Шуты (Тото, Паоло Вилладжо,Роберто Бениньи)
«Итальянские комики» – это масло масляное. Да они там все… комики. Темперамент, знаете ли: плачут и заламывают руки – смешно, хохочут – страшно. Трагикомедия – жанр не итальянского кино, а итальянского характера и быта. От Альберто Сорди до Нино Манфреди, от Марчелло Мастроянни до Уго Тоньяцци, все они смешивали в пределах одной роли страдание с буффонадой. Даже античного масштаба трагическая актриса Анна Маньяни в новелле Висконти из фильма «Мы, женщины» (1953) уморительно изображала капризную диву, какой, впрочем, и была в жизни. Даже диктатором у них был Муссолини – единственный из европейских тиранов, над кем хочется сначала смеяться, а потом уже ужасаться.
Но, если вспомнить о традиции комедии масок, из лающей, рычащей, закатывающей глаза, рыдающей, картинно лишающейся чувств толпы великих комедиантов выступят три маски, три лица, символизирующие три эпохи итальянского смеха.
1940-е годы – эпоха Тото (1898–1967). Маленького, сухого человека с бездонно печальными глазами и следами увлечения боксом на лице: сломанный нос, свернутая набок челюсть. Господина в котелке, слишком широком пиджаке, со шнурком вместо галстука. Разорившегося аристократа, отчаянно пытающегося сохранить чувство собственного достоинства, куда бы ни закинул его режиссер: в альков Клеопатры, гангстерский притон в алжирской Касбе, да хотя бы и на Луну. Вечный император в изгнании: это не шутка. Тото звался в миру Антонио де Куртисом для простоты. В телефонных справочниках он значился как Его Королевское Высочество Антонио Флавио Фокас Непомучено де Куртис Гильярди, герцог Комнин Византийский. Он даже выиграл судебный процесс против немецкого выскочки, утверждавшего, что это он, а никакой не Тото, имеет права на византийский престол.
Ну в какой другой стране, кроме Италии, может быть комик-император? И в какой другой стране мог потешать публику слепой шут? В 1957 году, выступая в Палермо, Тото лишился зрения. Покинул римскую эстраду, на которой царил 35 лет, чтобы посвятить оставшиеся годы экрану. На съемочной площадке он работал так, как дай бог работать любому зрячему. Его тело не нуждалось в направляющей воле зрения, все его части жили собственной жизнью, словно крепились на шарнирах.
Он мог надолго окаменеть, как в «Неаполе – городе миллионеров» (1950) Витторио Де Сики: его Паскуале изображает покойника и не имеет права пошевелиться, даже когда на улице рвутся бомбы, ведь под его «смертным одром» спрятан кофе с черного рынка, а за ним самим неотступно наблюдает полицейский. А мог, исчерпав все возможности разжалобить кого-то, кто унижал его, превратиться в смерч пинков, непристойных жестов и отборной брани. Боже, как он плевался! А как чихал: симфония, буря, припадок.
Драматург Дарио Фо, называя Тото великим трагиком, приводил в подтверждение своей мысли именно пароксизм чихания, в котором ему чудился крик боли, наивное и беззащитное безумие. Если Тото и можно сравнить с кем-то из его коллег, то только с Луи де Фюнесом, таким же безумным волчком, в котором после его смерти критики тоже разглядели трагедию бессильного перед обстоятельствами человека.
Поиграем в вульгарно-социологическую критику. Эпоха Тото заканчивается вместе с эпохой, в которую аристократия играла хоть какую-нибудь роль в итальянской жизни. В обществе потребления правит бал средний класс. На смену герцогам и наследным принцам приходит бухгалтер Фантоцци.
Фантоцци – король 1970-х. Фантоцци – маска Паоло Вилладжо (1932–2017), прославившегося изначально уже не на эстраде, а в телевизионном стэндапе. Он выдумал свое альтер эго в возрасте 39 лет: в 1971 году увидела свет книга о Фантоцци, в 1975 году – первый фильм о нем.
В классической комической паре «тонкий и толстый» Тото был образцовым «тонким». Но его «толстым» спарринг-партнером был не кто-то конкретный – у Тото вообще не было постоянного партнера, – а весь окружающий мир. Толстым, как наглый однокашник, вытесняющий Тото из его крохотной, но милой квартирки в «Золоте Неаполя» (1954) Де Сики. Толстым, как полицейский, сыгранный Альдо Фабрицци в «Полицейских и ворах» (Марио Моничелло, Стелло, 1951), неуклюже гоняющийся за вором Тото.
Фантоцци, напротив, классический толстячок, склонный к апоплексии, мастерски рыгающий и трясущий обвисшими щеками. Если продолжать итало-французские параллели, то его брат – Колюш, легитимировавший во Франции новый тип юмора: bêt t méchant, «тупой и злой». В итальянском языке даже появилось слово «фантоцциано», обозначающее нечто дурновкусное, раздражающее, нелепое настолько, что способно разрастись до кафкианских масштабов. Однако же этот символ дурного вкуса пригласил сыграть в «Голосах Луны» (1990) сам Феллини: там префект Гоннелло останавливает рок-какофонию, чтобы пригласить всех присутствующих станцевать вальс «На прекрасном голубом Дунае». И как он танцует, совершенно не важно.
Фантоцци столь же беззащитен, как и Тото. В фильме Роберто Росселлини «Где свобода?» (1954), единственном опыте отца итальянского неореализма в жанре комедии, парикмахер Сальваторе, герой Тото, отсидевший двадцать лет в тюрьме за убийство из ревности, хлебнув свободы, ломился обратно в тюрьму. Бухгалтер Фантоцци, вышедший на пенсию после скольких-то там десятилетий беспорочной службы без единого повышения жалованья, точно так же ломился в свою тюрьму, в привычную контору, и его точно так же не пускали назад.
«Бухгалтер в изгнании» – неплохо звучит. Впрочем, в одном из фильмов раскрывалась тайна происхождения Фантоцци, едва ли не более благородного, чем императорское происхождение Тото. Фантоцци – это неудачный, забракованный Господом Богом опытный образец человека. Не больше, но и не меньше.
Фантоцци – другой, чем у Тото, вариант того же бунта во имя собственного достоинства. Вилладжо утверждает право человека жить своей жизнью, как бы ни были «примитивны» его желания. В самом деле, что позорного в том, что человек хочет смотреть футбольный матч «Италия – Англия» в прямом эфире, а не «Броненосец „Потемкин“», которым истязает его начальник-синефил. Сходить в цирк, прикинувшись больным на бюллетене, или в бордель, решившись впервые за двадцать лет изменить жене. На охоту, черт возьми! Выиграть в лотерею! Дайте ему его пиво, это главное право человека! Каждый имеет право обладать дурным вкусом.
Наказание за эти желания несоизмеримо с их простотой. Идешь в бордель – попадешь в госпиталь. В клуб – примут за пидора. В цирк – в тебя выстрелят из пушки. На охоту – окажешься на бойне с применением танков. В лотерее выиграешь разве что привилегию сопровождать в поездке ненавистного шефа. А то еще хуже: будешь вынужден каждую неделю играть роль младенца, вечно обреченного скатываться в коляске по одесской лестнице, или ночевать на коврике, как домашняя собачка.
В «Голосах Луны» партнером Вилладжо был и ныне здравствующий Роберто Бениньи, третья главная маска итальянской кинокомедии. Вслед за аристократом Тото и мещанином Фантоцци – крестьянин Cioni: под маской этого экспансивного инженю на итальянское телевидение в середине 1970-х годов пришел Бениньи.
Впрочем, как пришел, так и ушел: его передачи стали запрещать за оскорбление всего святого для католической и патриархальной страны. И Бениньи скинул маску, чтобы стать самим собой. И это оказалось роковым для него решением.
Он не захотел доверять себя режиссерам-ремесленникам и сам стал режиссером. А став режиссером, захотел сделать окружающий мир как можно более комфортным для своих героев. Когда мир комфортен, комизм утрачивает трагическую составляющую, которой может быть чуть-чуть, но которая необходима. Бениньи смешнее всего в тех фильмах, где ему приходится убивать. В «Ночи на Земле» (1991) Джармуша, где епископ испускает последний вздох, не выдержав восторженной исповеди его таксиста. «Ой, святой отец, вы знаете, я сексуально одержимый, мне все нравится – тыквы, животные, моя невестка. Ой, святой отец, а давайте притормозим, посмотрим на травести!» Или в «Down By Low» (1986) того же Джармуша, где его Роберто-зовите-меня-Боб печалился над мертвым кроликом.
Бениньи мог бы быть, со своей венчающей залысины шевелюрой, со своей нелепой фигурой, родным братом Пьера Ришара. Но Ришар осмелился стать штатным идиотом французского кино, а Бениньи претендует на роль поэта, что совсем не смешно. Ну, в крайнем случае, на роль большого ребенка.
Ребенком был его учитель в «Пипикакадодо» (1979) Марко Феррери, приводящий в класс осла и уходящий навсегда в море, взяв за руку мальчика, отказавшегося говорить, есть и жить. Уклоняющийся от службы в преисподней чертенок в «Маленьком дьяволе» (1988), чье мочеиспускание приводило к наводнению, а любимой забавой было засунуть крохотного кондуктора в карман безбилетного пассажира. Даже узник Освенцима в едва ли не самом пошлом и фальшивом фильме последних десятилетий «Жизнь прекрасна» (1997), который уверял сына, что война всего лишь такая лотерея, выиграв в которую получишь в подарок настоящий танк. Апогей этого нисхождения в детство – Пиноккио, сыгранный Бениньи, только что отметившим свое 50-летие в 2002 году, ребеночек-дылда, которого хотелось поскорее пустить на дрова, а вовсе не умиляться его перманентной истерике.
Комедия масок прошла в итальянском кино обратную эволюцию: от агрессивной старости Тото к пугающей детскости Бениньи. Кажется, что вскоре она вместе с ним вернется обратно в чрево породившей их культуры. Но через какое-то время неизбежно снова раздастся первый крик младенца, и на экран явится некто, правнук Тото, внук Фантоцци и сын Бениньи. Мы узнаем его, потому что на лице его будет маска.
Миклош Янчо(1921–2014)
Его называли хореографом, гипнотизером, абстракционистом. Сравнивали одновременно с Довженко и Антониони. Венецианское жюри наградило его спецпризом ни больше ни меньше, чем «за создание нового киноязыка». О нем шептались как о Великом Мастере венгерских масонов. Дюла Хернади, автор 26 сценариев фильмов Янчо, прославил его в то ли совсем, то ли отчасти фальсифицированной биографии как сексуального маньяка, любовника 514 женщин, одна из которых застрелилась прямо в его постели.