На самом же деле перед нами — пиррова победа, поражение Арафата. Подписывая соглашение с израильтянами, Арафат отказался от главной задачи своей жизни — уничтожить «гнездо сионизма», отказался от всех принципов «палестинской революции».
Арафат, несомненно, понимает это. И стремится во что бы то ни стало обратить поражение в победу. Отсюда — его заявления, противоречащие сути декларации. Отсюда — попытки добиваться на переговорах своего рода суверенитета по частям (армия под видом полиции, контроль за пересечением границы и т. д.). Однако лед, на котором Арафат выписывает фигуры высшего политического пилотажа, тонок и становится все тоньше.
Во-первых, ближайшее окружение Арафата тяготится приказным, безапелляционным стилем руководства со стороны шефа. Возмущаются тем, что он сохраняет единоличный контроль за финансовыми потоками.
Во-вторых, падает авторитет «президента» на территориях. Молодежь поворачивается к ХАМАСу и другим радикалам. Признаки непослушания проявляет и местная знать.
Для Арафата куда ни кинь, везде клин. Если он сорвет переговоры, он станет объектом критики «справа», со стороны прагматически настроенных кругов ООП. Если же он согласится с израильтянами, то окажется под боем «слева», со стороны экстремистского крыла палестинцев.
Следовало бы исходить из того, что Арафат как политическая фигура принадлежит прошлому.
Так заканчивалось письмо. Было бы полезно, полагал я, сохраняя внешне полную лояльность по отношению к Арафату, более пристально вглядеться в его окружение и постараться наладить контакты с его возможными «наследниками».
Судя по всему, мои выводы были несколько поспешны. Что же касается Арафата II, то он в полной мере как раз раскрылся в последние годы.
Но, чтобы разобраться в запутанном переплетении событий последних лет, чтобы не ошибиться в анализе причин нынешней интифады, следует вернуться к образованию Израиля.
Катастрофа европейского еврейства в годы Второй мировой войны, огонь холокоста заставили мировое сообщество всерьез отнестись к главной идее сионизма — необходимости собрать евреев вокруг горы Сион, создать в Палестине еврейское государство. Бурная дискуссия развернулась в ООН. США и СССР поддерживали эту идею. Великобритания юлила. Арабские страны отчаянно сопротивлялись. Решение было принято 29 ноября 1947 года. Резолюция 181 «Будущее правительство Палестины» получила 33 голоса, против голосовали 13, 10 воздержались. Палестина разделялась на арабскую и еврейскую части. Иерусалим выделялся в corpus separatum под временным управлением ООН.
Можно смело утверждать, что, если бы арабские государства приняли решение мирового сообщества, история Ближнего Востока пошла бы иным путем. Но арабские лидеры продемонстрировали отсутствие исторического чутья, исторической ответственности и обрекли народы Ближнего Востока на десятилетия войн.
Первая из серии этих войн — Война за независимость — началась 15 мая 1948 года, то есть на следующий день после провозглашения Государства Израиль. Против Израиля выступили войска Египта, Сирии, Ливана, Трансиордании и Ирака. «Это будет война на истребление, — заявил генеральный секретарь Лиги арабских государств (ЛАГ) Аззам Паха. — Это будет грандиозное избиение, о котором будут говорить так же, как говорят о вторжении монголов и Крестовых походах».
Все получилось «с точностью до наоборот». На ходу формируя и вооружая армию, Израиль наголову разбил агрессоров.
Если бы на следующий день после появления Государства Израиль арабы провозгласили создание Государства Палестина, если бы у них хватило ума в 1948 году встать на путь мирного сосуществования двух государств в Палестине, то в 2002 году Арафату не пришлось бы прятаться в бункерах Рамаллы. Но ума, ответственности, дальнозоркости не хватило, и на несколько десятилетий завертелась кровавая карусель.
Вот что важно. После войны 1948–1949 годов большая часть тех районов Палестины, которые по решению ООН должны были отойти арабам (Западный берег реки Иордан), так и осталась у арабов — ее захватила Иордания. Казалось бы, чего проще: король Иордании передает эту землю своим палестинским «братьям», и дело с концом! Но не передал. По очень простой причине: воевали не за создание Государства Палестина рядом с Государством Израиль. Арафату Западный берег реки Иордан был не нужен. Воевали за уничтожение Государства Израиль. Арафату был нужен восточный берег Средиземного моря. Часть этого берега.
Понадобились еще три войны — Суэцкая кампания 1956 года, Шестидневная война 1967 года и Война Судного дня 1973 года, чтобы даже Арафат стал задумываться: вряд ли Организация освобождения Палестины с оружием в руках освободит Палестину. Воинственные три «нет», сформулированные арабами, — «нет» признанию Израиля, «нет» переговорам с Израилем, «нет» миру с Израилем — явно не работали. Анахронизмом выглядела и Палестинская хартия, вся замешанная на крови, насилии, терроре. А тут еще Киссинджер припугнул: пока вы будете издавать воинственные кличи, вас никто не будет принимать всерьез и никто не будет с вами разговаривать.
Отсюда — тот поворот в 1988 году, о котором я уже упоминал. Понадобилось четыре десятилетия поражений, чтобы на весь мир объявить о провале стратегии и перечеркнуть все три «нет». Насколько все это было искренне? Вопрос, на который я до конца не могу ответить и сегодня.
Реально переговоры начались в декабре 1991 года. На официальном уровне занимались пропагандой, толкли воду в ступе. Израильтяне предложили задействовать неофициальный, закрытый канал. Этот канал стал работать в Осло в январе 1993 года. Работать эффективно. 13 сентября на лужайке перед Белым домом была подписана Декларация о принципах договоренности в сфере временного самоуправления. 4 мая 1994 года в Каире подписали соглашение «Газа-Иерихон». Арафат получил первую землю. В октябре Ицхак Рабин, Шимон Перес и Ясир Арафат получили Нобелевскую премию мира.
Казалось бы, реальные договоренности, появление первых реальных плодов мира должны усиливать взаимопонимание, размывать почву для насилия, террора. Но жизнь парадоксальна. Успехи на переговорах не ослабили, а усилили террор. Если в 1991 году от рук террористов погибли 26 человек, то в 1992-м — уже 39, а в 1993-м жертвами террористических актов стали 62 израильтянина. В апреле 1994 года взорвал себя в автобусе первый террорист-самоубийца. По моим, может быть, не совсем точным подсчетам, за два года палестинские камикадзе совершили 11 терактов. 123 человека погибли, более пятисот были ранены. Нобелевская премия Арафата сочилась кровью…
Мне много раз приходилось обсуждать эту тему (переговоры и террор) и с израильтянами, и с палестинцами.
Арафат и его сподвижники уверяли меня в том, что они против террора, но не могут уследить за стихийными выбросами народного гнева. Гнев, объясняли мне, вызывается медлительностью, непоследовательностью Израиля, который не хочет уходить со всех оккупированных территорий, убирать поселения, решать проблему беженцев.
Израиль действительно заслужил эти упреки. Но на то и переговоры, чтобы разбираться во всех этих материях. Арафат же предпочитал «дополнять» переговоры насилием. И не только в этом дело. Мне приносили переводы палестинской печати, переводы радиопередач. Они создавали впечатление, что не переговоры ведутся с израильтянами, а идет беспощадная, бескомпромиссная война. Они воспитывали палестинцев в духе презрения и всесокрушающей ненависти к «сионистскому врагу».
Арафат фактически отказался изменять Палестинскую хартию. Во всяком случае, все мои попытки получить новый вариант ничего не дали. Мы же, в крайнем раздражении сказал однажды Арафат, не требуем, чтобы евреи изменили свою святую книгу, хотя там Израилю отведена территория от Евфрата до Нила.
Получалась такая картина. С одной стороны, террор использовали противники Арафата, чтобы оттолкнуть израильтян, сорвать переговоры. Но с другой — сам Арафат, но уже Арафат II, использовал террор, чтобы надавить на израильтян, размягчить их, подтолкнуть их к очередным уступкам. И вот эта вторая сторона все больше выдвигалась на первый план. Об этом, в частности, свидетельствуют речи Арафата, провожавшего в тот мир палестинских самоубийц. «Все мы, — говорил он 1 января 1995 года, — герои-смертники, не щадящие своих жизней ради победы над сионистским врагом. И я хочу сказать павшим героям-смертникам от имени тех, кто лишь готовится принести себя в жертву ради победы: наша клятва остается в силе!.. Мы продолжим эту борьбу вплоть до полной победы!»
Евреи, разумеется, были в курсе, и их тревожила эволюция партнера по переговорам. Стратегия Рабина определялась формулой: мы будем бороться с террором, как будто нет мирного процесса; и мы будем вести мирный процесс, как будто нет террора. Но эта диалектическая логика не устраивала израильтян. И чем больше жертв приходилось приносить на алтарь мира, тем шире разливались оппозиционные настроения.
В Израиле тоже действует стихия. 25 февраля 1995 года майор медицинской службы Барух Гольдштейн проник в молельный зал пещеры Махпела и из автомата расстрелял молящихся арабов. Убил 29 человек. В отличие от Газы, славящей своих героев-смертников, в глазах израильского общественного мнения Гольдштейн был не героем, а преступником. Преступником в глазах общества был и студент Игал Алон, застреливший 4 ноября 1995 года премьера Рабина.
Действия Гольдштейна ближе к медицине, чем к политике. Действия Алона — чистая политика. Он убил премьера за сдачу позиций на переговорах с палестинцами, отступление перед Арафатом, за неумение противостоять палестинскому террору. Израиль отверг экстремизм Алона, но сдвинулся в сторону его политической философии. Этот сдвиг в мае 1996 года привел к власти правое правительство во главе с Б. Нетаньяху.
Таким образом, провокативное поведение Арафата, фактическая поддержка им террора, методов насильственного давления на Израиль сдвинули вправо политический маятник в Израиле. Надеясь выиграть, Арафат проиграл. Нетаньяху перестал играть в поддавки. Главный принцип любых переговоров, заявил он, — это безопасность. «Без безопасности нет мира!» А поскольку Арафат отказывался дать ту безопасность, которая нужна была Нетаньяху, переговоры зашли в тупик.