Бумага датирована 26 января 1987 года. Повторяю, это последнее мое сочинение по заказу начальства и от имени начальства.
Содержание бумаги показывает, что многие иллюзии еще сохранялись, что не хватало мужества посмотреть правде в глаза. И не хватало времени, чтобы спокойно подумать, вернее даже — чтобы спокойно додумать то, что беспокоило, тревожило, ставило в тупик после разгрома чехословацкой революции надежд. Чем мы должны заниматься? Текущий ремонт? Капитальный ремонт? Не говорю — «евроремонт», ибо такого зверя тогда не знали.
Судя по XXVII съезду КПСС, по слухам, доносившимся из окружения Горбачева, партия ориентировалась на текущий ремонт. Добротный, качественный, с элементами капитального, но в целом — все же текущий. Принципиальные вопросы политики (демократия) и экономики (рынок) еще не были осмыслены. Начались поиски волшебной палочки, взмахнув которой можно было бы сотворить чудо. Когда-то на эту роль претендовали торфо-перегнойные горшочки. Потом — кукуруза. Теперь ухватились за госприемку…
Лихорадило и трясло газету. Были завоеваны, захвачены первые плацдармы свободы слова, гласности. Мои коллеги, которые писали на внутренние темы, получили возможность приближаться к правде гораздо ближе, чем позволялось раньше. И хотя в каждом конкретном случае трудностей, колебаний, страха божьего было немало, дышать стало легче. Но это не относилось к международникам. Здесь все сохранялось по-прежнему. А мне так стало хуже. Раньше на меня работало мое положение при начальстве. Теперь «зонт безопасности» был закрыт, и мои материалы ложились на общий обрубочный стол в МИДе. Это их не улучшало.
Читатели это чувствовали. Для атмосферы тех дней характерно письмо В. Григорьева из Москвы, которое он прислал редактору отдела писем В. Надеину для оглашения на летучке. Тогда письмо не огласили. Исправляю ошибку.
«Уважаемый тов. В. Надеин!
Пишу на Ваше имя, хотя Вы никакого отношения к теме моего письма не имеете, разве что являетесь редактором отдела писем; просто я по Вашим статьям составил мнение о Вас и решил, может быть наивно, что, прочтя, сочтете небезынтересным мнение читателя и для редакционной коллегии.
Нелегко мне сформулировать тему моего письма, хотя она не оставляет меня в последний год. Большую пищу для размышлений дает наша действительность и то, как ее отражает наша пресса. Не у меня одного радостно становится на душе оттого, что правда возвращается в нашу жизнь и на страницы наших газет и вера в наш строй и в наши идеалы становится аргументированной, обоснованной, становится крепче.
И все-таки остается еще отдел в редакциях газет, куда правде все еще вход закрыт, пробирается она туда с трудом и появляется изрядно помятая. Отдел этот — международной жизни.
Читаешь материалы 4–5-й страниц „Известий“, „Правды“ и, если оторвана дата, не определить, какого года номер газеты — 1960-го, 1971-го или 87-го… Все те же пустопорожние корреспонденции собкоров о фавелах и „каравеллах“, те же обличения нехороших транснациональных монополий, то же беспринципное, недостойно-лакейское заигрывание с „революционными лидерами“ типа черных полковников, Иди Амина и Нимейри — в недалеком прошлом или Каддафи — в настоящем, такая же „принципиальность“, а точнее, многократное виляние по отношению к Маркосу и Хомейни… Все так же под заголовком „Выступление президента“ помещаются не мысли и аргументы оратора, а толкование самой редакцией отдельных, произвольно выхваченных положений, причем сделанное с „ловкостью“ говорящего попугая („…в то время, как известно, что… между тем как… хотя хорошо известно, что… Президент вопреки всем фактам утверждал, что Советский Союз якобы…“ и т. д.), уныло и безнадежно талдычащего затверженный текст. Все те же, из года в год, гремящие, как жестянки на собачьем хвосте, памфлеты Мэлора Стуруа, с единственным, осточертевшим за десятки лет приемом, непременным и стереотипным — обыгрыванием какого-нибудь слова-понятия, подтягиванием к нему аналогий, ассоциаций и глумливым обсасыванием со всех сторон… Все те же „первые корреспонденции нашего нового собкора в…“, построенные по кем-то когда-то установленному канону — 5 строчек о природе, 5 строчек о погоде и „ловкий“ переход: „Ярко светит солнце, но на душе у простого… пасмурно… Как сказал мне таксист (докер, рикша, продавец газет, сосед и т. п.)“, — и следует 490 строк о безвыходном экономическом положении и остром политическом кризисе в стране… Читателя подводят к мысли о неизбежности краха в ближайшие месяцы… Но вспоминаются „первые корреспонденции“ предшественников „нашего нового собкора“ и охватывает острая досада: вот так десятилетиями заставляют нас думать, что в капиталистическом мире одна только безработица, стагнация, инфляция, деградация, проституция и наркомания… Ну, еще, в порядке исключения, пара одобрительных слов о японской технике или о фестивале в Каннах…
Читаю газеты. Изо дня в день. Ищу признаки нового мышления в ядерный век. Увы. Мне представляется, что вся практика освещения газетами (в данном случае моими любимыми „Известиями“) международных событий противоречит страстному призыву М. С. Горбачева к новому мышлению. А оно, в применении к нашей теме, состоит в том, как мне кажется, чтобы, ни в коем случае не сходя с классовых позиций, придерживаясь своих классовых симпатий и антипатий, постараться все же шире открыть глаза, ощутить себя частью мирового сообщества, постараться у наших оппонентов заметить кроме 7 процентов безработных еще и 93 процента нормальных трудящихся — искусных рабочих и строителей, инженеров, блестящих ученых, первоклассных врачей (дай нам бог таких!..), артистов, скромных тружеников, „обслуги“! Как они живут, любят, воспитывают детей, о чем мечтают, как проводят время, отдыхают, развлекаются? Как бы увидеть нам их, простых людей, хоть и тоже плохо информированных, сбитых с толку своей желтой прессой?
Нет, нужно, необходимо перестраиваться нашей международной журналистике. Однако никакой надежды на ее перестройку в обозримом будущем у меня нет. Кому там перестраиваться? Где графовы, пасютины, феофановы, максимовы, армеевы, надеины, васинские в международной журналистике?
Все наши собкоры и спецкоры, просто коры и редакторы, комментаторы и обозреватели (кроме разве что Бовина, который пишет одну статью за несколько месяцев, кстати, отчего?) — все! — наша бывшая и настоящая „золотая молодежь“, дети, внуки, зятья крупных — до самых крупных — наших руководителей, представители династий дипломатов, генералитета и министров. Все они связаны „классовой“ (можно было бы написать без кавычек) круговой порукой почище, чем выпускники Итонского колледжа или Токийского университета. И происходящее сейчас в нашей стране революционное обновление для них — смертельная опасность.
Я не столь наивен, чтобы считать „элитарность“ единственной причиной убогости нашей международной журналистики. Ясно, что, коснись они многих из внешнеполитических тем, придется вертеться как на раскаленной сковородке. Но хоть и то, что пишут в „Известиях“, ведь можно писать по-людски!..»
Насчет «элиты» я не уверен, что Григорьев прав на все 100 процентов. Но факт «убогости» международной журналистики констатирован точно.
Меня этот «факт» по понятным причинам беспокоил не меньше, чем читателя «Известий». Действуя доступными мне методами, я обращался к Брежневу (февраль 1979 года), Зимянину (октябрь 1979 года), Андропову (ноябрь 1982 года), Горбачеву (май 1984 года), Лукьянову (май 1986 года), Яковлеву (сентябрь 1986 года). Эмоций и бумаги потратил много, но отдача была минимальной.
Перестройка позволила изменить метод. Приближался VI съезд Союза журналистов СССР. Раньше это всегда было максимально формализованное, парадное мероприятие. Я был уверен, что журналистское начальство, которое заправляет съездом, будет действовать в рамках старого мышления. Но все-таки решил выступать. Перечитал прежние записки. Подсыпал соль и перец. И на вечернем заседании съезда 14 марта 1987 года был выпущен на трибуну. Очень волновался.
«Уважаемые товарищи! По понятным причинам с этой трибуны говорят прежде всего о наших внутренних проблемах. Здесь, конечно, наши главные заботы и тревоги, здесь наши боли и наши радости и именно здесь, внутри страны, происходит и должна происходить та революция надежд, которая разбужена XXVII съездом партии.
Должен сказать, что я завидую коллегам-журналистам, пишущим на внутренние темы. Завидую потому, что они стали писать интересные, умные, берущие за душу, за живое статьи. Воспитывать у советских людей гражданственность, партийность можно только правдой. Это единственное, чем можно такие качества воспитать. Я им завидую, потому что на фоне явного оживления нашей внутренней журналистики особенно заметно отставание той, которую я представляю, — журналистики международной.
Боюсь даже сказать, что здесь перестройка началась. Делаются какие-то первые попытки, которые касаются не содержания, а только формы нашей работы. Обидно и больно работать, как раньше, когда надо работать лучше.
Главный недостаток международной журналистики — обилие запретных зон и запретных тем для анализа. За пределами нашей журналистики оказываются не только отдельные факты, не только отдельные страны, но и целые пласты социально-политической реальности.
Возьмите, к примеру, положение в международном коммунистическом движении. Подумайте, вспомните, где, в какой газете вы последний раз читали какую-либо статью с анализом нынешнего состояния в коммунистическом движении, в отдельных его отрядах? Ничего этого нет.
Или возьмите положение в мировой системе социализма. Здесь происходят интереснейшие процессы. В каждой стране по-своему решаются те или иные экономические, социальные, политические проблемы. Накопилась масса материала для сопоставления, для сравнительного анализа, для интереснейших выводов. Где этот материал на страницах наших газет?
А страны социалистической ориента