Король сомневался, как поступить и посоветовался с кардиналом. Тот ответил просто: «Речь идет либо о прекращении дуэлей, либо об отмене эдиктов Его Величества». И Его Величество сделал свой выбор.
Отказ в помиловании потряс тогда и двор, и армию. Де Бутвиль и де Шапель были обезглавлены на площади Грев в Париже 22 июня 1627 года.
Мэтр Жоли, помнивший и эту историю и другие истории подобного рода, прекрасно понимал, что шансов на победу у него ничтожно мало, и они, скорее, стремятся к нулю, но сдаваться не собирался. Его клиент, этот весьма странный г-н де Брас, показался ему чрезвычайно занимательной личностью. Было в нем нечто особое, хотя мэтр и сам до конца не понимал, что именно привлекло и заинтересовало его в наваррце.
Они проговорили в тот день несколько часов, но больших результатов это не дало. Де Брас сослался на частичную потерю памяти, возникшую из-за удара по голове во время поединка, и не смог рассказать даже о причинах дуэли. Все это еще более осложняло дело. По сути, выходила полная глупость. Два молодых дворянина, прежде незнакомые, потому как де Брас, по его словам, прибыл в Париж лишь за пару дней до этого события, вероятно, повздорили, и тут же, не теряя ни минуты, отправились выяснять отношения, причем вдвоем, не захватив с собой ни слуг, ни секундантов, могущих подтвердить, что все происходило по правилам — это даже если забыть об эдикте.
В обычной ситуации даже легкая рана стала бы причиной остановки дуэли, но и тут не повезло, первый же выпад де Браса оказался смертельным. Жозеф Мари Габриэль де Латр, лишь год назад получивший плащ мушкетера Его Величества, был убит на месте. А король Людовик мгновенно приходил в ярость, когда дело касалось его мушкетеров, так что на королевскую милость в данном случае рассчитывать не приходилось. Скорее стоило опасаться, что Людовик, королевской волей, потребует немедленной казни преступника, и даже не станет вникать в подробности инцидента. В конце концов, де Браса при дворе не знали, он был здесь никем, и не имел покровителей, к тому же протестант по вероисповеданию, что добавляло особой пикантности.
В общем, с точки зрения мэтра Жоли, все было ужасно. И все же он не опускал руки. С утра до ночи он проводил время в пыльных архивах, прерываясь лишь на скудный обед, а часто и вовсе обходясь без него.
Еще два раза он побывал в тюрьме, где держали де Браса, но обе встречи не принесли ни малейшей пользы. Шевалье так и не вспомнил о причинах дуэли или же не хотел о них говорить в силу каких-то своих причин, и никаких иных сведений, могущих помочь стороне защиты, не дал.
Тогда мэтр Жоли затребовал судебного доктора, дабы тот сделал подробное заключение о здоровье заключенного, но доктор не обнаружил в подопечном ни малейших патологий, и вынес простой вердикт — здоров. По поводу же временной амнезии доктор выразился общими фразами, заявив, что такое бывает, особенно после крепкого удара по голове. Однако обследовав голову пациента, никаких следов нанесенных увечий он не обнаружил. В связи с чем сделал очередной вывод: скорее всего, пациент симулирует потерю памяти, о чем дал письменное заключение.
Но мэтр не считал, что наваррец симулирует. Он чувствовал, де Брас говорит правду и ничего из событий, предшествующих началу дуэли, не помнит.
Мэтр Жоли верил в свою интуицию.
Он надеялся, что все же существует законный способ спасти де Браса, и он обязан сделать все возможное и невозможное, а там уж как угодно будет судьбе и провидению.
И вот, на исходе срока, мэтр Жоли, как ему показалось, нашел искомое. И как раз вовремя, королевский суд был назначен на послезавтра.
После визита адвоката дни опять тянулись невыносимо долго. От скуки, я часами отжимался от пола, боксировал с тенью, приседал по несколько сотен раз кряду, шокируя этими упражнениями моего бессменного стража Гийома, открывавшего время от времени верхнее окошко в двери камеры, дабы полюбоваться моими занятиями.
— В здоровом теле — здоровый дух! — Сообщил я ему в самый первый раз, когда он поинтересовался целью моих упражнений.
— Главное, чтобы сие здоровое тело было единым целым с головой, — философски ответил стражник, и этой простой и доходчивой логикой заслужил мое безмерное уважение.
Тренировки не только помогали мне коротать время, но и приводили мысли в порядок. Я вполне окончательно принял для себя переселение в тело шевалье де Браса и свыкся с его телом. Если бы я попал в тело какого-то старика, было бы гораздо хуже. А молодой и крепкий организм Франсуа оказался превосходным вариантом. Не все группы мышц у него были развиты одинаково хорошо, но я надеялся устранить в скором времени эти недостатки, если, конечно, останусь в живых.
Пару раз приходил мэтр Жоли, но, при всем желании, я ничем не мог ему помочь. Подать прошение королю — не вариант, это мы выяснили в первую же встречу. Король откажет и только еще больше разозлится. Дать взятку членам суда и парламента? У меня не было таких денег. Бежать? Но мэтр Жоли вовсе не годился на роль человека, способного устроить успешный побег, а других знакомых в столице я не имел. Возможно, у самого де Браса и были какие-то связи в Париже, но я о них ничего не помнил, как до сих пор не вспомнил и о причине дуэли, и о цели, приведшей де Браса в столицу из далекой провинции. Хотел ли он, и правда, поступить на службу или имел иные планы, я не знал.
Я даже старался медитировать, чтобы воскресить воспоминания, но ничего не добился, разве что банально уснул в процессе.
В перерывах между физкульт подготовкой, визитами Жоли и медитацией я продолжал дрессировать Крыса. Он оказался умнее, чем я думал, и уже исполнял более сложные трюки. Я даже собрался было провести первое публичное представление, пригласив полюбоваться на него Гийома и других стражников, как вдруг Крыс пропал и перестал приходить ко мне в камеру. Я прождал его два вечера, а потом поинтересовался у Гийома причинами отсутствия моего питомца.
— Крысоловы приходили. Отловили, думаю.
Так я потерял единственного своего здесь друга и товарища. Было так грустно, что я выпросил у Гийома вместо сидра вина, пообещав заплатить когда-нибудь потом в пять раз больше.
Стражник почмокал губами, обдумывая ситуацию, но все же просьбу выполнил и притащил бутыль отвратительно дешевого пойла, которое я с благодарностью принял. Думаю, старина Гийом просто сделал таким образом мне предсмертный подарок, заодно сообщив, что суд назначен на следующий день, и, по его информации, мне там мало что светит.
Я вполне разделял его опасения относительно моей участи, но впадать в уныние не собирался. Как говорят французы: «Chaque chose en son temps[22]».
По тюремным правилам стражник не должен был со мной общаться более необходимого минимума, но Гийом этим вечером уселся напротив двери в коридоре, открыл верхнее оконце и, с удовольствием наблюдая, как я поглощаю его пойло, завел разговор:
— Ваша милость, хотите, расскажу вам историю, случившуюся буквально вчера? Вам будет любопытно!
— Сделайте милость, любезный, развейте мою скуку, — мне, и правда, было интересно, я устал жить в заточении без малейших новостей снаружи.
— А случилась у нас пренеприятнейшая ситуация. Ваш сосед, Морти, тот, что сидел в соседнем коридоре, умер, храни господь его душу.
— Вот как? И что же, это случилось внезапно или имелись предпосылки? Он болел, плохо себя чувствовал, жаловался вам прежде на свое здоровье?
— Да нет же, не жаловался вовсе и был здоров, как бык. Высок, крепок, широк в плечах. Он промышлял разбоем и грабежом, но был схвачен. Сюда-то он попал скорее по ошибке, в этом крыле сидят люди знатные, а он кто? Голытьба! Ну попал и попал, все равно вскоре отправили бы на каторгу. В порт или на рудники, работы там полно для таких грешников. Но он все кричал, что у него есть покровители, и что вскоре его обязательно выпустят на свободу. Брехал, конечно. Ну какие у него могут быть покровители в самом-то деле? Обычный разбойник.
— Любопытный рассказ, — поощрил я Гийома, — что же было дальше?
— А дальше: я принес ему обед, смотрю в оконце, а он лежит на полу и не шевелится. Кликнул своих, мы зашли в камеру, а он мертв. Губы синие, аж пена выступила, глаза красные, чуть не выкатились. Позвали доктора, тот осмотрел и говорит, мол, сердце не выдержало испытаний и волнений. Так и умер, бедолага, без покаяния.
— В этой истории все понятно. Вашего Морти убили, а именно отравили, и я даже знаю, кто и как это сделал.
Гийом крякнул от удивления и замолчал, а я отхлебнул еще гнусного винища. Право слово, если выберусь отсюда, закажу себе ужин в самом шикарном заведении города, чего бы мне это ни стоило.
— Отравили, ваша милость, да как же это возможно? — наконец, решился на вопрос Гийом. Я чувствовал, что ему одновременно было и любопытно, и страшно. Ведь если я окажусь прав, то получается, что он, стражник, не доглядел, и по его вине погиб заключенный. Тут и самому можно получить по шапке.
— Да очень просто, мой друг. Вот вы говорили, что он отличался большим здоровьем.
— Могуч был, — подтвердил стражник, — его посадили в камеру с самой надежной дверью, боялись, прочие выбьет плечом.
— Итак, ваш Морти был здоров и помирать не собирался, более того, он грозился, что вскоре его выпустят. А два дня назад приходили крысоловы. Вы их вызывали?
— Должно быть, начальник тюрьмы… — заколебался Гийом. — Но крыс вокруг полным-полно, честное слово, расплодилось их в последнее время тьма-тьмущая, это все знают. Да какие злые, чуть что — кидаются! Очень вовремя крысоловы пришли, сейчас полегче стало.
— А каким именно способом они занимались ловлей сих животных?
— Ну, я особо не смотрел, — Гийом начал впадать в сомнение. — У них свои методы, люди опытные.
— Наверняка, в том числе, и яд?
— Наверняка, — подтвердил стражник, все больше погружаясь в панику. Кажется, он уже понял, к чему я веду.