ействия беловежских ликвидаторов шли в русле естественного хода вещей, соответствовали ему или, наоборот, их политическая воля изменила, переломила естественно-исторический ход событий? Или совсем коротко: можно ли было предотвратить развал Советского Союза?
У меня нет «окончательного», убеждающего меня на все 100 процентов ответа на эти вопросы.
Показываю движение мысли.
Было очевидно, что республики переросли сложившиеся формы отношений с центром. Было очевидно и то, что центр не всегда учитывал национальные традиции, национальные интересы, национальные характеры. Жизнь требовала — «объективно» требовала — пересмотра всей системы отношений между центром и республиками. Это был путь к сохранению Союза. Горбачев встал на этот путь. Хотя, возможно, не ощущал всей остроты положения. Во всяком случае, как мне кажется, действовал он недостаточно напористо и энергично.
Радикальным реформам мешала советская и партийная бюрократия, которая мертвой хваткой держалась за права и привилегии центра. Не случайно августовский путч был направлен на то, чтобы сорвать подписание Договора о Союзе Суверенных Государств. Что и удалось. История мстит жестоко. Пытаясь спасти СССР, путчисты дали зеленый свет беловежским решениям.
Путч усугубил хаос и беспорядок в центре. Ослабление центра стимулировало самораспад страны. Начались вспышки межнациональных конфликтов. Роковую роль сыграло желание Ельцина во что бы то ни стало, даже путем ликвидации Союза, вытащить президентское кресло из-под Горбачева.
В Беловежской Пуще были проявлены излишняя спешка, суета, политический авантюризм. Не были тщательно просчитаны варианты и последствия. Выступая 29 декабря по телевидению, Ельцин обнадежил: трудный период не будет длинным, 6–8 месяцев, не больше. Прошло больше десяти лет…
Важно подчеркнуть: назад пути нет. Как сообщалось, 311 депутатов Думы образовали внефракционную группу «Союз». Цель — поэтапная интеграция бывших республик вплоть до объединения их в единое государство. Пустое и вредное это дело. Только оттолкнет от нас и без того не очень многочисленных друзей. И потом — раны надо врачевать, а не посыпать солью.
В передаче принимал участие один из инициаторов беловежского решения Геннадий Эдуардович Бурбулис.
Чуть не забыл. В начале передачи я сказал, что есть два варианта обращения к телезрителям: «господа» и «товарищи». Оба они условны. Но все-таки мне, как, наверное, и многим из вас, ближе немодное ныне обращение «товарищи». И поэтому я буду говорить: «Здравствуйте, товарищи!» Так я и говорил. Хотя до меня доходили слухи, что мои недоброжелатели пытались по этому поводу исполнять политические танцы…
Накануне Нового года «Общая газета» предложила читателям изобразить какую-нибудь хохму в виде обращения к Новому году. Я старался изо всех сил:
«Уважаемый Новый год!
Очень тебя прошу — постарайся быть не таким хорошим, как Старый.
Что там Чечня! Давай начнем войну за освобождение Крыма от украинских оккупантов, а Балтии — от прибалтов. Наше дело правое!
Опять же, если подойти к делу с другой стороны, не вредно было бы отдать Курилы японцам, а бывший Кенигсберг, само собой, — друзьям-немцам. Их дело ведь тоже не левое.
Росселя, борца за останки, провозгласи, если можешь, Президентом НУФ (Независимой Уральской Федерации), а Наздратенко — Президентом еще более независимой ДВР (Дальневосточной Республики). Пусть запасаются суверенитетом впрок и почти задаром.
Организуй, ради бога, досрочные выборы в Думу. Пусть победят зюгановцы или жириновцы. А то распустились все без очередей и дефицитов.
И еще прошу тебя, уважаемый Новый год, увеличь, пожалуйста, раза в 2–3 аппарат Администрации президента, равно как и всяческие другие аппараты, и дай каждому слуге народа по „мерседесу“ (назло Немцову), даче (назло Памфиловой) и по квартире на ул. Осенней (всем на радость).
Понимаю, что надоел тебе. Но обрадуй журналистов. Уговори нашего дорогого Бориса Николаевича вручить президентские „Золотые перья“ Коржакову и Минкину, а президентский же „Золотой язык“ лично самому Доренко.
Напоследок самую малость сделай. Упроси президента вместо Чубайса поставить Илюхина, а вместо Немцова — Рохлина. И еще куда-нибудь Бабурина. Даешь реформы, извини за выражение.
Или придумай, дорогой Новый год, что-нибудь еще. Лишь бы прервать почти летаргический сон, в который погрузился Кремль. Лишь бы заставить его обитателей посмотреть наконец окрест себя и задуматься над тем, что происходит с Россией, со всеми нами. Задуматься и сказать нам, что мы делаем, какую Россию „строим“, какую Россию увидит XXI век. Негоже великому народу, великой стране так долго болтаться в океане истории без руля и без ветрил.
С надеждой
Одна из первых передач была посвящена религии, точнее, роли и месту православия в нашем обществе, в нашей жизни.
Кстати. Для оценки качества передачи начальство использует не только рейтинг (какой процент телезрителей смотрит эту передачу), но и статусность (каков статус людей, принимающих участие в передаче; чем статус выше, тем лучше). Мне такая зависимость кажется спорной. Чем выше статус, то есть служебное положение собеседника, тем больший процент банальностей содержится в его суждениях. Ни с министром иностранных дел России, ни с министром иностранных дел Германии невозможно, например, обсудить все аспекты проблемы Кенигсберга. Лучшее, что каждый из них может сделать, — это изложить позицию своей страны. Но эти позиции давно уже изложены и хорошо известны. Поэтому не стоит тратить драгоценное телевизионное время на министров. Я предпочитаю говорить на гораздо более низком уровне.
Относительно православия решили не беспокоить иерархов церкви. Поговорили с «рядовыми» священниками и просто с прихожанами. Разговоры велись на Рублевском шоссе, где сложился любопытный симбиоз новых русских, новой бюрократии и новых храмов.
Нас интересовало, какими путями люди идут к вере, к Богу или как минимум к тому, чтобы называть себя верующими. Мы получили четыре основных направления.
Действует «закон маятника». То, что раньше преследовалось, осуждалось, загонялось на обочину жизни, теперь превратилось в предмет повышенного, подчеркнутого внимания, стало, если угодно, модой. Крестик на груди — дополнительное свидетельство осуждения советского безбожного режима.
Толпящееся в храмах начальство («подсвечники») имеет свои резоны. В большинстве случаев это — элементарная демагогия, стремление завоевать популярность, а значит — и голоса. Не будем обманываться. «Подсвечники» всуе поминают имя Господа.
Для относительно узкой группы людей источником религиозности служит поиск истины, начала всех начал, поиск ответов на вечные вопросы — о жизни и смерти, о смысле человеческого существования, о причинах удивительной гармонии и красоты в окружающем нас мире.
Но большинство говорило нам о надежде и внутреннем покое, об утешении, которые дает вера, о неустроенности жизни, душевных и телесных страданиях, которые смягчает, ослабляет молитва.
К религии, вере, молитве ведет и страх перед смертью, перед таинством погружения в потусторонний мир, неискоренимое желание встретить там не пугающий абсолют пустоты, а нечто знакомое, близкое, человеческое…
Некоторые прихожане выражали недовольство господством консервативных настроений в РПЦ, ее отставанием от требований времени. Обычно упоминался непонятный язык богослужения, громоздкие, помпезные обряды.
Я не стал вдаваться во внутрицерковные дела. Но отметил активизацию церковных деятелей, выступающих против «новообновленческой ереси», против либерализма, модернизации, экуменизма.
Экуменизм — это движение, направленное на сближение христианских церквей. Но православные фундаменталисты ни с кем сближаться не хотят. Есть только одна истинная церковь — православная. Все остальные — католики, протестанты — суть ереси. С ними надо бороться, а не сотрудничать. И еще: надо ликвидировать отдел внешних церковных сношений как источник всяческой заразы. Такой вот «православный большевизм».
Помню настойчивый совет одной прихожанки соединить церковь с государством. Логика была простая: тогда государство сможет действовать именем Бога, а Бога боятся, что поможет навести порядок в обществе.
Меня эта логика не вдохновляла. Я предпочитаю старую схему: кесарю кесарево, Богу Богово. Кесарь обязан гарантировать свободу совести. Тот есть свободу выбора. Хочешь — верь, не хочешь — не верь. Те, кто не верит, обязаны не мешать, не препятствовать тем, кто верит, общаться с Богом. А те, кто верит, обязаны не навязывать свою веру тем, кто не верит. Мирное сосуществование, если угодно. Мирные, интеллигентные дискуссии, споры, сопоставление аргументов.
Прошедшие с тех пор годы показывают, что РПЦ настойчиво стремится вторгнуться на территорию кесаря. Исторически это понятно. В императорской России церковь всегда была смиренным орудием власти. Не случайно Достоевский заметил: «Церковь как бы в параличе, и это уже давно». В Советской России церковь давили и третировали. Наконец-то она может дышать полной грудью. И она дышит. И торопится компенсировать многовековой паралич расширением своего влияния по всем азимутам: от школы до армии. Меня это смущает, и я надеюсь, что со временем всему будет найдена мера.
В прошлом веке митрополит Московский Филарет сказал так: «Престолы возникают и падают, алтари же стояли и стоять будут». Да, алтари крепче престолов. Но еще древние заметили: «Человек есть мера всех вещей». Не престолы. Не алтари. А именно человек. Поэтому мне ближе другой тезис: «Алтари возникают и падают, человек же стоял и стоять будет».
Вся первая половина 1998 года прошла под знаком ожесточенных споров об «останках». Бурлила царская семья. Волновалась церковь. Воспрянули русские монархисты. Странные пассы делали обитатели Кремля.