в коем случае не означает возврата к имперским замашкам. Это означает, что внешняя политика России становится более активной, а защита ею своих внешнеполитических интересов — более энергичной.
Предвижу вопрос: ради каких интересов русские высокопоставленные дипломаты появились в Израиле? Или, если говорить в более широком плане, что влечет Россию в Израиль, каковы ее интересы в этом регионе?
Отвечая на эти вопросы, я мог бы напомнить, что первый русский паломник (игумен Даниил) появился на палестинской земле в 1106 году, что еще в прошлом веке в Иерусалиме возникли „русское подворье“, Русская духовная миссия, русские монастыри и что в начале нынешнего века в Палестине, Ливане и Сирии под эгидой Российского Православного Палестинского общества работали более ста школ. И теперь, когда Русская православная церковь становится самостоятельным фактором российской действительности, нити, связывающие историческую родину христианства с Московской патриархией, а следовательно, с новой Россией, будут умножаться и крепнуть.
Я мог бы напомнить и о том, что в Израиле живут сотни тысяч человек, думающих и говорящих по-русски. И хотя для многих из них Россия была не матерью, а мачехой, они принадлежат и еще долго будут принадлежать русской культуре. Несомненно, значительная группа израильтян российского происхождения способствует росту взаимопонимания между Россией и Израилем, расширению областей взаимовыгодного сотрудничества.
Гуманитарный срез интересов России в Израиле не играет, разумеется, значительной роли в контексте актуальной политической проблематики. Политика, как считают политики, „главнее“ истории и культуры. Но „главнее“ только в каждый данный момент. С точки же зрения исторической перспективы интересы гуманитарного характера могут перевешивать интересы политические. Вот почему, пытаясь разглядеть контуры „Нового Ближнего Востока“, я начал с того, о чем политики обычно вспоминают в последнюю очередь.
Если же, как и положено, начать с очереди первой, с интересов приоритетных, то ими для России являются, во-первых, установление прочного, всеобъемлющего, справедливого мира на Ближнем Востоке и, во-вторых, налаживание хороших добрых отношений со всеми государствами региона. Будучи одним из коспонсоров мирного процесса, Россия, опираясь на свой опыт, на свои традиционные связи, на искусство своих дипломатов, стремится помочь сторонам сблизить позиции, найти баланс взаимных уступок, обозначить поле устойчивых компромиссных решений. Россия, как, надеюсь, и США, не имеет намерения навязывать кому бы то ни было свою точку зрения. Задача коспонсоров иная. Используя свое влияние, обеспечить, с одной стороны, сохранение мира на время переговоров, а с другой — продолжение переговоров, несмотря на возможные кризисные, критические ситуации.
Понятно, что те обстоятельства, о которых я писал выше, существенно сдерживали внешнеполитическую активность России. Да и сегодня наличие вооруженных конфликтов в ряде стран СНГ, огромные трудности в становлении демократического общества, осуществлении демократических преобразований отвлекают МИД России от традиционных направлений внешней политики. Тем не менее и в Мадриде, и после Мадрида российская дипломатия была заметным участником ближневосточного урегулирования. Недавние визиты нашего министра и его первого заместителя — еще одно подтверждение этого. Некоторых смущает „неожиданность“ визитов, но ведь и события в Хевроне были неожиданными…
Хотелось бы подчеркнуть, что Россия ни в коей мере не хочет „соревноваться“ с Америкой на почве ближневосточного урегулирования. Насколько я могу себе представить, на принципиальном, стратегическом уровне деятельность коспонсоров достаточно скоординирована и, я надеюсь, останется таковой.
У коспонсоров общая цель и общий, принятый в Мадриде, подход к достижению этой цели. Однако это вовсе не исключает, что в таких общих рамках каждый коспонсор может предлагать свою интерпретацию событий, выдвигать для обсуждения свои предложения и инициативы. Формулируя какую-либо новую идею, Россия всегда открыта для восприятия и обсуждения других идей.
Замечу, кстати, что в Москве вполне осознают, что коспонсоры занимают асимметричное положение и что у США больше возможностей влиять на позиции сторон, на ход переговоров, чем у России. Нас это ни в коей мере не смущает. Ради бога! Лишь бы эти возможности использовались во имя достижения справедливого мира. В Москве сознают и то, что отношения между Израилем и США имеют специфический, особый характер, ибо США выступают как гарант безопасности и выживания Израиля. И опять же — ради бога! Как-то даже неловко писать о том, что у России нет ни малейших намерений покушаться на прочность израильско-американских связей.
Мне приходилось читать, что нервозность, с которой в Вашингтоне встретили миссии Иванова и Козырева, была усугублена недавним казусом с О. Эймсом, а также позицией России в балканском конфликте. Возможно. Но скорее всего, журналисты преувеличивают. Оснований для беспокойства нет. В самом деле. Если у нас был Пеньковский, то почему бы у них не быть Эймсу? Тут ситуация была и остается симметричной. Если ЦРУ и СВР сохраняются, то они должны чем-то заниматься, хотя и более цивилизованно, чем прежде.
Что же касается Балкан, американцы, безусловно, знакомы с географической картой и, наверное, знают о традиционных связях России со славянством, о роли России в освобождении Балкан от ига Османской империи. Так что они вполне могут понять особый интерес России и особый характер ее отношений с Сербией. Во всяком случае, в Москве стремятся с максимальным вниманием относиться к интересам США, равно как и к интересам Израиля, к интересам других участников мирового сообщества. Разумеется, facio ut facias.
Боюсь, я выхожу за рамки своей компетенции, но полагаю, что Россия, имеющая свое видение международных проблем, свои интересы, не всегда будет покладистым партнером, но всегда будет партнером честным и надежным. Рассказывают, что, беседуя с Голдой Меир, Р. Никсон так сформулировал свой „категорический императив“ применительно к международной политике: „Делай другому то, что он может сделать тебе“. К чему Г. Киссинджер позже добавил: „Плюс еще десять процентов“. Что же касается России, то я бы держался ближе к библейскому тексту: „Не делай России то, чего ты не хочешь, чтобы она сделала тебе“.
Вот, пожалуй, и все, что стоило бы сказать в связи с недавними „недоумениями“ по поводу „вмешательства“ России в мирный процесс».
Сегодня (пишу эту страницу 24 июля 2002 года) эта статья кажется мне слишком «державной». Возможно, меня просто «достали» причитания и вселенский плач израильских обозревателей и наблюдателей. Возможно, «синдром державности» обязателен для психологии посла. Работа такая. Незаметно для меня самого имперская психология подчинила себе либеральную логику «шестидесятника».
Объективно же статья сработала по принципу «Вызываю огонь на себя!». Обсуждали с аппетитом. Но так и не решили — то ли Бовин блефует, прикрывая дымовой завесой пустое место, то ли он плетет словесные кружева, чтобы прикрыть неумело высунувшееся начальство. Итоги дискуссии подведу словами из еженедельника «Окна» (31.03.94): «Видеть во всем коварные российские козни было бы чересчур параноидально; но не считаться с такой возможностью было бы слишком наивно. Всегдашний израильский мучительный выбор — пройти между иррациональной паранойей и рациональной наивностью».
Козырев при мне был в Израиле три раза, Примаков — два. Но ни разу ни один из них не выразил желания встретиться и обстоятельно поговорить с дипломатами. Ответить на их вопросы. Дать им возможность посидеть в одной комнате с министром, ощутить некую корпоративную общность. Да, всегда напряженный график. Да, всегда дефицит времени. Да, иногда почему-то хочется просто поспать. И все-таки самые элементарные соображения должны были привести министров в посольство.
Но соображений не было. Были министры и были бегающие вокруг человечки. Челядь разной категории. Непривлекательная картина…
Возвращаясь к вопросам, от которых мы начали танцевать, могу сказать, что при прочих равных конечно же руководитель-профессионал предпочтительнее самоучки. На любой работе, включая посольскую. Но только, подчеркиваю, при прочих равных. А поскольку прочих равных, как правило, не бывает, поскольку общие принципы руководства и функционирования иерархических структур не зависят от их функций, то открывается возможность появления непрофессионалов. Отсутствие профессиональной подготовки компенсируется опытом, знаниями, общей культурой. И, несмотря на трудности и проблемы, которые я описывал выше, непрофессионалы могут выжить.
Замечания по работе посольства поступали крайне редко. Лишь однажды за шесть с половиной лет мы подверглись развернутой критике:
— поступающим из посольства материалам не хватает аналитичности, глубины;
— посольство слишком часто доверяет публикациям прессы, заявлениям израильских деятелей, которые делаются из конъюнктурных соображений;
— ощущается дефицит критического осмысления израильской аргументации, ее объективного анализа с точки зрения российских интересов;
— не чувствуется достаточно энергичной работы по продвижению российских позиций, оказанию влияния на израильтян в нужном для нас направлении;
— сообщения о встречах с Арафатом составляются в «повествовательном ключе», не ощущается серьезных попыток донести до палестинцев нашу позицию во всех ее нюансах.
От посольства требовали большей четкости, большей требовательности к выводам и оценкам, более активного «добывания» достоверной информации.
Огорчились, конечно. Собрал я главных мастеров пера. Стали думать. Трудность состояла в абстрактности критики. Что значит — не хватает глубины анализа? Где критерий? Если бы учинили разбор какого-либо нашего анализа или прислали любой другой анализ в качестве образца, то легче было бы разбираться. Но не учинили и не прислали.