После чего молча сел за стол, а я так и остался стоять.
Несколько минут прошли в молчании, потом появился какой-то невзрачный монашек и отдал Жозефу письмо уже раскрытым. Еще некоторое время святой отец его изучал, а потом, без раздумий, бросил мне.
— Вы совершили праведное дело, сын мой. Однако я накладываю на вас епитимью — ибо вы лишили жизни человека. Не вкушайте вина месяц и прочтите сто раз «Отче наш» стоя на коленях и облачившись во власяницу. Идите, в скором времени, я пошлю за вами. О сегодняшнем случае не рекомендую говорить даже во сне. Это вопрос вашей жизни или смерти, поверьте.
Когда я уже был на пороге, последовал неожиданный окрик:
— Стойте! Вы нуждаетесь в деньгах?
Падре опять проткнул меня испытывающим взглядом.
Я поклонился и честно ответил:
— На данный момент нет, святой отец.
Священник неожиданно улыбнулся и напутствовал:
— Обзаведитесь приличествующим видом, шевалье, чтобы не выделяться среди местных дворянских щеголей.
После чего, жестом отпустил меня.
А когда я уже вышел во двор, меня догнал тот самый монашек, что приносил письмо и торопливо сунул в руки увесистый кошель. При этом у него на лице было такое выражение, словно он передавал не золото, а мешок с ядовитыми змеями.
Я подавил в себе желание шугануть его и потопал глянуть на труп.
Очень скоро выяснилось, что дохлый кавалер уже исчез, была замыта даже кровь на брусчатке.
Саншо насчитал в кошельке сотню золотых монет со щитом с лилиями и восходящим над ним солнцем.
— Сто экю! — восторженно прокомментировал баск. — Уже можно жить, ваша милость! У нас снова есть работа?
— Пока не знаю, — пожал я плечами. — Скорее всего, мы опять попали в гнездо с ядовитыми осами, но нам не впервой, не так ли мой друг?
— Господь рассудит и не даст нас в обиду! — Саншо истово перекрестился. — Какие будут приказания, мессир? Переедем в гостиницу получше? Более приличествующую для вас?
Я на мгновение задумался и отрицательно мотнул головой:
— Не стоит. Возьми из этих денег себе жалование на два месяца вперед, приоденься, найди мне хорошего портного и сапожника, а дальше по своему разумению. И вот еще… купи мне власяницу[15].
У баска глаза на лоб полезли.
— Власяницу, мессир?
— Пора задумать о своей душе, дружище, — я подмигнул слуге.
— Тогда я и себе возьму! — решительно ответил баск.
Вернуться в гостиницу получилось без приключений, хотя нас все-таки пытались облить с верхнего этажа дерьмом.
Следующие два дня прошли в сравнительном безделье. Я по ночам со всем христианским усердием драл Констанцию, днем тренировался со шпагой и прогуливался: пешком по Парижу, верхом по его окрестностям и на лодке по Сене. Несмотря на все свое зловоние и грязь — этот город все-таки обладал своим неповторимым шармом.
А еще усердно исполнял епитимью — ходил к каждой мессе и исправно молился в чертовой власянице, хрен бы ее побрал — эту колючую дрянь. И дело не в набожности, просто падре Жозеф, вполне мог проверить, как я исполняю наказание. А если взялся за гуж, не говори, что не дюж. Своему образу надо соответствовать.
Ничего примечательного за эти дни не случилось, я умудрился избежать ссор и драк. Хотя нет, не совсем так, кое-что интересное все-таки случилось.
Вечером второго дня, я возвращался с прогулки и совершенно случайно заметил, как один дворянин заколол второго в одном из двориков у монастыря Кармелиток. Заколол насмерть, проткнув горло шпагой. Для Парижа дело житейское, для дуэли хватит порой косого взгляда, но дело в том, что этот дворянин был тем неизвестным, с которым я въехал в один день в город.
Судя по всему, он уже успел обзавестись слугой, с помощью которого успешно сбежал с места дуэли. При этом, кавалер имел несколько охреневший вид, словно убил человека впервые. Именно это меня больше всего и удивило, так как раньше я думал, что он обладает сходной со мной профессией.
Впрочем, долго задумываться над этим я не стал, потому что жизнь давно отучила лезть в чужие дела.
Вестей от отца Жозефа пока не поступало. Не знаю, увы, пока не знаю, к счастью это или к беде.
Саншо нашел хорошего портного с сапожником и шляпником. Гардероб пополнился еще кучей обуви: парадными и повседневными сапогами, а в придачу, наконец, домашними туфлями. У шляпника обзавелся еще одной шляпой, тоже на случай торжественных выходов. Ну и до кучи прикупил еще кожаных изделий — новый кошель, пояс и прочее обязательное для мужчины.
Склонности в особом позерстве ни в себе, ни в Антуане я не заметил — это было необходимостью. Опять же, падре Жозеф явно не зря рекомендовал приодеться. Сейчас время такое — принимают по одежке. Впрочем, никакой особой роскоши я себе не позволил — все в довольно скромных рамках — чтобы подумали, что я могу себе позволить большее, но сознательно себя ограничиваю из-за врожденного аскетизма.
С портным пришлось тяжелей всего — он наотрез отказывался понимать мои запросы.
— Мессир! — лысый как яйцо мэтр Жиль огорченно всплеснул руками. — Зачем? Сейчас никто такого не носит. Здесь вам не Испания, — он ткнул в набросок. — В Париже вас не поймут! Где ленты? Где разрезы? Где фестоны? А цвета? Вы же не гугенот, господи помилуй! Но ладно, здесь я согласен… белые фламандские кружева подойдут к темно-синему испанскому бархату, что до фасона… — он решительно схватил свинцовый карандаш и принялся уродовать мой эскиз. — Без вот этого и этого не обойтись…
Я немного поспорил и плюнул. В итоге появился скромные по виду и дорогущие по качеству материалов два комплекта — повседневный и парадный. Парадный — колет из темно-синего, почти черного бархата, с серебряной вышивкой, в строгом испанском стиле, но с минимальными вкраплениями французской моды. Повседневный — попроще, но тоже в темных тонах. А в штаны я ввел внутренние карманы и ширинку — чем поразил мэтра до глубины души.
Нахрена? Просто забавлялся. Все равно о себе ничего не помню, так хоть какие-то знания использую.
Вот как раз после последней примерки меня и взяли…
Я вернулся домой, вымылся в деревянном корыте, а потом взялся за пистолеты — почистить и обдумать их усовершенствование, потому что у меня в голове неожиданно появилось несколько идей. Надо думать, из моей настоящей памяти.
С ручным огнестрелом в первой половине семнадцатого века дело обстоит довольно сложно. Уже есть попытки внедрить ударно-кремневый замок, но в массовое употребление они еще не вошли, ибо очень ненадежны и дороги, поэтому повсеместно пользуют добрые старые фитильные аркебузы и мушкеты. Колесцовые замки[16] тоже гораздо надежней кремневых, но они так же дорогие, поэтому их применяют в основном на короткоствольном оружие. А так фитиль до сих пор рулит.
У меня есть два пистолета: дорогое, престижное оружие, работы одного из лучших мастеров в Мадриде. Они немалого размера, правда меньше рейтарских. У Саншо один, только гораздо попроще. Мой третий пистоль, можно назвать карманным — он маленький. Все они с колесцовыми замками.
Такой замок сравнительно надежен, но занимает много времени по взводу. Пока взведешь, пока зарядишь — сто раз убьют. А со взведенным долго не походишь — пружина ослабнет.
Вот у меня и возникла несколько идей как их полностью усовершенствовать — от ствола и калибра, до замка и способа заряжания.
Только я начал разряжать пистоли, чтобы потом их разобрать, как на лестнице раздался топот, а потом дверь банально вышибли могучим пинком. В комнату ворвались солдаты, в кирасах, морионах[17] и с алебардами, но замерли как вкопанные под стволами пистолетов.
— Мессир… — здоровенный усач с бантом сержанта судорожно сглотнул. — Мы… мы исполняем… н-не советую…
Он явно понимал, что с такого расстояния пули прошибут его кирасу как картон, к тому же я целился прямо в лицо.
— Что там происходит?! Берите этого шпиона немедленно! — сквозь солдат протолкался худющий, сутулый и стриженный в скобку мужичок полностью в черном и тоже уставился на стволы.
Я слегка ошалел от обвинения в шпионстве, но пистоли не опустил.
У чиновника сразу дар речи отбило.
И заговорил он только после того, как сержант пихнул его в плечо.
— В-ваша милость… — сильно заикаясь, жалобно проблеял черный. — Я н-не советую оказывать сопротивление. Мы выполняем приказ с-самого… — он громко икнул. — Самого прево Парижа! — его голос слегка окреп, видимо судейский думал, что упоминание «самого» прево меня испугает.
Но меня его упоминание скорее озадачило, чем напугало.
В голове лихорадочно бились мысли.
«Шпион? Какого хрена? Хотя, теоретически, мое прибытие из Испании может привести к такому обвинению. Но это только теоретически — испанские и французские дворяне таскаются туда-сюда с завидной регулярностью. Нет, здесь другое. А если это все-таки последствия убийства кавалера с письмом? Мало ли что тому старому хрычу в сутане в голову придет. С одной стороны, сопротивляться глупо, даже если я вырвусь из дома, из Парижа точно не выеду. А с другой — можно задержаться в Бастилии очень надолго — обвинения не шуточные. А палачи выбьют нужные показания в довольно короткие сроки. Или на всю жизнь искалечат. А оно мне надо? И что делать?».
Мысли трансформировались в решение не сопротивляться.
— Отставить… — я передал пистолеты Саншо, а сам встал и сдержанно поклонился судейскому. — Я вверяю себя в ваши руки.
Сержант облегченно шумно выдохнул, а черный преисполнился заискивающей вежливости.
— Благодарю вас, ваша милость, вы можете одеться. Не спешите, мы подождем, ваша милость…
В общем, через несколько минут я уже катил в черном «воронке», то бишь карете в Бастилию. Саншо почему-то не взяли. Голову я перестал ломать, решив, что все само по себе прояснится. Но настроением не блистал, естественно.