Герои Богарта, начиная с «Касабланки» (1942) Кертица, – «летучие голландцы», проигравшие все войны солдаты разбитой армии, идеалисты, раненные утратой иллюзий так тяжело, что вообще зареклись иметь идеалы. Но в решающую минуту они, не стерев кривой усмешки, хлебнув на посошок виски, вступали в бой. Кабатчик Рик спасал лидера Сопротивления, укравшего у него любимую. Чарли из «Африканской королевы» (1951) Хьюстона – еще вроде бы моряк, но уже почти провонявший самогоном бич – вступал в бой с немецкой канонеркой в излучине Конго. Поддельный священник, отец О’Ши из «Шуйцы Господней» (Эдвард Дмитрык, 1955), ставил на кон, играя в кости с китайским полевым командиром, свою жизнь ради спасения крестьян. Продавшийся воротилам договорных боксерских поединков, безработный журналист в «Тем тяжелее падение» (Марк Робсон, 1956) отдавал все свои деньги искалеченному и опозоренному боксеру-бездарю и возвращался к пишущей машинке, чтоб разоблачить вчерашних работодателей.
Обретя свободу, Богарт избавился от двух кошмаров: ничтожных ролей и исковерканной личной жизни. Его жена Майо Митот, актриса на амплуа стерв, по словам современников, владела хуком справа так, что ей позавидовал бы боксер Джо Льюис. На память о ее белой горячке у Богарта остались ножевой шрам и выгоревший дом. Говорят, от ее ярости он тщетно прятался под столом. Да он вообще не был бойцом. Шрапнель, разорвавшая ему губы во время службы на флоте в 1917–1918, – легенда. Железный удар в лицо рядовой Богарт получил от арестованного, которого конвоировал в военную тюрьму. Легенду он скроил по лекалу своего детского вранья: Богарт утверждал, что из школы его исключили не за лень, а за то, что он столкнул в пруд преподавателя.
Спасение от семейного кошмара пришло на съемках фильма Ховарда Хоукса «Иметь и не иметь» (1945). Лорен Бэколл, 19-летняя невинная девочка из хорошей еврейской семьи Вайнштейнов, так стеснялась знаменитого партнера, что, унимая дрожь, прижимала подбородок к груди, «зыркала» исподлобья. Их роман – единственный в истории, запечатленный на пленке. (Ну ладно, не единственный, а первый: будет еще роман Бондарчука и Скобцевой на съемках «Отелло».) Опасливо зарождавшаяся любовь Мари и Моргана – Хамфри к Лорен. Возвышенно непристойный контекст экранных реплик – объяснение актеров в любви. «Если что понадобится, ты только свистни», – говорит Мари Моргану. Богарт всегда носил при себе золотой свисток, подаренный ему Бэколл.
Он развлекал ее идиотскими анекдотами: «Подходит сумасшедший к маляру и говорит: слышь, подержись за кисточку, а я стремянку возьму». Уорнер слал гневные телеграммы – прекратить хиханьки да хаханьки на съемочной площадке. Она глубокой ночью где-то на пустынном шоссе подбирала, к ужасу родителей, пьяного, несчастного гоя, сбежавшего из дому. Их тайный роман – триллер с хеппи-эндом: прятаться от Майо любовникам помогали друзья Богарта, умница-алкоголик Петер Лорре, переигравший множество маньяков, и милейшие парни, зверские гангстеры Багси Сигел и Билл Смайли.
Впрочем, хеппи-энды бывают только в кино. От своих кошмаров Богарт так и не избавился, снова и снова сражаясь с ними на экране. Оборотная сторона свободы – безумие, в котором вязли герои. Убивая жен в «Конфликте» (Кертис Бернхардт, 1945) и «Двух миссис Кэролл» (Питер Годфри, 1947), он убивал проклятую Майо. Впадая в слепую ярость в «Укромном месте» (1950) Николаса Рея, выплескивал на случайных женщин отвращение к индустрии, перемоловшей его лучшие годы. Справляя тризну по «Босоногой графине» (Джозеф Манкевич, 1954), красавице-испанке, убитой мужем-импотентом, оплакивал свою утраченную невинность. Нервная слабость плохо вяжется с брутальной маской частного детектива или авантюриста. Но как ни странно, великих «силовых» ролей у Богарта не больше, чем ролей раненых интеллигентов. Просто его интеллигенты слишком много времени, как и он сам, провели перед зеркалом, учась кривить нижнюю губу, цедить брань сквозь зубы, надеясь, что благодаря грозной гримасе дело до первой крови не дойдет.
Ален Бомбар(1924–2005)
Книга «За бортом по своей воле», в 1959 году изданная в СССР, стала одной из библий советских шестидесятников, а ее автор – таким же кумиром, как Хемингуэй или Сент-Экзюпери. Удивительно, что пятидесятилетие подвига, совершенного Бомбаром в 1952-м, не заметили ни во Франции, ни в России, хотя Бомбар снова оказался актуален. Его должны бы объявить не просто главным экстремалом мира, а святым покровителем экстремалов, хотя по сравнению с ним все они кажутся заигравшимися детьми. А в свое время его сочли сначала сумасшедшим, потом национальным героем, но таким героем, от которого лучше держаться подальше.
19 октября 1952 года Бомбар вышел из канарского порта Лас-Пальмас на резиновой лодке «Еретик» длиной менее пяти метров, без еды и воды, почти без средств навигации. Спустя 65 адских суток и 6000 километров он пристал к карибскому острову Барбадос. Это не было ни авантюрой, ни пари (хотя отблеск священного безумия лежит на всем, что делал этот рациональный идеалист), а научным экспериментом.
Вообще-то Бомбар мечтал стать дирижером, играл на виолончели, уже в 1980-х обожал свой просторный кабинет в Европарламенте за то, что в нем было вольготно музицировать. Но судьба распорядилась так, что он стал врачом в городе Булонь-сюр-Мер на берегу Па-де-Кале и – весной 1951 года – бессильным свидетелем трагедии. Траулер налетел на мель: 43 человека погибли, хотя до берега было рукой подать. Пытаясь найти объяснение этого страшного парадокса, Бомбар узнал, что четверть жертв кораблекрушений погибают уже в спасательных шлюпках. В своей книге он обратится к ним с воплем увещевания: «Жертвы кораблекрушений! Вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха».
Человек выживет в любых условиях, главное – не отчаиваться. Бомбар был уверен в этом и решил доказать свою правоту по примеру врачей, испытывавших на себе вакцины. Пересек вплавь Ла-Манш. В январе 1952 года поступил на работу в Институт океанографии в Монако, где изучал состав морской воды, свойства рыб, методы примитивной рыбной ловли. Уже весной того же года прошел с напарником на резиновой лодке из Монако в Танжер. С собой они взяли только парус, секстант, фильтр для процеживания планктона и удочку. В октябре пустился в путешествие своей жизни на лодке с символическим именем: Бомбар, верный протестант, сам был еретиком: в Средние века он стал бы вождем секты или целителем, обвиненным в колдовстве.
Он вел в пути подробные записи, которые вполне могли бы стать дневником его смерти. Фиксировал давление, ритм сердца, приступы страха и диареи. Рация быстро вышла из строя. Он питался сырой рыбой, пил дождевую или выпаренную на парусе морскую воду, выдавливал влагу из пойманных рыб. Когда, потеряв 25 килограммов, он увидел землю, у него было одно желание – «уснуть навсегда».
Он вроде бы победил: спасательные лодки типа «Зодиак» стали обязательными на всех судах. Но для самого Бомбара началась черная полоса. На деньги бельгийского короля Леопольда III он построил парусник-лабораторию: парусник арестовали за долги. В 1958 году, при спуске на надувном плоте по горной реке под его руководством, погибли девять человек. Суд оправдал Бомбара, но ему казалось, что вся жизнь пошла насмарку: в январе 1963 года он пытался отравиться барбитуратами. Врачи спасли его жизнь, а производитель анисовой водки Поль Рикар – научную карьеру, назначив генеральным представителем основанного им фонда. Новые силы придала политика. Бомбар, «попутчик» Компартии, в 1974 году примкнул к социалистам, стал советником партии по вопросам окружающей среды, оратором на митингах экологистов и пацифистов. В 1981 году Миттеран стал президентом, а Бомбар – госсекретарем Министерства окружающей среды, но ушел в отставку спустя месяц и три дня: кем-кем, а дипломатом и соглашателем он не был. Вскоре его выбрали в Европарламент, где он проработал 13 лет.
Мир не сумел убить Бомбара, но сумел обмануть. Современность больше доверяет технике, чем людям. Ученые запоздало и обреченно печалятся: в эпоху «после Бомбара» людей в открытом море учили выживать, теперь – просто жать на кнопку спутникового пеленгатора, подавая сигнал тревоги.
Анджей Вайда(1926–2016)
За 60 лет Вайда снял 41 полнометражный игровой фильм, но, даже если бы снял только «Пепел и алмаз» (1958), бессмертие было бы ему гарантировано. Баллада о Мачеке Хелмицком, юном рыцаре антикоммунистического террора, бессмысленно убивающем и мучительно погибающем 9 мая 1945 года, стала частью жизни всех, кто ее видел. Они уже никогда не забудут близорукие глаза Збигнева Цыбульского за дымчатыми очками – «свидетельством неразделенной любви к родине» – и полыхающий спирт в стопках – анти-вечный огонь памяти павших товарищей. Полонез Огинского, плывущий над шабашем мародеров, крадущих чужую славу и победу, и то, как падает в объятия Мачека убитый им старый одышливый романтик – коммунист Щука, враг в жизни и брат в смерти.
Фильм стал символом «польской школы», обратившейся к событиям оккупации и братоубийственной гражданской войны конца 1940-х между фракциями Сопротивления. Она поразила мир экзистенциальным трагизмом, притчеобразным сюжетосложением и патетическим символизмом. Но «Пепел и алмаз» вырывался за пределы польского контекста. Вайда снял фильм обо всех уже проигранных и еще не вспыхнувших, но заведомо обреченных мятежах, выкашивающих поколения юных романтиков, и неважно, какому идеалу они преданы.
Называть Вайду отцом «польской школы» не совсем корректно: скорее, пионером. «Школа» – не сумма монологов, а трагический хор поколения, чью юность раздавила война: голоса Вайды, Анджея Мунка, Ежи Кавалеровича, Войцека Хаса, Ежи Пассендорфера звучали на равных. Но только Вайда вышел за пределы кино: его фильмы стали синонимом польской культуры и катехизисом «национальной идеи». Вайда не летописал историю Польши, а писал с чистого листа.