XX век. Уроки истории. 1900-1939 — страница 101 из 124

Верным учеником Покровского был в этот период и Сталин. Отвечая на вопрос немецкого писателя Эмиля Людвига – не видит ли он параллели между собой и Петром Великим, генсек в 1930 году подчеркнул, что различие состоит именно в том, что Пётр был национальным лидером. А он, Сталин, лидер антинациональный.

«Пётр Великий сделал много для возвышения класса помещиков и развития нарождавшегося купеческого класса. Пётр сделал очень много для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев. Надо сказать также, что возвышение класса помещиков, содействие нарождавшемуся классу торговцев и укрепление национального государства этих классов происходило за счёт крепостного крестьянства, с которого драли три шкуры. Что касается меня, то я только ученик Ленина и цель моей жизни – быть достойным его учеником. Задача, которой я посвящаю свою жизнь, состоит в возвышении другого класса, а именно – рабочего класса. Задачей этой является не укрепление какого-либо “национального” государства, а укрепление государства социалистического, и значит – интернационального».

Иными словами, благодаря действиям большевиков произошел раскол русской нации и государства, сущность которого очень точно сформулировал Александр Солженицын: «До 1917, уже несколько веков, казалось естественно принятым, что Россия — это государство русское. Даже при разнонациональности имперского аппарата (значительной прослойки немецкой и немецко-балтийской, да и других) — без оговорок понималось и принималось, что государство держится и ведётся русским племенем. Но уже от Февраля это понимание стало расплываться, а под раскалённым ленинским катком — русский народ уже и навеки потерял основания считать Российское государство своим — но Чудищем на службе III Интернационала. Ленин и его окружение неоднократно заявляли и осуществляли: развивать и укреплять государство за счёт подавления великоросского этноса и использования ресурсов срединно-российских для укрепления и развития окраинных национальных республик. А в области идеологии и культуры это сказалось ещё разительней: в 20-е годы произошёл прямой разгром русской культуры и русской гуманитарной науки. С тех пор-то и разделились судьбы: нового государства — и русского народа».

Большевики опирались на коалицию всех антирусских сил тогдашней России и выстроили Советский Союз как систему беспощадной эксплуатации русских. Но, всё-таки, русских в СССР много. Несмотря даже на отрыв от великороссов малороссов и белорусов – всё равно большинство.

С середины 1930-х годов ситуация начала в значительной степени меняться. Резкое «поправение» капиталистической Европы после прихода к власти в Германии НСДАП вынудило коммунистическую партию начать пересматривать свою политику. Становилось всё более очевидно, что отменить национальный фактор на международной арене с такой же легкостью, как и внутри страны – невозможно.

Советская власть начинает всё чаще апеллировать к русскому началу не только в смысле интернационального долга «народа-держиморды» и не только к идее о русских, как о передовой революционной нации, но и к русской исторической и культурной традиции. Этап стишков «Я предлагаю Минина расплавить…» оказывается пройден. Из уст Сталина звучит: «Нам нужен большевистский Иловайский» (имя историка Иловайского было своеобразным символом националистической охранительной историографии). Школа Покровского предается идеологической анафеме. Основой историографического консенсуса становится тезис о России как о развитии «русского национального государства».

Создается линейка фильмов и литературных произведений, посвященных выдающимся национальным героям прошлого – Александру Невскому, Минину и Пожарскому, Суворову и Кутузову. Символическим водоразделом стала показательная расправа в ноябре 1936 года над оперой «Богатыри», для которой Демьян Бедный написал разнузданно русофобский текст, за что был исключен из партии (но, что характерно, не расстрелян).

Многие были потрясены, когда стали известны формулировки постановления Политбюро о снятии «Богатырей» из репертуара:

«Опера-фарс Демьяна Бедного, поставленная под руководством А.Я. Таирова в Камерном театре с использованием музыки Бородина,

а) является попыткой возвеличения разбойников Киевской Руси, как положительный революционный элемент, что противоречит истории и насквозь фальшиво по своей политической тенденции;

б) огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа;

в) дает антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры...»

Героический русский народ. Крещение Руси как положительный этап. У многих от такого лезли на лоб глаза.

Ещё более существенное значение, чем изменения в верхних слоях идеологической атмосферы, имели решения по сворачиванию «коренизации» в союзных и автономных республиках; решение об обязательном переводе всех национальных алфавитов на кириллицу (а ещё в начале 1930-х латинизация на полном серьёзе обсуждалась как будущее русского языка); формулировка жёстких требований по обязательному изучению всеми школьниками русского языка.

Однако это изменение идеологического направления не означало, что наступление советской версии интернационализма на русский народ завершилось. И в 1930-е продолжилось расчленение его национальной территории. В 1936-м, как раз под новую советскую конституцию, из состава РСФСР были выделены Киргизская и Казахская ССР, причём авторы официальных советских историй этих республик делали акцент на колониальном угнетении в царские времена.

Прокатившаяся в 1937—1938 годах новая волна репрессий вновь нанесла тяжелый удар русскому народу. Уничтожены были не только и не столько советские партийные функционеры — они были лишь каплей в море расстреливаемого «природно русского» и по имени, и по сущности народа. Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел СССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», подписанный Ежовым 30 июля 1937 года, перечислял такие категории подлежавших уничтожению: «Бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания, члены антисоветских партий, бывшие белые, жандармы, чиновники, реэмигранты, участники казачье-белогвардейских повстанческих организаций, церковники…»

Русская культура за время репрессий 1930—1940 гг. обеднела на десятки имен выдающихся ученых, мыслителей, писателей: математик Егоров, историки Платонов и Любавский, экономисты Кондратьев и Чаянов, философ отец Павел Флоренский, поэт Клюев, военный теоретик Свечин, переводчик и знаток античного театра Пиотровский, византинисты Бенешевич и Попов, один из крупнейших ученых ХХ века ботаник и генетик Николай Вавилов.

Великая Отечественная война стала временем небывалых испытаний для русского народа. Гитлеровская агрессия ставила своей задачей разрушение Российской государственности, расчленение страны и её раскол по этническому признаку. Война велась на уничтожение России, а не советской власти, а немецкая политика основывалась на принципах полного презрения к русскому культурному наследию («никакие культурные ценности на Востоке не имеют значения» — гласил знаменитый «приказ Рейхенау»), а также совершенного пренебрежения жизнью гражданского населения — достаточно указать на то, что планировалось уничтожение голодом жителей Ленинграда независимо от того, капитулирует блокадный город или нет.

Неудивительно, что война привела к быстро возрастающему национальному подъёму, к развитию русского патриотизма, звавшего к победе над врагом. Великий русский философ И.А. Ильин отмечал в своих статьях военного времени для швейцарской прессы: «чем дальше во времени и пространстве заходила война, тем заметнее пробуждался национальный русский инстинкт самосохранения, тем сильнее становилась решимость русского народа обороняться от врага и тем больше воюющие народные массы учились подчиняться дисциплине национального военного Верховного командования, не обращая внимания на партийный режим…»

«В воспоминаниях народа о Первой мировой войне, — отмечал Ильин, — дезертирство с которой обернулось страшным возмездием, продолжавшимся целых 25 лет, побеждала мысль о том, что эту войну надо лояльно довоевать до конца». Именно поэтому активный коллаборационизм принял гораздо меньшие масштабы, чем ожидали гитлеровские аналитики, исходя из фактов довоенной антирусской политики советской власти. Сотрудничество с гитлеровцами «во имя русского народа» осталось уделом незначительных по численности групп.

Война принесла русскому народу неисчислимое горе, огромные демографические потери (это была уже третья демографическая яма за 30 лет), огромные разрушения. Но, в то же время, русские восстановили в себе самосознание великого народа с исключительной исторической миссией. Самоощущение народа-победителя, закрепленное официально в пропаганде военных лет, стало частью личного самосознания десятков миллионов людей. Слово «русский» поднялось в мире на такую высоту, на которую редко поднималось и в имперский период. Казалось, в СССР установится национально-имперская модель с отчетливой русской доминантой. Так начинали думать даже некоторые партийные функционеры РСФСР.

Особенно примечательно было расширение ареала проживания русского народа — на смену эпохе сжатия пришла эпоха его расширения. Почти исключительно русскими были заселены новоприсоединенная Восточная Пруссия, Южный Сахалин и Курилы.

Эти земли стали частью коренной территории русского народа, хотя это произошло во многом против планов «Вождя народов», рассматривавшего советскую часть Восточной Пруссии как разменную карту для того, чтобы добиться формирования «единой нейтральной Германии». Как и прежде Сталин готов был признать Выборг за марионеточной «Финляндской Демократической Республикой» и лишь сопротивление Маннергейма вынудило его ограничиться присоединением города к России, причём сначала он был присоединен к Карело-Финской ССР. Калининград за русским народом тоже сохранила неуступчивая позиция канцлера Германии Конрада Аденауэра, видевшего ФРГ исключительно в составе западного блока, а не добрая воля советского вождя.