Очень скоро удалось установить, что нитка принадлежит Раисе Евсеевне, которая в эти дни работала в красном шерстяном вязаном платье. После этого всем было запрещено появляться на работе в шерстяных вязаных вещах. Это распоряжение было очень легко выполнить, так как таких вещей тогда просто у многих не было".
— А как для вас, Николай Иванович, началась "плутониевая эпопея"?
— В определенной степени случайно. Я работал в Горьком. В ноябре 45-го приехал в Москву в командировку. Пошел на демонстрацию с факультетом МГУ, где раньше учился. Ко мне подошел профессор Сергей Тихонович Конобеевский и предложил поступить к нему в аспирантуру. Я сдал экзамены и меня приняли. Начал учиться, но очень скоро меня направили на "Базу № 10"…
— И вы сели в поезд и уехали на "Маяк"?
— О, это была целая эпопея! Меня вызвали и сказали, чтобы я пришел на Рязанский проспект, и номер дома назвали — сейчас уже забыл какой… Пришел. Спросили- женат ли? "Да" — отвечаю… Дети есть? "Есть"… Поезжай пока один, говорят, а попозже они к тебе присоединятся… И дали мне билет до Челябинска… Стоим с соседом у окошка, пейзажи смотрим… Вдруг появляется колючая проволока… Сосед мне тихо: "Тут атомную бомбу делают. Раньше тут дома отдыха были, санатории, а теперь всех выгнали и атомом занимаются…" Вот так я познакомился со своим будущим местом работы. Но сначала я доехал до Челябинска, пошел на конспиративную квартиру — небольшой домик, три койки стоит, а хозяйка женщина. Она меня приняла, купила билет до Кыштыма… Я приезжаю туда, но по-прежнему не ведаю, куда еду… Нахожу указанный барак. Там народу полно, есть и комендант. Меня тут же на "коломбину" — машина закрытая. Едем ночью, тряска жуткая… У контрольно-пропускного пункта останавливаемся, всех проверяют по списку…
— А почему ночью везли?
— И смотреть запрещали по сторонам! Это для того, чтобы никто не знал дороги до "Объекта"… Города еще не было. Нас привозят к бараку. Выдают постельные принадлежности, и жизнь начинается… Хоть и время позднее, но люди не спят — разговаривают… Кое-что проясняется. Говорят, что идти на заводы не надо, мол, детей потом не будет… И начинаю понимать о чем речь идет, а мне как раз туда и надо…А утром встречаю двух знакомых физиков. Они мне объясняют, что реактор уже работает, что начинают работать радиохимики — то есть идет выделение плутония, а у Бреховских будет металл, но завода еще нет… Попал я к Феодосию Максимовичу, который мне тут же объяснил, что на "хозяйстве" сейчас делать нечего и надо ехать в Москву на "Базу № 1", где проходят стажировку работники будущего завода "В".
— "База № 1" — это "Девятка"?
— Да. Название у института из-за особой секретности менялось несколько раз… Конобеевский сразу же повел меня к Андрею Анатольевичу Бочвару. Мы познакомились. Беседа была очень короткая. И трудно было тогда даже предположить, что теперь вся моя жизнь будет связана с этим выдающимся человеком… Бочвар назначил меня на должность начальника цеха № 4.
— Но ведь сам цех был на Урале?
— Да, но формирование его шло в "Девятке", и этот принцип, узаконенный Бочваром и Займовским, был абсолютно правильным! Они знакомились с людьми, внимательно изучали их и определяли им должности. Ведь Бочвар был ответственным за выпуск металлического плутония и самого "изделия", и ему нужна была полная уверенность в людях. В "Девятке" отрабатывалась модель будущего производства, и мне кажется, именно "принцип Бочвара" и определил конечный успех. В Институте стажировались многие сотрудники будущего цеха № 4. Впрочем, стажировались — это не совсем точно. Вместе шел поиск новых решений технических проблем изготовления деталей из плутония, вместе отрабатывали будущие технологии.
— А почему именно Бочвар?
— Это выбор Курчатова. Он знал его как выдающегося ученого, полностью доверял Андрею Анатольевичу. И Бочвар стал не только руководителем здесь, но и прежде всего научным руководителем цеха № 4.
— Но ведь раньше организаторские способности у Бочвара не замечали, не так ли?
— Он был крупным ученым и прекрасным педагогом. Последнее оказалось особенно важным при создании "Девятки", Его педагогические способности, умение поднять человека, заметить в нем "искру божью", а также создание творческой обстановки в институте, — все это и стало основой "Девятки", где удалось решить глобальные проблемы в атомной науке и технике…
ИЗ ХРОНИКИ ОТКРЫТИЙ: "Установка 5 начала выдавать продукцию в августе 1947 г. До 1 января 1948 г. в группу В.Д. Никольского поступило 93 микрограмма плутония. 15 мая 1948 г. — 1207, а до 15 июня — 2649. Препараты плутония по мере их получения передавалис ь в другие лаборатории и институты, что позволило начать изучение химических свойств этого элемента. Так, например, в первом полугодии было выдано плутония (в микрограммах):
лаборатории № 2 АН СССР — 73
РИАНу АН СССР — 34
ИОНХу — 44
лаборатории № 5 — 944
лаборатории № 11 — 6
лаборатории № 9 — 1000.
При получении первых препаратов плутония одновременно проводился синтез некоторых его соединений и исследования его свойств".
— И сразу был найден верный путь?
— Что вы! Было несколько вариантов технологии, и все в той или иной мере предусматривались при строительстве завода… Шесть вариантов было!.. И какой из них пойдет, было неясно… Схемы были заложены в проект, но ни одной опробованной не было…
— Но ведь корольки плутония уже получали и исследовали?
— Это была чистая химия… Впрочем, многое уже стало известно об этом металле, в частности, и то, что у него много фазовых превращений.
— И он начинает "убегать" от исследователя?
— При ста градусов с небольшим — первая фаза превращений, и далее до температуры плавления — аж пять штук! Все время он в новых фазах — происходит перекристаллизация. Одна структура, другая, третья, причем объем изменяется… И когда после плавления вы начинаете его охлаждать, то фазы идут в обратном порядке… И изменения, представьте, через каждые сто градусов!
— Нечто подобное есть у других материалов?
— Нет, в этом смысле это уникальнейший!.. Фазовые превращения, конечно же, были известны, но в таких количествах — нет… Причем объем мог увеличиваться на 20 процентов! Все это настолько поражало воображение, что ученые пришли к выводу, что из чистого плутония нельзя получить "изделие".
— То есть бомбу?
— Да. Причем, получается хрупкая фаза на определенном этапе — плутоний "трещит", и мы это видели… В общем, нельзя из него делать конструкции — и точка!.. Потом-то мы доказали, что возможно использовать и чистый плутоний, но это было "потом"…
— Поначалу же он то "явится", то "растворится"?
— Образно говоря, конечно. Но я перескочил через ряд важнейших событий, а потому нужно вернуться к истокам… Прежде всего надо сказать, что Бочвар первые три года находился на "Маяке" постоянно. Только после 53-го года он стал чаще выезжать в Москву, где был его институт. А с 57-го года он, к сожалению, стал у нас бывать совсем редко…
— Главное было сделано?
— Но получалось так, что наука нас оставила. Я уже был главным инженером. Почувствовал, что наука далеко, а проблем много… Приехал однажды к нам новый министр Первухин — он по всем комбинатам ездил, знакомился с делами. Мне было поручено сделать доклад о положении на нашем заводе "В". Я и сказал, что наука от нас "ушла", и это не может не сказаться на нашем производстве, так как мы "варимся в собственном соку". Первухин вернулся в Москву. Правда, его вскоре сняли, но он успел выпустить приказ о восстановлении всех связей между нами и наукой, и поручено это было Курчатову. Тут же был собран ученый совет комбината. Приехал и Бочвар. Мы шли с ним по тоннелю в цех, вдруг он говорит: "Тут до меня дошли слухи, что вы, Николай Иванович, на меня "накапали" министру "Я попытался оправдываться, а Андрей Анатольевич перебил: "Правильно все сделали, это моя вина…" Этот случай не привел ни к малейшему изменению в наших отношениях, что мне кажется, говорит об удивительной черте в характере Бочвара — его высочайшем чувстве справедливости… Потом он начал частенько болеть, не мог приезжать к нам часто, да и дела в институте требовали особого внимания. Вот тут-то он мне и сказал, что всему начальству сообщил: мол, теперь его преемник и представитель на заводе "В" — я… Это было приятно и очень ответственно…
— Но насколько я знаю, многие специалисты в это время начали уезжать с комбината — наконец-то, появилась такая возможность у людей…
— И это было. Но самая главное: нельзя было никого нового допускать к производству плутония, у нас на заводе "В" секретность была просто сумасшедшая. Кстати, приказ Первухина о "возвращении науки на комбинат" позволил Бочвару оформить к нам новых людей…
— Мы с вами пока еще не открыли двери цеха № 4 и не вошли туда — бродим вокруг… Что же там происходило?
— Первые годы Бочвар и его бригада жили на "Маяке" безвыездно. Причем даже на Новый год — 1950-й — не мог оттуда уехать. Музруков устраивал банкет для всех руководителей, но Андрей Анатольевич не пошел на него. Он не любил помпезности, знал, что будут поднимать разные тосты, в том числе и за него…Потому-то и остался в своем финском домике…
— Странно, ведь 49-й был удачным: провели испытания, Героев получили. Казалось бы, и отмечать это нужно вместе!
— Не знаю причин, но Бочвар остался один… Я позвонил ему, пригласил к себе, мол, у меня собирается своя компания… Он согласился, сказал, что скоро придет… Впервые мы увидели Андрея Анатольевича в непривычной обстановке. Был он прост, весел. Потом стали играть в картишки — "веришь — не веришь". Посадили его между двумя симпатичными дамами, он увлекся, играл азартно — очень хотел обыграть своих соседок…
— А "духи" — охранники — где были?