но я все еще здесь. Я выбрался из этого дерьма, и я могу вспомнить множество ситуаций, когда я должен был быть осужден. Я не верил во все это, пока не случилась пара вещей, которые заставили меня задуматься.
Первая ситуация произошла примерно около двух часов ночи. Мы называли время с часу до четырех «страшные часы». Я не люблю страшные часы. В это время появляются нарики; в это время адски темно; в это время чуваков грабят; в это время тебе могут выстрелить в затылок. Чуваки могут просто грохнуть тебя за дозу.
В любом случае это часы, когда никто, кроме сумасшедших, не выходит. Мы все еще крутились на точке, нам нужны были бабки. И у нас есть наши пушки, спрятанные по всему кварталу.
На улицах не было ни души. Мы с Meth в подъезде. Что-то слышим. Снизу донесся свист.
– Эй-йо, кто это?
Ни звука. Я решил спуститься по лестнице и оглядеться. Беззвучно, как ниндзя, прыгнул вниз на лестничную площадку. Быстро выглянул из-за угла. Три парня в масках и с оружием ждали нас. Когда я выглянул во второй раз, один из них увидел меня. Он вытащил пистолет и метнулся в мою сторону. Я прыгнул на первую лестничную площадку, и когда я собрался добежать до конца пролета, он нажал на курок. Пистолет щелкнул, но не выстрелил. Я рассмеялся безумным, торжествующим смехом, взлетел по лестнице и смылся вместе с Meth.
Вторая ситуация была, когда мы воевали с одними чуваками. Я только что вернулся домой после моей первой отсидки, и тут выяснилось, что чужаки из Квинса пытались вести себя так, будто мы больше не можем торговать на районе. Но нам было все равно, мы продолжали барыжить.
Я стоял на точке, когда ко мне подбежал чувак, достал свой 45-й калибр и попытался запугать меня. Каким-то невероятным образом из пистолета выпала обойма. Мы оба посмотрели на лежащую на земле обойму, и, прежде чем он успел поднять на меня глаза, я сбежал.
Именно в тот момент, когда я бежал, я вспомнил о дреде, который дал мне конфету и сказал, что я защищен от любого зла, происходящего на точке. Меня защитила его черная магия? Я никогда не узнаю наверняка.
Люди могут подумать, что Стейтен-Айленд – это глушь, но это не так. Трафик наркотиков, который проходил через эти здания в 80-е годы, был нереальным. Мы были на точке в 160-м доме, а 141-й по потоку был похож на Центральный вокзал. Там можно было заработать серьезные деньги за час, я не шучу.
141-й был диким, ты попадал на точку через фасад, как в 160-й. По обеим его сторонам тянулись длинные коридоры, не менее ста ярдов длиной. Мы использовали это в наших интересах, чтобы следить за появлением копов. А еще лучше было то, что выходы закрывались на замок, который не могли открыть снаружи.
В 141-й копы шерстили постоянно, учитывая, что большая часть этой дерьмовой войны с наркотиками означала поимку низкоуровневых наркодилеров, обычных барыг. Поскольку мы запирали задние двери, им приходилось проходить через парадную дверь в дальнем конце коридора. И бежать, спотыкаясь о ботинки друг друга. Другим вариантом было войти через дверь здания, потому что на ней не было замка. Но так мы все еще могли видеть, как они идут, если сами были в доме и у нас было достаточно времени, чтобы уйти.
Было около семи утра, и мы хотели успеть на «утренний порыв». Именно так мы называли время, когда работоспособные наркоманы принимали утреннюю дозу перед тем, как идти на работу. Для них мы должны были запереться и быть на месте. Так что сначала мы шли в магазин и покупали рогалики или сэндвичи с индейкой и швейцарским сыром или еще что-нибудь на завтрак. Ели это на улице, а потом шли в подъезд и ныкали там свои пакеты. В доме было три разных тайника, к которым мы бегали. Как только мы заканчивали, то сразу уходили. У меня было с собой дерьма на восемь тысяч долларов. Все лежало в гриппере, как у безрассудного подростка, с сердцем таким же большим, как Нью-Йорк.
Мы стояли в западной части здания, наблюдали за приближающимися нариками, разворачивались и обслуживали их в конце коридора. Мы заставляли их возвращаться тем же путем, каким они пришли, чтобы ни один коп не смог пробраться к нам. Нужно понимать, что каждый из нас делал свое дело, мы не были партнерами или компаньонами, мы были просто двумя чуваками, торгующими на одной точке. Там был такой трафик, что мы даже не думали перерезать друг другу глотки.
Утро, как обычно, было напряженным, поэтому, пока я торговал, у меня не было возможности следить за своими бабками. После небольшого затишья я решил пересчитать свои деньги. У меня была сумка, набитая купюрами. Я распрямлял их, чтобы все было аккуратно и было меньше шансов, что я их выроню или дам кому-то неправильную сдачу. Время от времени приходилось поглядывать по сторонам. Я не мог потерять бдительность. Ни на секунду.
Считаю. Смотрю. Считаю. Смотрю. Считаю. Смотрю. Я закончил считать деньги. Я посмотрел. В коридоре все чисто. Я решил провести инвентаризацию пакетов с товаром. Я посмотрел на то, что осталось, и был разочарован. Должно быть, у меня осталось пара доз. Когда я поднял пакет, чтобы оценить, сколько осталось, одна из них упала на пол. Прямо мне под ноги. Я снова посмотрел на коридор, прежде чем наклониться, чтобы подобрать ее. Никого не было видно.
И как только я опустил взгляд, чтобы поднять это дерьмо, я снова посмотрел вверх. Полиция летела на нас через ворота на огромной скорости. У меня на руках дозы и восемь штук.
Все было как в замедленной съемке. Я увидел, как они не сводят глаз с крэка в моих руках. То, что это он, им ясно, как божий день. Нам пришлось бежать. В моей голове зазвучала главная тема из фильма «Огненные колесницы», и мы понеслись по лестнице.
Я выскользнул и, пока бежал вверх по лестнице с полицией на хвосте, затолкал себе в рот оставшиеся дозы. Заскакиваю за угол, и тут, опять как в кино, мои восемь штук вылетают из рук и разлетаются по всей чертовой лестнице. Как только они увидели это, застыли как вкопанные.