Получив сшитый на мою нестандартную фигуру посольский мундир, я 18 декабря загрузился в самолет «Аэрофлота».
Посольство и посол
В Израиль тогда советские самолеты не летали. На рейсы других авиакомпаний нужна валюта, коей не было. Поэтому долетел я до Каира. Оттуда на машине через Синайский полуостров. Так что въехал в Тель-Авив, как здесь писали, с черного хода.
Как условились, вручение верительных грамот назначено на 23 декабря.
Почему-то говорят и пишут: верительные грамоты, то есть во множественном числе. Хотя бумага, документ, грамота — она одна. Привожу полностью:
Ваше Превосходительство,
Следуя политике укрепления сотрудничества между народами и желая способствовать развитию дружественных отношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Государством Израиль, я решил назначить при ВАС ГРАЖДАНИНА Александра Евгеньевича БОВИНА в качестве своего Чрезвычайного и Полномочного Посла.
Аккредитуя гражданина Александра Евгеньевича БОВИНА настоящей грамотой, прошу ВАС, ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО, принять его с благосклонностью и верить всему тому, что он будет иметь честь излагать ВАМ от моего имени и от имени Правительства Союза Советских Социалистических Республик.
Вот эту грамоту я и вручил президенту Израиля. Выпили шампанское. Мило побеседовали. Договоренность была такая: до 30 декабря я представляю Советский Союз, после — Россию.
Все было как положено. Мотоциклисты, почетный караул, красный ковер. И весь я в черном мундире с золотым шитьем. Ну прямо как швейцар в пятизвездочном отеле.
Торжество, праздник. А на душе кошки скребли. Последний раз поднимался красный флаг. Последний раз играли наш гимн. Последний посол погибающей великой империи.
Внутреннюю напряженность разыгрывавшейся сцены чувствовали многие.
«Одно из ярких впечатлений 91-го года, — писал вечный диссидент (и у нас, и у них) Владимир Свирский, — вручение верительных грамот президенту Израиля послом Александром Бовиным.
Я издавна уважаю Бовина, как, впрочем, всех, кто так или иначе „бодался с дубом“. Занятие это только на первый взгляд кажется бессмысленным и бесперспективным.
Церемонии, подобные той, о которой идет речь, вообще представляются мне своего рода бутафорским атавизмом. А к этой примешивалось еще нечто фантасмагорическое.
Я наблюдал за ней по телевидению. Появляется посол, напоминающий облаченный в мундир самовар, — вот уж кому генеральство — а должность-то генеральская, и мундир генеральский — как маршалу Язову балетная пачка. Чувствуется, что Бовин и сам это понимает и мечтает только о том, чтобы поскорее облачиться в привычную рубашку.
Бовин — посол! Да где?! В Израиле! Какой фантаст мог такое предсказать еще пять лет назад?
Верительные грамоты подписаны человеком, уход которого уже предрешен. Поднимается флаг уже несуществующего государства — ну разве не фантасмагория! Раздаются начальные аккорды уже мертвого гимна — последнее официальное исполнение. Оркестранты, вероятно понимая трагикомическую значимость момента, стараются изо всех сил».
В еженедельнике «Знак времени» от 27 декабря говорилось: «Александр Бовин — посол несуществующего государства, вручение им верительных грамот — самое фантастическое событие в истории дипломатии».
Приятно войти в историю дипломатии. Не менее приятно войти в историю поэзии. Меня ввел туда Анатолий Добрович, сочинивший «Сонеты Бовину»:
Любезный Александр, какая радость: Бовин!
Усилится одышка в центре склок.
С Россией диалог во сне лишь полюбовен,
Но «оскорбленному есть чувству уголок».
В харчевне, где б хозяин приволок
Нам пива, и маслин, и мяса из жаровен,
И левантийских всяких там хреновин,
Чтоб шел еврейско-русский диалог,
Как разговор, прервавшийся вчера,
В котором чувствуешь: политика — игра,
И нации — игра, и разница в широтах,
А не игра — такие вечера,
Свой человек, большущий, как гора,
И жемчуг мысли в общих нечистотах.
В посольском кабинете день-деньской,
Но ранним утром — этакое диво:
По влажному бульвару Тель-Авива
Пройтись, как от Никитских до Тверской.
Нет-нет, повеет нашею Москвой…
Гляди, она сместилась прихотливо
На Юг, ее украсила олива,
Пророков гомон, ветерок морской.
А вдруг и вправду есть такой распил,
Где линии судеб нерасторжимы,
Хотя встают и падают режимы?
За это я б чего-нибудь распил…
Но, господин посол, державной чести школа
Диктует лишь поклон в пределах протокола.
Поэзия примирила меня с прозой. Разговор, прервавшийся, к сожалению, не вчера и не позавчера, надо было начинать снова…
Не все встречающие ограничивались «поклоном в пределах протокола». Далеко за рамки протокола вышли советы, которые дал мне лидер «русского» Израиля Натан Щаранский[24]. 3 января 1992 года в «русской» газете «Время» было опубликовано письмо Щаранского:
«Уважаемый господин посол, барух ха-ба, добро пожаловать в Израиль!
Должно быть, Вы ощущали некоторую неловкость в тот день, когда вручали верительные грамоты нашему президенту. Слушая советский гимн, слова которого — „Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь“ — нам с Вами так хорошо знакомы, Вы не могли не сознавать, что это — последние мгновения того самого „навеки“.
Тем не менее Ваше положение более прочно, чем могло показаться. Верительные грамоты, подписанные уходящим в отставку президентом Горбачевым, были чистой формальностью. Но в то же время Вам выразил доверие куда более надежный и последовательный в своих действиях человек — моя мама.
„Бовин? Посол в Израиле? — сказала она. — Прекрасный выбор! Кажется, это был единственный советский журналист, который не обливал грязью тебя и других диссидентов“.
Моя 83-летняя мама, должен заметить, — явно не тот человек, который с легкостью вручает верительные грамоты.
Однажды такого рода грамоту безуспешно пытался получить от нее в Москве кагэбэшник „по особо важным поручениям“. Он надеялся, что ее письмо поможет ему добиться аудиенции у меня, одиноко царствовавшего в карцере Чистопольской тюрьмы. Но мама, зная, что я дипотношений с КГБ не поддерживаю, в письме ему отказала, лишившись тем самым и возможности послать продукты и приветы с воли сыну. Вот почему выражение ею Вам доверия — дело нешуточное.
Сейчас, когда у Вас есть новый лидер, новый флаг и признание моей мамы, настало время идти вперед и улучшать отношения между нашими странами. И начинать надо, естественно, с того, что каждая сторона чистосердечно покается в грехах прошлого и постарается загладить обиды, нанесенные другой стороне.
С Вашей стороны мы были свидетелями разрыва отношений и усилий поставить вне закона Израиль и сионизм, передачи оружия нашим врагам, финансирования и подготовки террористов, нападавших на наших граждан. Ну и, конечно, последовательная политика дискриминации и насильственной ассимиляции советских евреев.
Я в порыве самоочищения честно пытался проанализировать все прегрешения, которые наша страна совершила по отношению к Вашей. И нашел, наконец, одно: в 1956 году агенты МОССАДа выкрали экземпляр секретной исторической речи Хрущева и передали его западной прессе.
Господин посол, я готов использовать все свое влияние, чтобы убедить правительство моей страны больше никогда не красть тексты речей Ваших руководителей. Надеюсь, Вы тоже признаете былые ошибки Вашей страны в отношениях с нами и предпримете усилия для их исправления.
Впрочем, важность прошлого в его влиянии на будущее. Обновленная Россия пересматривает свои отношения со всеми народами и должна сформировать новое отношение к евреям, не повторяя ошибок прошлого.
В скором времени Вы узнаете, что израильтяне обожают давать советы. Следующая часть моего письма — это советы.
Не закрывайте перед советскими евреями ворота. Не превращайте их вновь в заложников или предмет торговли. В условиях острой нужды в устойчивой валюте это может показаться соблазнительным. Но если из шести лет гласности можно извлечь хоть один серьезный урок, он заключается в том, что даже частичная свобода возбуждает аппетит к полной. Точно так же частичное порабощение невозможно без возврата к полному тоталитаризму брежневской эпохи.
Отнеситесь серьезно к ширящемуся антисемитизму. Разочарование, голод и отчаяние приводят к поискам козла отпущения. Вы можете списать эту реакцию на демократические права граждан. Но обязанность демократического правительства, в частности, — обращать внимание на деятельность групп, угрожающих демократии, и ограничивать их влияние.
Когда пять лет назад президент Хаим Герцог почувствовал, что действия одной из политических партий Израиля угрожают демократическим правам национальных меньшинств, он использовал всю предоставленную ему власть, чтобы изолировать эту партию и свести к минимуму ее влияние. В то же время президент России пока не выступил с какими-либо критическими замечаниями в адрес „Памяти“, доктрина которой является колоссальной угрозой и для евреев, и для демократов в России.
Постарайтесь стать честным посредником в мирном процессе на Ближнем Востоке. Моральное право страны, веками проводившей политику экспансии и захватившей территории у всех своих соседей — от Финляндии до Японии, требовать от Израиля „отступить со всех фронтов“ и „возвратить территории их законным хозяевам“, как сказал на конференции в Мадриде бывший министр иностранных дел СССР, — более чем сомнительно.