В принципе можно предположить, что конституционная кампания как раз и была рассчитана на то, чтобы под лозунгом развития демократии изменить атмосферу в стране, сузить базу для распространения антисоветских настроений. Но боюсь, что уровень стратегического мышления тогдашнего руководства делал такое предположение беспочвенным. Время политтехнологий еще не наступило…
Решение о выработке новой Конституции было принято Верховным Советом СССР еще 25 апреля 1962 года. Председателем Конституционной комиссии был избран, естественно, Хрущев. Проект подготовили, но до «хрущевской» Конституции дело не дошло. В декабре 1964 года Конституционную комиссию возглавил Брежнев. Новый проект (его подготовкой руководил А. Н. Яковлев) был готов к лету 1969 года. Однако политбюро решило воздержаться от изменения «сталинской» Конституции. Еще один проект был готов к весне 1972 года. Была создана новая рабочая группа во главе с Пономаревым, которая продолжила совершенствование проекта. И наконец, установочная беседа с Брежневым 11 марта.
Теперь дело завертелось. И опять новая рабочая группа. В ее составе, кроме «руководящей четверки» (Пономарев, Капитонов, Зимянин и Черненко), оказались «вкалывающая тройка» (Лукьянов — консультант отдела организационно-партийной работы, Собакин — консультант международного отдела, Бовин — «вольный» журналист) и «юридическая двойка» (Кудрявцев В. Н. — директор Института государства и права АН СССР и Самощенко И. С. — директор ВНИИ советского законодательства). Были и другие чины, но с ними как-то не приходилось сталкиваться.
Сначала нас (которые вкалывают) посадили в Волынском-2, потом переправили в Ново-Огарево, а с мая по октябрь мы жили в Серебряном Бору. Удобно: 20 минут (тогда пробок не было) — и ты пред начальством.
С Лукьяновым и Собакиным мне приходилось сталкиваться. Но так долго и так плотно раньше вместе не работали.
Анатолий Иванович Лукьянов — для меня как двуликий Янус. Один лик: интеллигент, тонкий юрист, любитель поэзии. Он собрал огромную коллекцию живых голосов — поэты читают свои стихи. Сам пишет стихи. Тут все было ясно. Неясен (вернее, труднообъясним) другой лик. Лукьянов был сталинистом (Анатолий Виссарионович Лукьянов-Пленарный). Но каким-то сталинистом странным. В конкретных конституционных спорах он всегда выступал за демократический вариант. Но в более широком, социальном плане он, видимо, защищал социализм не обязательно с человеческим лицом.
Когда пришел Андропов, мы с Арбатовым усиленно рекомендовали Лукьянова в качестве заведующего общим отделом. Один из ключевых постов в аппарате. Возможно, именно сталинистские корни определили поведение Лукьянова в августе 1991 года. Впрочем, я до сих пор не верю в его «предательство». Когда Лукьянова посадили, я позвонил его жене, хотел выразить сочувствие, но она не стала со мной разговаривать…
Вадим Константинович Собакин — юрист, пожалуй, юрист-теоретик. Работал в ЮНЕСКО. Чувствует юридическую материю. Демократ.
От избытка своих сил
Собакин Толю укусил.
Но мир неплохо был устроен:
Покрыл их крепким матом Бовин.
Это сочинил еще один юрист-теоретик и участник конституционного хоровода Борис Михайлович Лазарев.
Два основных направления работы. Первый — текст Конституции. Второй — выступления и речи Брежнева в связи с Конституцией (на политбюро, на пленумах и на сессии). Плюс выступления Пономарева.
Мы («тройка», «двойка» и отдельно взятый Лазарев) начали с доработки проекта, оставшегося в наследство от предыдущих комиссий и групп. Непосредственная задача: подготовить текст, пригодный для всенародного обсуждения. Шли по статьям. Шум и гам. Въедались в смыслы. Крутили и выкручивали слова. «Поднадзорен», «подконтролен», «подотчетен» — найти разницу…
Команда сработалась быстро. Никто из нас не любил натужной серьезности. Когда нужно, «отскакивали» в Москву. Гости иногда к нам забредали. Регулярно смотрели кино. Писали друг на друга клеветнические эпиграммы, из которых сложился сборник «Серборовские конституевины». Перелистаем его страницы.
В. Н. Кудрявцеву
Мне говорят: «Он — Дон Кихот!»
Пусть говорят, а мне не верится.
Ведь если Дон он и Кихот,
То с кем же бой тогда ведет?
И где же ветряные мельницы?
А. И. Лукьянову
Всех горлопанов и смутьянов
Всегда, витийствуя взахлеб,
Заткнет за пояс А. Лукьянов —
Собаколюб и клопо…
В. К. Собакину
Ему не писаны законы,
И все формальные препоны
Ему природа рвать велит.
И днем и ночью пес ученый
Над Конституцией скулит.
А. Ф. Солдатовой[16]
Анка-пулеметчица,
Где твой пулемет?
Хочется не хочется,
Время нас несет.
Время метит инеем —
Назад не убежать.
А глаза все синие…
Так держать!
Г. Х. Шахназарову
Себя порой нещадно мучая,
Он в обществе прекрасной дамы
Писал плохие конституции
И неплохие эпиграммы.
А. Е. Бовину
Мудр, как Бальзак. Афористичен.
Противник фраз пустых и спичей.
Юрист в ораве журналистов.
И журналист среди юристов.
В кругу орущей нашей братии
Отец и дядя демократии.
Всегда с остротой наготове
Сидит права жующий Бовин.
Поскольку мы занимались демократической Конституцией, то нас именовали «кадеты». Мы не возражали. И даже сочинили Кадетский марш. Его надо петь на мотив знаменитой песни о Коктебеле.
Проснувшись поутру едва,
Осуществляешь ты права,
Которые на Западе во мраке.
А кто, свободою горя,
Твои права расширил, бря?
Собакин, бря, Собакин, бря, Собакин!
А если в восемнадцать лет
Тебя вдруг выбрали в Совет,
А папа с мамой говорят, что рано,
Правы они, тебя коря,
А виноват кто в этом, бря?
Лукьянов, бря, Лукьянов, бря, Лукьянов!
А если жалуешься ты,
Что все чиновники — скоты,
Что за деревьями они не видят леса.
И рвешь ты волосы, скорбя.
А виноват кто в этом, бря?
Бря, Лазарев, бря, Лазарев, профессор!
А если ты немного глуп,
Попал под суд, как кура в суп,
А судьи — непреклонные упрямцы —
Свирепствуют, закон блюдя,
А виноват кто в этом, бря?
Кудрявцев, бря, Кудрявцев, бря, Кудрявцев!
А если прав недостает
И ты полез в законов свод,
Но не нашел там нужных почему-то,
Листы гроссбуха теребя,
А виноват кто в этом, бря?
Самощенко — директор Института.
А если весь Тбилиси рад,
Что кубок вырвал «Арарат»,
Забыты все раздоры и кошмары,
И дружбы полные моря…
А виноват кто в этом, бря?
Наш кандидат в членкоры Шахназаров.
Пою я этот гимн, друзья,
И думаю, откуда, бря,
Слова такие были наготове?
И вот, в преамбулу смотря,
Вдруг понял ясно: это, бря,
Все Бовин, бря, все Бовин, бря, все Бовин!
Конечно, помним мы о том,
Что каждый только лишь фантом.
Под псевдонимом скрыв свои приметы,
Мы поработали не зря,
Закона главного друзья —
Кадеты, бря, кадеты, бря, кадеты.
Надеюсь, Владлен Бахнов не обидится на столь вольное использование его стихотворной матрицы.
Можно, конечно, обойтись и без стихов, и без песен. И тратить партийное время исключительно на партийную же прозу. Конечно, можно. Только уж больно скучно. А скука — враг производительности труда. Тем более умственного.
Результаты наших конституционных бдений направлялись в политбюро ЦК КПСС и в президиум Верховного Совета СССР. Оттуда возвращались тексты с конкретными замечаниями. Мы их учитывали (отклонение — это тоже форма учета) и снова рассылали. Несколько впечатлений.
Ни разу, ни в какой инстанции проект Конституции серьезно не обсуждался в принятом смысле этого слова. То есть не было коллективных дискуссий с сопоставлением мнений и аргументов. Может быть, боялись расхождений, открытого столкновения мнений? Каждый что-то чертил на своем экземпляре и возвращал его нам.
Руководящие замечания (а их мы получили около тысячи от 63 кандидатов и членов), как правило, не расширяли демократические нормы жизни. Так, например, еще на этом, чиновничьем этапе обсуждения вырубили статьи, разрешавшие свободно выбирать место жительства в стране и определять национальную принадлежность. Сняли указание на возможность во время предвыборных кампаний агитировать за и против.
Права и полномочия того или иного органа власти или управления рассматривались как права и полномочия конкретного лица, возглавляющего этот орган. Поэтому, например, когда освободили Подгорного, гораздо легче стало говорить о функциях президиума Верховного Совета.
Наш непосредственный начальник тов. Пономарев рекомендовал нам не вступать в коллизии с высокими инстанциями. Но иногда мы ослушивались, и в инстанции попадали излишне демократические варианты. Почему-то запомнилась сценка. Мы въезжаем в Спасские ворота, и в машину звонит Пономарев: «Нет больше никаких сил! Это что, Собакин и Бовин определяют политику?!»
Как бы то ни было, 2 июня политбюро одобрило текст проекта, и 4 июня проект Конституции был опубликован. Для всенародного обсуждения.
Необходим был механизм, который позволил бы придать всенародному обсуждению деловой характер, учесть в максимально возможной степени все заслуживающие внимания замечания и предложения.
Предполагалось, что в конечном счете все замечания и предложения должны пройти через аппарат, организованный при секретариате Конституционной комиссии.
Для нас этот аппарат был все равно что «черный ящик». Не важно, что там делалось внутри. Важно получить на выходе обработанные и систематизированные замечания и предложения. Мы или отклоняли поправки, или принимали их. Если принимали, то формулировали новую редакцию статьи и наше предложение докладывали «руководящей четверке», точнее — Б. Н. Пономареву.