За неделю пребывания в Италии мы дали множество интервью (телевидение, радио, газеты) и приняли участие в нескольких дискуссиях, которые были организованы коммунистами. В то время события в Афганистане только начинали разворачиваться. Душманов еще не было. В солдат наших еще не стреляли. Поэтому было относительно легко аргументировать нашу точку зрения. Любопытны были встречи с коммунистами. Очень хорошо просматривалось расхождение позиций зала и президиума. За столом президиума, на сцене сидели мы с Примаковым и местные партийные боссы. В зале — «рядовые» коммунисты. С нами спорили боссы. Зал же (а там стояли микрофоны) часто шумел в нашу пользу и встречал аплодисментами наши аргументы. Видимо, еврокоммунизм, уже затронув «верхи», еще не дошел до «низов».
В Москве афганские сюжеты затрагивались в связи с под готовкой пленума ЦК, который состоялся 23 июня. Доклад «О международном положении и внешней политике Советского Союза» сделал Громыко. Брежнев подвел итоги прениям. Ему, да и всем, кто принимал решение о вводе войск в Афганистан, было важно получить одобрение пленума. И они его получили. Пленум принял решение о проведении в феврале 1981 года XXVI съезда КПСС.
Большие треволнения вызвала попытка Вашингтона сорвать, ссылаясь на Афганистан, Олимпийские игры в Москве. Американцы действовали жестко, напористо. Прессинг по всему полю. У нас анализом ситуации занимался Андропов (не только, но и…). На его звонок я ответил, что не вижу необходимости проводить усеченную Олимпиаду. Он рассердился и назвал меня «трусливым интеллигентом».
— Увидишь, утрем нос Картеру!
И утерли. Я ошибался. Слишком долго и педантично взвешивал все за и против. А надо было «проинтуичить» и сразу к политическому выводу — утрем нос!
25 июля умер Владимир Семенович Высоцкий. Я с ним несколько раз встречался в Театре на Таганке. У него возникла идея: давайте вместе куда-нибудь поедем, вы прочтете лекцию о международном положении, а я ее спою. И он действительно сочинил такую песню. Но вместе мы так и не выступили.
Высоцкий, как и Сахаров, оказался сильнее огромной государственной машины. Как его ни третировали, ни запрещали, ни отлучали от поэзии, он, как трава через асфальт, пробивался через все запреты и препоны. Вопреки официальной иерархии, он стал самым народным артистом, самым народным певцом. Поэзия, как и положено, оказалась сильнее политики. Поэт победил власть.
Хоронили 28-го. Театр в плотном оцеплении милиции. Боялись эксцессов. Уговаривали Любимова вынести гроб через заднюю дверь. Но толпа сохраняла спокойствие. Торжественное спокойствие горя…
Смерть поэта вызвала к жизни много стихов. На мой взгляд, лучшие написал Владимир Алексеевич Солоухин. Я не отношусь к поклонникам Солоухина, но стихи не могу не привести.
Хоть в стенку башкою,
Хоть кричи не кричи,
Я услышал такое в июльской ночи!
Что в больничном загоне,
Не допев лучший стих,
После долгих агоний
Высоцкий затих.
Смолкли лучшие трели,
Хоть кричи не кричи,
Что же вы просмотрели,
Друзья и врачи?
Я бреду как в тумане,
Вместо комплекса — злость.
Отчего, россияне,
Так у нас повелось:
Только явится парень
Неуемной души,
И сгорит, как Гагарин,
И замрет, как Шукшин,
Как Есенин, повиснет,
Как Вампилов, нырнет,
Словно кто, поразмыслив,
Стреляет их влет.
До свидания, тезка!
Я пропитан тобой,
Твоей рифмою хлесткой,
Твоей хлесткой судьбой.
Что там я — миллионы,
А точнее, народ
Твои песни-знамена
По жизни несет.
Ты был совесть, и смелость,
И личность, и злость.
Чтобы там тебе пелось
И, конечно, пилось.
В звоне струн, в ритме клавиш
Ты навеки речист.
До свиданья, товарищ!
НЕ народный артист.
Высоцкого не было, а власть наша продолжала спотыкаться, позориться на нем, на его памяти. К годовщине смерти артиста Театр на Таганке подготовил спектакль «Владимир Высоцкий». Начальство — на дыбы. Стержень спектакля — поэт и общество. Поэтому: не рекомендуем. 21 июля 1981 года состоялось заседание художественного совета театра. На одном полюсе — Главное управление культуры Мосгорисполкома. На другом — деятели культуры: писатели, композиторы, артисты, ученые. Я входил в состав художественного совета. Произнес речь: «Нельзя согласиться с тем, что главная тема спектакля — это конфликт поэта с обществом. Мне как раз кажется, что главная тема — соединенность судеб. Потому что судьба нашего общества драматична. Здесь были лагеря, война, культ личности, послевоенные сложности и т. д. И приблатненные песни — это тоже судьба нашего общества, пережившего все эти трагические повороты. Песни Высоцкого, его стихи отразили все эти этапы. Конечно, не все у него было благополучно, все мы это знаем прекрасно, и все это неплохо отражено в спектакле. В этом смысле спектакль очень точен, потому что не пытается сделать поэта розовым, изобразить его просто на манер шансонье, а показывает его сложную, противоречивую судьбу, отражающую сложность и противоречивость нашей истории. Так мне показалось из того, что я увидел. Мне думается, что именно с партийной точки зрения это очень важно».
Спектакль разрешили показать только один раз для гостей театра. Полновесная премьера состоялась только в мае 1988 года. А в следующем году отмечалось 25-летие Таганки. Театр разослал анкету. Ниже вопросы и мои ответы.
1. Ваши ассоциации при слове «Таганка».
Любимов.
2. Ваша первая встреча с «Таганкой».
«Добрый человек…»
3. Чем была для вас «Таганка» во времена застоя?
Осажденной крепостью, которую надо защищать.
4. Как вы воспринимаете «Таганку» сегодня?
Еще не МХАТ, но…
5. Ваши пожелания «Таганке» на будущее.
Стать другой, но все-таки остаться «Таганкой».
«Осажденная крепость» — это почти не метафора, это гольный факт. И биться, драться приходилось врукопашную. Где-то в 1968 или 1969 году всякие органы, руководящие культурой, вели очередной штурм театральных стен. Нависла угроза закрытия театра. Все инстанции были пройдены. Осталась последняя. И мы (Любимов, Делюсин и аз грешный) сели сочинять письмо Брежневу. Сочинили.
«Уважаемый Леонид Ильич!
Понимаю, насколько вы заняты. И все же позволю себе обратиться к вам по вопросу, который хотя и может показаться на первый взгляд мелким, незначительным, но на самом деле является вопросом принципиальным. Речь идет о Театре на Таганке.
Театр на Таганке — политический театр. Таким он был задуман. Таким он и стал. И я, как художественный руководитель театра, и весь актерский коллектив видим главную свою задачу в том, чтобы средствами искусства активно, целенаправленно утверждать в жизни, в сознании людей светлые идеалы коммунизма, отстаивать политическую линию нашей партии, беспощадно бороться против всего, что мешает развитию советского общества. Партийность искусства для нашего театра — не фраза, не лозунг, а та правда жизни, без которой мы, артисты Театра на Таганке, не мыслим ни искусства, ни себя в искусстве.
Репертуар театра максимально приближен к требованиям современности. В таких, наиболее дорогих театру спектаклях, как „Десять дней, которые потрясли мир“, „Павшие и живые“, „Послушайте! Маяковский“, „Добрый человек из Сезуана“, „Жизнь Галилея“, „Пугачев“, театр отстаивает революционные традиции, бичует мещанство и обывательщину, воюет против косности и душевной пустоты, за активное политически сознательное отношение к жизни.
Все эти спектакли, прежде чем они встретились с массовым зрителем, обсуждались и принимались партийными и государственными органами, ведающими вопросами культуры. Театр внимательно прислушивался к их замечаниям и предложениям. Советская печать, оценивая наши спектакли, отмечала их революционный, патриотический характер. Однако в последнее время театр стал подвергаться критике, выдержанной в грубой форме, не имеющей ничего общего с принятыми в нашей партии нормами. Театр осуждают не за отдельные ошибки, а за все его направление.
Разумеется, как и во всяком деле, а тем более в творческом деле, не все у нас ровно, не все в равной степени нам удается. Есть и слабые спектакли, есть ошибки и неудачи. Многие слабости мы видим сами и стараемся от них избавиться. На многое нам указала критика, за что мы ей искренне благодарны. Однако в последнее время события приняли иной оборот — началась подлинная травля Театра на Таганке.
Практически меня лишают возможности нормально работать.
Я не хочу рассказывать о тех недостойных методах, которыми не брезгуют наши „критики“. Скажу о главном — о политических позициях, с которыми обрушиваются на наш театр. Мы гордимся тем, что в ряде спектаклей подняли такую острую партийную тему, как борьба с вредными последствиями „культа личности“. А нам говорят, что это не актуально, что XX съезд партии — далекое прошлое, что все проблемы здесь давно решены. Мы считаем своим партийным долгом выступать против всякой „китайщины“, против догматического мышления, за ленинский стиль, ленинские традиции. А нам говорят, что это не актуально, что не в свое дело, мол, суетесь. Мы воюем с чинушами и бюрократами, отстаиваем большевистскую принципиальность, мы думаем на сцене и хотим, чтобы думал весь зрительный зал. А нам говорят, что это — „сползание“ с партийных позиций. Складывается впечатление, что Театр на Таганке „критикуют“ с позиций, которые трудно увязать с Программой КПСС, с решениями XXIII съезда партии.
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что в нашем современном обществе можно обнаружить два политических фланга. С одной стороны, есть безответственные крикуны, которые отрицают все и вся, им наплевать на наше прошлое, на то, что делала и делает партия; они требуют „свободы“, хотя вряд ли знают, что делать с этой „свободой“. С другой стороны, есть еще много людей, которые тяготеют к порядкам и нравам времен „культа личности“; они не понимают, что советское общество давно перер