Предлагалось задать Бовину четыре вопроса:
1. Зачем СССР нужен мировой флот?
2. Зачем этот флот ходит вокруг Западной Европы?
3. Почему, подписав Заключительный акт в Хельсинки, исходящий из суверенности всех европейских государств, СССР заявляет, что суверенитет восточноевропейских стран ограничен?
4. Почему СССР не заявит, что он никогда первым не будет использовать ядерное оружие?
В зале шум и гам. Всякой твари по паре. И маоисты, и троцкисты, и анархисты, и прочие другие, объясняет мне переводчик. Каждый кричит свое. Поскольку у меня был микрофон, то я всех и перекричал. Насчет флота и Акта все объяснил. Насчет ядерного оружия выкрутился. В общем, было весело. Потом с группой активистов долго пили пиво.
Завершая страницы журналистских странствий, хочу еще раз сказать, что мне везде было интересно.
Но самый мой любимый город — Нью-Йорк. Среди этих «каменных джунглей» я как рыба в воде. Возможно, потому, что я всю жизнь прожил в городах. А Нью-Йорк — воплощение урбанизма. Город в квадрате, в кубе. Вселенная в миниатюре. Где все рядом, все есть.
А теперь и Брайтон-Бич есть. Не знаю как сейчас, а был там гастроном «Москва». На знаменитом деревянном променаде. А в гастрономе при тебе жарили такую одесско-ростовскую котлетку (много лука и чеснока)! К ней соленый огурчик и 50 грамм. И неторопливая беседа с бывшим ростовчанином или вечным одесситом.
Второй самый любимый — Иерусалим. Не для жизни — для души. Город легенд, истоков, поверий. Все, что ни делает Бог, он делает руками Человека. И поэтому Иерусалим для меня — город человеческих страстей, человеческой истории, человеческой культуры. Последние десять лет я бываю в Иерусалиме каждый год. И каждый год надеюсь, что это — не последний…
Испытание телевидением
Процесс письма, выведения буквы за буквой, даже если я пишу при помощи клавишей компьютера, представляется мне более интимным, более сокровенным и более трудным, чем выступление по радио или телевидению. Автор статьи может воздействовать на читателя только текстом, только буквами. У автора передачи есть и другие возможности. Он работает и голосом, и мимикой, и всем, чем может. Поэтому создать захватывающий — интеллектуально или эмоционально — текст труднее, чем создать передачу. Хотя чисто технически все обстоит как раз наоборот.
Впрочем, можно выстроить и иную логику. Человек на экране, если он хочет иметь успех, всегда должен быть артистом. А это труднее, чем не быть им. Поэтому, уверенно себя чувствуя перед листом бумаги, я не был убежден, что справлюсь с голубым экраном.
Привел меня на телевидение один из ведущих известинских международников Владимир Дмитриевич Осипов. Сделать пару реплик в «Международной панораме». Тогда на уровне работы с исполнителями парадом командовала Лена Иванова. Она сначала тренировала меня на отдельных сюжетах и, видимо решив, что я уже созрел, доверила вести «Панораму». Потом Иванову куда-то перевели, а в «Панораму» пришла Таня Миткова.
Если верить моей записной книжке, то с 1975 по 1991 год я провел 80 «Международных панорам». Каждая «Панорама» давала обзор наиболее интересных событий за неделю. Интересных, разумеется, с точки зрения ведущего. Или с точки зрения того, кто определял содержание «Панорамы».
Параллельно участвовал в созданной Зориным передаче «9-я студия». Тут была другая задача — анализ той или иной крупной проблемы мировой политики. Экспертами выступали ученые или чиновники высокого ранга. Меня Зорин привлекал 24 раза.
В принципе «Панораму» было легче делать. Мельтешение событий, возможность показать любопытную картинку как-то скрашивали, компенсировали поверхностность объяснения. Хотя, конечно, хотелось уйти в глубину.
В «9-й студии» главную роль играли не картинки, а мысли. Наскрести же мысли было гораздо труднее, чем найти картинки. Тем более что высокопоставленные чиновники находились в сложных отношениях с мыслями.
Однако основные трудности лежали не внутри передач, а вне их. Не обо всем можно было говорить. О многом нужно было врать. Кое о чем можно было говорить только полуправду. А поскольку самоцензуры явно не хватало, председатель Гостелерадио товарищ Лапин лично присматривал за идейной выдержанностью передач.
Георгий Сергеевич был убежденный консерватор и сталинист. Любитель театра и шахмат. Умный и язвительный. Утонченно-издевательское отношение к низшим чинам считал нормой.
Меня терпел, но с трудом. Ссылаясь на то, что «варяги» отбирают хлеб у штатных сотрудников телевидения, требовал не пускать «часто» Бовина в эфир. Особенно почему-то его нервировало отсутствие галстука. Много раз под разными соусами выходил на эту тему. Даже ссылался на указание Брежнева «надеть на Бовина галстук».
Мне удалось добиться права не писать предварительных текстов. Зато пленку начальство смотрело в лупу. Придирались ко всякой ерунде. А с Митковой повезло. Девочка оказалась с характером. Грудью, хотя и без бронежилета, ложилась на амбразуры. Отбивалась от глупых замечаний. Была такая практика: выбрось этот кусок из Бовина, — давили на Миткову, — но ему не говори. А она говорила, не скрывая этого от начальства. До сих пор не могу понять, почему Таню не выгнали…
За ельцинские годы Татьяна Ростиславовна Миткова вышла, вернее, вывела себя на орбиту самых ярких телезвезд. Я и радуюсь, и огорчаюсь. Радуюсь, потому что мне нравится ее манера работы — чуть жесткая, холодноватая, чуть отстраненная. Да и просто смотреть на Танечку приятно. Огорчаюсь, потому что ее интеллектуальный потенциал во многом остался невостребованным. Но это — выбор Митковой. Имеет право.
Накануне 1989 года «Советская культура» обратилась с вопросом: «Весь год мы говорили о ТВ перестраивающемся. А каким вам видится ТВ перестроившееся?»
Мой ответ:
1. Собрание уполномоченных от трудовых коллективов после длительных и горячих дебатов избрало председателем Гостелерадио товарища… который назначил своим заместителем по всем международным делам и передачам Татьяну Миткову, нынешнего редактора «Международной панорамы».
2. У ведущих и участников «Международной панорамы», «Резонанса», «9-й студии», «Содружества» появляются дублеры в возрасте 30–35 лет.
3. Бравые милиционеры, охраняющие телерадиовходы, удовлетворяются членскими билетами Союза журналистов или служебными удостоверениями, выданными редакциями газет и журналов.
Приходится признаться, что здесь, как и во многих других случаях, я попал пальцем в перестроечное небо:
1. С собраниями нынче туго.
2. Ввиду ненахождения дублеров указанные передачи закрыли.
3. Милиционеры стали менее бравыми, но более суровыми.
В общем, будни «Международной панорамы», реакцию на нее начальства я определил бы двумя словами: «Патология в норме». Когда норма нарушалась, возникали скандалы.
Большой шум был, например, когда я заявил, что в войне Аргентины с Великобританией из-за Фолклендских островов международное право на стороне Великобритании. Наш МИД гневался. Английский посол стал приглашать меня на все приемы.
У нас было принято разделывать под орех классовых врагов, не утруждая себя связным изложением их позиций. Я решил попробовать иной вариант действий. Допустим, нужно полемизировать с американцами. Я просил корреспондента в Вашингтоне взять интервью с изложением американской позиции по данной проблеме. Давал это интервью и лишь потом выстраивал контраргументацию. Начальство нервничало. Как же, даем трибуну врагам!
Однажды поступило указание вырезать интервью, взятое у заместителя Государственного секретаря США Л. Иглбергера. Я отказался вести «Панораму». Мои телевизионные коллеги отказались меня заменить. Штрейкбрехером оказался политический обозреватель АПН Спартак Иванович Беглов. Звонил мне, извинялся, но все же возник на телеэкране. Ну а я долго потом не возникал…
Что делать? Русский человек всегда уповает на доброго, отзывчивого начальника. Написал большое письмо Горбачеву. Процитирую оттуда некоторые места.
О телевидении — разговор особый. Однажды один из американских корреспондентов в Москве заявил мне: «Что меня больше всего поразило в Советском Союзе, так это то, что ваше телевидение — самое аполитичное в мире». На первый взгляд может показаться, что американец ошибается, что, несмотря на чрезмерный футбольно-хоккейный уклон, политических передач не так уж мало. Но в том-то и дело, что такие передачи, как правило, настолько вялы, однообразны, поверхностны, что телезритель не «притягивается» к политике, а «отталкивается» от нее.
Очень часто в передаче «Сегодня в мире» и в программе «Время» зачитываются одни и те же тассовские тексты, которые телезритель или уже читал в газетах, или прочтет завтра. Умные, интересные зрителю комментарии появляются редко и с опозданием. Аргументы сплошь и рядом заменяются набором слов вроде «клеветнический», «злобный», «тщетный» и т. д. и т. п. Почти отсутствует прямой телевизионный репортаж с места событий.
Руководство телевидения недооценивает значение полемики, дискуссий. То, что происходит в рамках «9-й студии», лишь отдаленно напоминает дискуссии. А когда вспыхивают настоящие споры, то они в большинстве случаев исчезают из окончательной редакции передачи. Давно уже ведутся разговоры о том, что было бы интересно и полезно приглашать на наше телевидение западных журналистов для обсуждения с ними тех или иных международных проблем. Такой опыт имеет, в частности, венгерское телевидение, и он вполне себя оправдал. Мы неизменно выигрывали эти политические матчи. Выигрывали и телезрители, потому что они видели и слышали живое столкновение позиций, оценок, аргументов. У нас же все по-прежнему.
Зачастую на телевидении наши противники представляются в оглупленном, примитивном виде, их аргументация подается с большими упрощениями и изъятиями. Конечно, с такими противниками легче спорить. Но ведь люди-то наши все понимают, они чувствуют фальшь ситуации (например, критикуется речь Рейгана, а о том, что именно он утверждал, какими доводами оперировал, почти ничего не говорится) и перестают нам верить.