ФОТОГРАФИЯ СПРАВКИ.
Расшифровка справки.
Слева: герб СССР. Под ним: Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР
15 июня 1956 г
№ 4н-07415/56
Москва, ул. Воровского, д. 13
Справа. В верхнем правом углу: Форма № 30 (мелким шрифтом)
В центра большими буквами:
Дело по обвинению ПРОКОФЬЕВОЙ Лины Ивановны пересмотрено Военной Коллегией Верховного суда СССР 13 июня 1956 года.
Постановление Особого Совещания при МГБ СССР от 16 октября 1948 года в отношении ПРОКОФЬЕВОЙ Л. Т. отменено и дело за отсутствием состава преступления прекращено.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ СУДЕБНОГО СОСТАВА ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР ПОЛКОВНИК ЮСТИЦИИ
Подпись (П. Лихачёв)
Печать
С помощью Виталия Шенталинского мне и Д. Н. Чуковскому удалось связаться с проживающим в Сыктывкаре А. А. Поповым, пролившим некоторый свет на дело Лины Ивановны с помощью общества «Мемориал».
Сведения присланы из Абези председателем тамошнего «Мемориала» В. В. Ложкиным, – пишет в письме, адресованном мне и Д. Н. Чуковскому А. А. Попов.
«Мне известно, что она была певица и первая жена композитора Сергея Прокофьева. От брака с ним имела двух сыновей. Свой срок в Абези отбывала при Минлаге. Умерла в Англии в 1991 году…
Если по Вашим данным она находилась в Абези 8 лет, а этапирована в Дубровлаг 5 января 1956 года, следовательно, у нас сидела с 1949 года.
Жду новых любых сообщений о Лине Ивановне и других узниках Абезьского лагеря. В. Ложкин».
Из ответа Воркутинского архива МВД Республики Коми от 16.02.98 г, № 12/172.
«… Гражданка Прокофьева Лина Ивановна, 1898 г.р., уроженка г. Мадрид (Испания), осуждена особым совещанием при МГБ СССР 16 октября 1948 года по статье 58-1а УК РСФСР на 20 лет л/cв.
Начало срока с 20 февраля 1948 года.
Этапирована в Дубровлаг 5 января 1956 года вместе с личным делом.
Завю архивом УИН МВД РК
И. С. Скопич»
В следующем письме А. А. Попов сообщает текст ответа, полученный им из Воркуты:
«Согласно Вашему заявлению сообщаем: гр. Прокофьева Лина Ивановна, 1898 г.р., движение по лагпунктам:
4-ое лаготделение 10.08.1949 по 2.10.1949 г.,
6-ое лаготделение 3.10. 1949 по 4.01.1956 г.
и 5 января 1956 года этапирована в Дубровлаг».
Глава тринадцатаяПосле лагеря. 1956–1974. Отъезд из СССР
30 июня 1956 года сыновья, Святослав и Олег, получили телеграмму: «Выезжаю сегодня вечером восемь тридцать целую Мама».
В назначенный час они ждали Лину Ивановну на вокзале.
Встречу описывает Софья Прокофьева:
«Начну с того, что очень хорошо помню раннее серое тусклое утро в день её приезда, в 1956 году. Насколько я помню, Святослав и Олег поехали встречать её на вокзал, а мы с Надей ждали её на Чкаловской, в той крошечной квартирке, которую дали сыновьям вместо большой в том же доме. Мы очень волновались.
И вот вошла женщина невысокого роста, очень плохо одетая, очень бледная, и с этого момента начались знакомство и дружба, которая продолжалась многие годы, и потом уже перед смертью Лина Ивановна звонила мне из Бонна. Вернее, не она сама мне звонила, она передала, что хочет со мной поговорить, Серёжа дал мне её телефон, и у нас был с ней долгий-долгий последний разговор, очень нежный. Но это уже много лет спустя.
А тогда она вошла ужасно одетая, очень плохо выглядела, и мы с Надей решили, что прежде всего ей надо одеться. В магазинах тогда ничего не было, и мы повезли её по комиссионным. Она нигде ничего не купила.
Через два дня это была элегантнейшая женщина. Не знаю, как это ей удалось, но она была одета красивее, чем можно себе представить, и выглядела совершенно очаровательно. Как она это сделала, я не знаю. У неё уже появились какие-то драгоценности, тогда ещё не очень дорогие, но одета она была – сама элегантность.
Она с большой нежностью относилась к маленькому Серёже и, как обычно, считала, что мы воспитываем его совершенно неправильно, изнеживаем и балуем, но очень его любила.
Сыновья привезли её домой, а потом на дачу в Поваровку, где Святослав снимал дачу.»
Многое изменилось за прошедшие восемь лет.
– У нас была четырёхкомнатная квартира, – рассказывает Святослав Сергеевич. – После маминого ареста две комнаты опечатали и оставили две – одну Олегу, другую – мне. Потом Куприянову из Кукрыниксов понадобилась квартира, и в результате многочисленных мощных комбинаций они получили нашу номер 14, а нам сначала предлагали Песчаную, но мы не захотели туда переезжать, а потом Куприянов тоже в результате каких-то комбинаций при участии многих семей предложил нам свою двухкомнатную в этом же доме, и мы согласились. Как раз по комнате, Олегу и мне.
Переезжали туда в 1950 году втроём: Святослав, его жена Надя (Надежда Ивановна) и Олег. Именно в эту квартиру в 1956 году и привезли с вокзала Лину Ивановну.
В 1956 году Лину Ивановну поджидали уже два внука, два Сергея. У Олега Сергеевича и Софьи Леонидовны Фейнберг в январе 1954 года родился Сергей Олегович Прокофьев. У Святослава Сергеевича и Надежды Ивановны в мае 1954 года родился ещё один Сергей Прокофьев, Сергей Святославович.
Святослав Сергеевич рассказывает, что после восьми лет в лагере мама не очень сильно переменилась. Но в ней появилась неуверенность, растерянность, удивление, что можно куда-то пойти, потом постепенно она пришла в себя. Ей всё же было уже 60 лет. Больше всего изменилось выражение глаз, взгляд. Это наблюдение относилось и к папе в последние годы его жизни, а теперь и к маме. Понадобилось некоторое время, чтобы она снова почувствовала себя привычно на московских улицах, на свободе. Сохранялись какие-то из лагерных привычек, она продолжала рассовывать что-то по мешочкам, но постепенно это проходило. Из лагерных вещей она берегла альбом с фотографиями детей, который сама склеила в лагере.
Ей предстояло много серьёзных дел, связанных с реабилитацией, с восстановлением своих прав. Бюрократические процедуры требовали времени, сил и энергии. И хотя никакие опасности уже не грозили, но всё равно это было малоприятно.
Прежде всего Лина Ивановна в сопровождении Святослава Сергеевича отправилась в прокуратуру на улице Воровского, в дом № 13, чтобы получить там справку о своей невиновности, приведённую выше. Выстояли длиннейшую очередь. Потом чиновник, к которому она обратилась за этой справкой, попросил кого-то из подчинённых разыскать дело Лины Ивановны Прокофьевой и уточнил: «Ну из тех, сфабрикованных».
«Паспорт-то ей выдали, но там была указана Потьма, а не Москва, и надо было всюду доказывать, что ты не верблюд. А со справкой о реабилитации можно было уже получать разные документы. Ей посоветовали как можно быстрее потерять лагерный паспорт, и тогда она получила московский.»
Следующей задачей было восстановление себя в правах жены Сергея Сергеевича Прокофьева.
Святослав – мне:
– Краснолицая женщина вправляла нам мозги, но видно было, что ей очень неловко, так как все права были на маминой стороне. Развода-то не было. Ну и что ж, что там сказали, что брак недействителен, потому что он не был перерегистрирован, а глупость в чём? Её же ВПУСТИЛИ в СССР как жену, им дали квартиру на Чкаловской. Разве дали бы квартиру мужчине с любовницей? Им дали как мужу и жене. И она – мать двух сыновей Прокофьева. И вдруг в 1948 году говорят: «Вы не жена.» И этот таинственный вызов в КГБ, о котором рассказывал шофёр. То ли папе пригрозили, то ли объяснили, что брак недействителен. Мира Александровна ведь нажимала, писала письма, он же честно хотел развестись, наивно обратился в суд, а ему сказали: «Не надо разводиться. Ваш брак недействителен».
Лина Ивановна подала иск, и все должны были отправиться в суд. Там женщина – прокурор в какой-то момент закричала: «Перестаньте трепать имя Прокофьева!» Тем не менее иск Лины Ивановны был удовлетворён, и в 1957 году её юридические права как жены Прокофьева были восстановлены. Она даже получила свидетельство о браке с Сергеем Сергеевичем Прокофьевым, а затем и персональную пенсию.
«Когда мама вернулась, она первое время жила с нами на даче в Поваровке, – мы там снимали дачу, – рассказывает Святослав Сергеевич. – Серёже было два года. Потом и в Москве продолжала жить с нами около двух лет».
Сергей Олегович тоже упоминает в своём рассказе, что по возвращении Авия жила в крохотной двухкомнатной квартирке, где жили ещё Святослав с Надей, и родился уже Серёжа, и даже Олег вначале там жил, но потом женился на Софье Леонидовне Фейнберг и уехал оттуда.
Олег получил однокомнатную квартиру на первом этаже в очередном (четвёртом или пятом!) доме композиторов на Проспекте Мира и уехал туда.
Самые чёрные «коммунальные» годы переживали в дальнейшем в своих двух комнатках на Чкаловской Святослав Сергеевич, Надежда Ивановна, их сын Сергей, женившийся на Ирине, и две их дочери. Надежда Ивановна рассказывает, что это был уже ад – шесть человек… В какой-то момент она не выдержала и отправилась в Большой Театр, увешанный афишами балетов и опер Прокофьева, прошла в обитый красным бархатом кабинет к какому-то чиновнику и попросила его включить семью в строящийся кооператив Большого Театра. Он выслушал её и отправил пониже, к некоей тётке (их никак нельзя больше обозначить, бесполых, злобных, с вечным перманентом, упоённых властью над артистами), и тётка сказала: «Так чего же Вы от нас-то хотите? Он же у нас не работает!». Бедная Надежда Ивановна аж задохнулась… «Как не работает?! А это всё что такое?!» – показывая на развешанные кругом афиши. Не надо думать, что тётка усовестилась или чиновник смягчился, но И. Архипова с З. Соткилавой, узнав о бедственных жилищных условиях семьи сына Прокофьева, помогли тотчас.
Лина Ивановна с самого начала была страшно недовольна, что ей мешали спать, и активно хлопотала о собственной квартире. Ей предлагали много вариантов, например, в Марьиной Роще – районе с дурной славой, – потом на Кутузовском проспекте, и она согласилась на однокомнатную квартирку, очень маленькую.